Изготовляли из множества пластин, плотно пришнурованных друг к другу.

История

Зарождение

Самурайство зародилось в результате реформ Тайка 646 года которые были проведены как попытка перенять политическую, бюрократическую и военную структуру династии Тан . Наибольший же толчок к развитию даймё и самураев как класса дал император Камму в конце VIII - начале IX века, обратившись за помощью к региональным кланам в борьбе против айнов .

В X-XII веках в процессе феодальных междоусобиц окончательно оформились владетельные роды, предводительствовавшие значительными военными силами, которые лишь номинально числились на императорской службе. К тому времени сложились и устои неписаного морального кодекса самурая «Путь лука и скакуна» («Кюба-но мити»), позже превратившегося в свод заповедей «Путь Воина» («Бусидо»). Также в этот период появилось сословие мелкого дворянства гокэнин .

Начало выделения самураев как особого сословия обычно датируется периодом правления в Японии феодального дома Минамото (1192-1333). Предшествовавшая этому затяжная и кровопролитная гражданская война (т. н. «Смута Гэмпэй ») между феодальными домами Тайра и Минамото создала предпосылки для установления сёгуната - правления самурайского сословия с верховным военачальником (сёгуном) во главе.

Золотой Век

Эпоха междоусобных войн

Со временем военные губернаторы становились всё более независимыми от сёгуната. Они превращались в крупных феодалов, сосредотачивая в своих руках богатые земельные наделы. Особенно усилились дома юго-западных провинций Японии, которые значительно увеличили свои вооружённые силы.

Кроме того, благодаря оживлённой торговле с Китаем и Кореей феодалы западных и юго-западных провинций, откуда она в основном велась, значительно обогатились. Камакурский сёгунат, не желая мириться с усилением отдельных самурайских домов, препятствовал торговой деятельности феодалов, что послужило одним из поводов для возникновения оппозиционных настроений по отношению к Камакурскому сёгунату среди самурайских домов.

В результате Камакурский сёгунат был низложен, а титул сёгуна перешёл к представителям дома Асикага. Первым сёгуном новой династии стал Асикага Такаудзи. Глава нового сёгуната оставил разрушенную во время междоусобицы прежнюю ставку бакуфу - Камакура - и вместе со всем правительством переехал в императорскую столицу Киото . Попав в Киото, сёгун и влиятельные самураи, для того, чтобы сравняться с кичливой придворной знатью, начали строить себе великолепные дворцы и постепенно погрязли в роскоши, безделье, интригах императорского двора и начали пренебрегать государственными делами.

Ослаблением централизованной власти немедленно воспользовались военные губернаторы провинций. Они формировали собственные отряды самураев, с которыми нападали на своих соседей, видя в каждом врага, пока, наконец, в стране не вспыхнула полномасштабная гражданская война.

Последняя фаза этой войны в средневековых хрониках именуется «эпоха сражающихся провинций» . Длилась она с 1478 по 1577 гг.

В середине XVI века казалось, что империя, сотрясаемая гражданской войной, развалится на отдельные государства, но даймё провинции Овара (в центральной части острова Хонсю) по имени Ода Нобунага удалось положить начало процессу нового объединения страны. Совершив несколько удачных военных походов против крупных феодалов и разгромив некоторые буддистские монастыри, участвовавшие в междоусобных войнах, Ода Нобунага смог подчинить своей власти центр страны с императорской столицей Киото. В 1573 году он сверг Асикага Ёсиаки , последнего сёгуна из семьи Асикага. В 1583 году в одном из храмов Киото Нобунага совершил сэппуку , чтобы избежать пленения армией предавшего его генерала.

Дело объединения страны продолжил один из самых способных генералов Нобунаги - Тоётоми Хидэёси , необразованный, тщеславный, но смышлёный и волевой выходец из крестьянских низов. Он продолжил дело своего покровителя с беспощадной решимостью и уже к 1588 году фактически объединил страну. При Хидэёси простолюдинов, набранных в пехоту асигару , включили в самурайское сословие.

В эпоху междоусобных войн произошло некоторое размывание границ сословия, так как удачливый простолюдин мог, подобно Тоётоми Хидэёси, не просто стать самураем, а сделать головокружительную карьеру (сам Тоётоми Хидэёси, будучи сыном простого крестьянина, не мог стать сёгуном, но был им без титула). Размыванию границ сословия также способствовало то, что многие полководцы в ту эпоху использовали в качестве вспомогательных воинских сил непрофессиональных солдат, завербованных из крестьянских семей. Ещё более подорвали систему традиционного самурайства законы о рекрутских повинностях, введённые Ода Нобунага.

Однако уже при Тоётоми Хидэёси размывание самурайского сословия было временно приостановлено. Хидэёси особыми эдиктами подтвердил привилегии самураев и наложил запрет на отходничество крестьян. Указом от 1588 года простолюдинам было строго запрещено владеть оружием. Началась так называемая «охота за мечами », в ходе которой крестьян разоружили.

В 1598 году Хидэёси умер, оставив власть своему несовершеннолетнему сыну, вместо которого государственными делами должен был руководить регентский совет. Именно из этого круга вскоре выделился человек, завершивший объединение страны установлением единовластия - Токугава Иэясу . Он избрал своей резиденцией город Эдо (ныне Токио), хитростью и силой устранил сына Хидэёси и провозгласил себя сёгуном, положив начало сёгунату Токугава , эпоха которого продолжалась более двухсот пятидесяти лет.

Закат

Сословие самураев получило чёткое оформление во время правления в Японии сёгунов из феодального дома Токугава (1603-1867). Наиболее привилегированный слой самураев в это время составляли так называемые хатамото (буквально - «под знаменем»), являвшиеся непосредственными вассалами сёгуна. Хатамото в своём большинстве занимали положение служивого слоя в личных владениях сёгуна. Основная масса самураев являлась вассалами князей (даймё); чаще всего они не имели земли, а получали от князя жалование рисом .

Бусидо

Этический кодекс поведения самурая в средневековой Японии. Кодекс появился в период XI-XIV веков и был формализован в первые годы сёгуната Токугава.

Если самурай не выполнял правила поведения, его с позором выгоняли из рядов самураев, либо он совершал харакири .

См. также

• Сакимори - солдаты охранных войск в древней Японии VII-X веков
• Пэтин (en:Pechin) - аристократия и дворянство Окинавы, иногда формально именовавшееся «самураями»

Напишите отзыв о статье "Самурай"

Примечания

Литература

• Stephen Turnbull. The Samurai: A Military History. - Routledge, 1996. - ISBN 978-1873410387 .

Ссылки

• - «Вокруг Света »
• - «Вокруг Света »
• - «Вокруг Света »

Отрывок, характеризующий Самурай

8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n"avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n"avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C"est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n"avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n"ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu"est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n"etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.

От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.

После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.

Звание самурая в средневековой Японии было наследственным. Сын, как правило, шёл по стопам отца, становясь воином-профессионалом, представителем сословия военно-служилого дворянства, и оставался в том феодальном клане, членом которого был его родитель. Поэтому в самурайских семьях особое внимание уделялось воспитанию подрастающего поколения уже с раннего детства в духе бусидо. Основной задачей наставников молодого буси была выработка в нём того комплекса особенностей, которые считались необходимыми в профессии самурая, т.е. воспитание человека физически сильного, владеющего в полной мере военным искусством, вооружённого знанием моральных принципов господствующего класса.
Сын самурая с самого рождения окружался исключительной заботой. Он являлся продолжателем рода, хранителем и наследником его традиций. Он имел право совершать религиозные обряды по отправлению культа предков. (Согласно синто и конфуцианскому учению исполнять обряды и возносить благодарность духам предков, «успокаивая» этим их души, могли только мужчины.) Исходя из этого, рождение ребёнка мужского пола в японской семье считалось праздником. С особым вниманием относились к первому сыну, так как он по закону уже с момента рождения считался наследником дома, всего состояния семьи и имени самурая. Кроме того, сын наследовал землю или рисовый паёк, за который служил у феодала его отец.
Поэтому, если самурай без наследника в семье (в 1615 г. самураям было разрешено усыновление наследников из среды их родственников, носящих то же родовое имя) почему-либо не мог взять себе наложницу или если последней не удавалось родить ему сына, феодал конфисковывал у буси его надел и лишал родового имени. Это означало, что самурай терял место в социальной структуре и становился ронином. Такая мера часто практиковалась феодалами при первых сёгунах Токугава ввиду того, что земля находилась под их непосредственным контролем. В период между временами Кэнтё (1601) и Кэинан (1651) около 60 феодальных семей потеряли по этой причине свои феоды.
В первые дни после появления ребёнка на свет в дом самурая приходили родственники, приносившие мальчику подарки, среди которых были два веера изогнутой формы, рассматривавшиеся как предвестники двух мечей воина и как символ храбрости.

Через несколько лет сын воина получал один или два (в зависимости от ранга отца) маленьких игрушечных меча, вырезанных из дерева. Это приучало юного самурая любить своё оружие — мечи, принадлежность сословия воинов.
Развивать в детях самураев военный дух и почитание воинской доблести (сёбу) были призваны ежегодные праздники мальчиков — «танго-но сэкку», отмечаемые в пятый день пятого месяца по лунному календарю и получившие затем большое распространение в период Эдо. («Танго-но сэкку» является одним из традиционных японских праздников, который празднуется повсеместно в Японии и в настоящее время). Во время праздника мальчиков выставляли в доме искусно изготовленные миниатюрные доспехи, надетые иногда на специально изготовленных для этой цели кукол (кабуто-нингё), мечи, луки и стрелы, знамёна, стараясь тем самым воспитать в будущем самурае воинственность, уважение и благоговейное отношение к военному снаряжению и к самому ремеслу самурая. Играть такими мечами и доспехами детям запрещалось, на них можно было только смотреть, так как демонстрация игрушек приравнивалась к самурайской практике показа мечей и доспехов. Непременным аксессуаром на празднике мальчиков были коинобори — изображение карпов, сделанные из цветной ткани или бумаги и поднимавшиеся на бамбуковых шестах над каждым домом, где жили один или больше мальчиков. (Число вывешиваемых карпов соответствовало числу мальчиков в семье). Карпы были предназначены для той же цели, что и игрушечное вооружение. Они символизировали «мужественную добродетель», которая подразумевала «военную добродетель». В Японии карпы и доныне считаются самураями среди рыб. Их рассматривают как символ энергии, храбрости и непреклонной твёрдости. Детям воинов внушали, что от них требуется такое же упорство в достижении цели, какое показывает карп, преодолевая бурные потоки, такой же стоицизм и бесстрашие, какие «проявляет», по словам самураев, эта рыба на столе повара, не уклоняясь и не вздрагивая от удара ножа. Возможно, что именно эти «качества» карпа обусловили появление его амулетов в храме бога войны Хатимана.

Самурайская молодёжь приобщалась к профессии воина также во время праздников в честь побед над айнами и в других битвах эпохи средневековья, когда выставляли и носили по городу самурайское снаряжение, демонстрировали искусство буси и рассказывали повести о героизме (гундан). Значительное влияние оказывало конфуцианство. По одному из его принципов, дети должны были относиться к родителям с почтением и уважением, дорожить ими, любить их, не противодействовать их воле, не причинять им огорчения и беспокойства даже в том случае, если «родители по влечениям своим были дурными людьми и относились дурно к детям».
В бусидо такое отношение детей к родителям опосредовалось принципом гири, обусловливавшим почитание возраста (уважение родителей и старших вообще) и объяснявшим такие поступки, как жертвование собой ради родителей.

Тщательное домашнее воспитание детей подразумевало чтение им нравоучительных историй из книг конфуцианского характера. Такого рода назидательные рассказы служили руководством к практическому действию, являлись своеобразными сводами моральных правил. Так, в одном из подобных рассказов говорилось о том, как мальчик лёг в стужу на лёд замёрзшей реки, чтобы растопить его теплом своего тела и достать рыбы для своей мачехи; в другом — как мальчик спал ночью, ничем не прикрывшись, чтобы отвлечь москитов от родителей на себя.

Однако конечной целью воспитания в ребёнке чувства сыновнего долга (оякоко) были не только уважение и любовь к родителям и старшим, проявляемые в деле. Высшим пунктом морального обучения самурайской молодёжи в духе учения Конфуция являлась выработка верности государю, который также рассматривался как отец воина. Сыновний долг, таким образом, служил как бы основой верноподданичества и приравнивался к верности вассала сюзерену. В качестве примера можно привести высказывание об обязанностях вассала одного из правителей токугавской Японии князя Мито Мицукуни (1628-1700). Он говорил: «Если виновным (в государственной измене) является ваш отец, я не склоню вас к измене ему; поступить так — значило бы погрешить против справедливости (гири). Сыновняя любовь и верность суть одинаковые добродетели, поэтому вы лично должны знать, как поступить в подобном случае, я представляю решение подобного вопроса вашей совести».

Не меньшим уважением, чем отец, пользовался учитель молодого самурая. Авторитет наставника был очень высок, его приказы выполнялись беспрекословно. Популярное изречение гласило: «Родитель тот, кто произвёл меня на свет, учитель тот, кто делает меня человеком». В другой поговорке сказано: «Твой отец и мать подобны Небу и Земле, твой учитель и господин — солнцу и луне». Духовная услуга учителя (часто священника) в воспитании считалась неоценимой. За воспитание человека нельзя было дать материальное вознаграждение, так как нельзя измерить неосязаемое и неизмеримое, за него следовало бесконечно почитать и превозносить своего учителя.

Обучение в семье и наставления учителя были двумя основными факторами, фундаментом в воспитании молодёжи сословия самураев, формировавшими идеал воина, основанный на мифических сказаниях, буддийском безразличии к смерти, конфуцианском культе сыновней почтительности и чисто японской основе — верности своему феодалу. Семья и наставник прежде всего заботились о становлении характера подростка, вырабатывали отвагу и мужество, выносливость и терпение.

Будущих самураев старались растить бесстрашными и смелыми, другими словами, развивали в них качества, которые считались в среде самураев самыми главными добродетелями, при которых воин мог пренебречь своей собственной жизнью ради жизни другого, особенно жизни своего покровителя и господина. Такой характер развивался чтением рассказов и историй о храбрости и воинственности легендарных героев, знаменитых военачальников и самураев, просмотром театральных представлений. Нередко отец приказывал будущему воину для развития смелости отправляться ночью на кладбище или место, известное своей дурной славой (где «водилась» нечистая сила, духи и т.д.). Практиковалось посещение мальчиками публичных наказаний и казней, а также ночной осмотр отрубленных голов преступников, на которых сын самурая должен был оставить свой знак, доказывающий, что молодой буси действительно приходил на указанное ему место.
Чтобы развить у молодёжи терпение и выносливость, сыновей воинов заставляли исполнять непосильно тяжёлые работы, проводить ночи без сна (во время праздников богов учения), ходить босиком зимой, рано вставать и т.д. Ненамеренное же лишение пищи считалось полезным.

Мальчики и девочки воспитывались в умении контролировать свои действия, воздерживаться от выражения своих чувств восклицаниями, от стонов и слёз. «Что ты плачешь от таких пустяков, трусишка? — говорила мать плачущему сыну. — Что ты будешь делать, если тебе отрубят в битве руку или тебе придётся сделать харакири?» С самого раннего детства детям буси прививали чувство чести и стыда, учили быть правдивыми и дисциплинированными.
Такое воспитание вырабатывало хладнокровие, спокойствие и присутствие духа, помогало самураям не терять ясности ума при самых серьёзных испытаниях.


Воспитание самураев
От самурайского юношества требовали систематически тренироваться, чтобы овладеть военным искусством, быть всесторонне подготовленным для пользования оружием, физически сильным и ловким. Молодые самураи должны были в совершенстве владеть приёмами фехтования (на мечах и алебардах), стрелять из лука, знать дзю-дзюцу, уметь обращаться с копьём, ездить верхом (для юношей из самурайских семей высокого ранга), обладать знанием тактики. В каждом клане, при дворе каждого феодала для этой цели были устроены великолепные фехтовальные залы, площадки для стрельбы из лука и гимнастических упражнений, манежи, где преподавали лучшие знатоки своего дела под непосредственным руководством самого феодала. Обучение в этих клановых школах начиналось обычно с восьми лет и продолжалось до 15. Педагогические требования бусидо добавляли к овладению военными искусствами ещё и изучение литературы, истории, каллиграфии и т.д. Однако самураи останавливали своё внимание на посторонних военному делу дисциплинах лишь постольку, поскольку это касалось профессии воина и могло быть полезно в военной практике. Специальные школы, в которых преподавались классическая китайская литература, изящные искусства и т.д., считавшиеся необходимым аксессуаром поместья феодала скорее из приличия, как подражание императорскому двору в Киото, где император находился в почётной ссылке, презирались самураями и ни в коем случае не были уважаемы, а лишь терпимы. В этих школах можно было увидеть детей, не способных к овладению самурайскими военными науками, болезненных и слабых, просто физических уродов или же людей, добровольно отрешившихся от мира насилия. Насмехаясь и презирая таких учащихся, самураи говорили: «Занятия науками — это жалкий удел изнеженных женоподобных царедворцев Киото, слабое здоровье которых не позволяет им пользоваться своими мускулами и лишает их приятной возможности упражняться в благородном искусстве самураев».

Тем не менее именно из этой среды вышли многие национальные мыслители, знаменитые поэты, писатели и прославленные художники эпохи японского средневековья.
В 15 лет воспитание молодого самурая считалось законченным. Он получал настоящие боевые мечи, с которыми не должен был расставаться всю жизнь; девушке вручался короткий кинжал — принадлежность каждой женщины сословия воинов. Юноша переходил в новую возрастную группу — общество взрослых. Совершеннолетие сопровождалось и другими иниционными действиями, называвшимися гэмбуку, или гэнпуку. Во время обряда половой зрелости иницианту, по древнему обычаю, впервые делали причёску самурая — сакаяки: сбривали волосы у лба и завязывали на макушке узел волос (мотодори). Юноше надевали специальный высокий головной убор — эбоси, приспособленный для ношения мотодори. Человек, который во время церемонии надевал на голову молодого буси эбоси, назывался «усироми», т.е. опекун, или эбоси-оя (букв. «родитель по головному убору»). В Японии обряд инициации был распространён как среди аристократии, так и простого народа со времён древности. Начиная с периода Нара (710 — 794) юноши аристократических семей церемониально инициировались по ритуалу, определённому влиянием китайских обычаев. Этот обряд назывался «уи-кобури», или «какан» (какан-но сики — «первое ношение короны»). В связи с гэмбуку самурай облачался впервые в одежду взрослого человека; в её комплект входили широкие шаровары (хакама), похожие на юбку и являвшиеся особым отличием сословия воинов. Их первое торжественное одевание было семейным праздником и связывалось с посещением храма божества — покровителя рода совершеннолетнего.

В состав инициационных действий входили получение взрослого имени, церемониальное сожительство со своей невестой (хода-авасэ), испытание силы самурая и т.д. Опекуном подвергавшегося гэмбуку обычно просили стать сильного и могущественного феодала, чему самураи придавали очень большое значение и что рассматривалось как принятие обоюдных обязательств сеньора и буси. Получив оружие и пройдя обряд инициации, молодой самурай обретал свободу и независимость в действиях, был преисполнен чувства самоуважения и ответственности. Он становился полноправным членом своего сословия.
Само собой разумеется, что, будучи профессиональными воинами, самураи должны были основное внимание уделять военному ремеслу и признавать только его единственным занятием, достойным «благородного» человека, т.е. буси. Весь комплекс того, что культивировал в себе каждый самурай, все духовные и физические способности были подчинены в конечном счёте единственному и главному моменту — овладению военным мастерством, без которого было бы бессмысленным само понятие «самурай». От степени военной и физической подготовленности самурая зависело высшее требование, предъявляемое каждому воину: умение бороться (с оружием или без оружия) с противником и побеждать его. Это обусловило то, что, готовя себя к основному в жизни — войне, буси постоянно совершенствовали искусство воина и физическую подготовку уже с раннего детства, упражняясь во владении оружием, воспитывая телесную и духовную твёрдость, храбрость и решительность.
Отличительной особенностью всех японских видов военных искусств (бугэй) являлось то, что основной акцент при овладении ими делался прежде всего на нравственно-моральную сторону и развитие «духовных способностей самурая», т.е. психической уравновешенности воина, а затем уже на формирование физически развитой личности. Моральное содержание таких дисциплин, как кэндо, кю-до и т.д., показывается иероглифом, который в сочетании с другими звучал как «до», являясь основой этих слов, говорящей о нравственном принципе и имеющей также глубокую связь с религиозными аспектами жизни военного сословия. Моральный принцип в военных тренировках японских воинов был обусловлен учением Конфуция. В Конфуцианстве «до» рассматривалось как определённая этическая категория. Что же касается религиозного аспекта, то основой сделать была непосредственная связь «до» с дзен-буддизмом.

Познание «до» («правильного истинного пути», или «правды») считалось главным в фехтовании, стрельбе из лука, борьбе без оружия, плавании и т.д. (где оно являлось как бы образующим идеалом самурая, достижение которого означало в философском смысле познание самого себя), необходимым для гармонического развития индивидуума.

Восточная философская традиция часто называет «до» «путём», обладающим жизнедарящими силами, испускающим лучи света, подобно солнцу. В этом плане «до» идентично понятию «дао», трактуемому в философии и эстетике Китая как вечная и неотъемлемая первопричина всего существующего духовного и материального и отождествляемому объективным идеализмом с источником вещей и явлений мира, с «путём» природы. В соответствии с этим теоретики военных искусств считали, что «до» как первичная субстанция может однократно пробуждать в человеке «ценное» явление, понимаемое лишь инстинктивно, мистически, что позволяет индивидууму становится причастным цели «великого учения». В военных искусствах самураев «до» носило характер образующего идеала и начала, без которых эти искусства были невозможны. Целью и сутью борьбы было достижение и соприкосновение каждого воина с «до», т.е. слияние единичного и целого. Другими словами, «до» должно было помочь самураю найти «единичное бытиё во всём», «войти в соприкосновение с божественным (божеством), уловить его присутствие, увидеть его существование. Это согласуется с дзеновскими положениями об «изначальной природе Будды», присутствующей во всём (живом и неодушевлённом), которая постигается человеком посредством сатори, обретения нирваны на земле, среди живых.

Таким образом, самурай, познавая «до», должен был достичь военного мастерства, соприкасающегося с «истинным путём», и «войти в совершенную гармонию с природой», с которой человек составляет неразделимое целое. Преобладающее значение имела внутренняя подготовка воина, на что обращалось больше внимания, чем на напряжение внешних физических сил самурая. Решающим фактором в деле выработки силы духа была медитация. При помощи дзадзен — духовной основы военно-спортивного образования самураев, призванной, по выражениям толкователей дзен-буддизма, помочь в достижении гармонии с «отрицательным ничто», воины должны были развить у себя психически уравновешенное состояние для исполнения своих основных, военных функций, а также для не менее важного дела — тренировок в фехтовании, стрельбе и т.д., которые в свою очередь выступали как репетиции собственно боевых действий. Это было состояние «повышенной готовности», которое ни в коем случае не означало «малодушной сонливости».
Несмотря на ряд чисто мистических элементов, медитация по системе дзен имела и рациональное зерно. Прежде всего это касается постановки правильного дыхания, что крайне необходимо при любых физических упражнениях. Перед тренировочным боем самураи обычно принимали позы, характерные для дзен-буддийских монахов, приготовившихся к созерцанию, и старались дышать глубоко и равномерно. Это заранее готовило органы дыхания к физической работе и содействовало дальнейшему ритмическому функционированию лёгких во время самой схватки с противником, когда резко возрастала потребность организма в кислороде.


Преимущественное духовное напряжение, способствовавшее развитию самообладания, хладнокровия и трезвости мысли при всех упражнениях, однако, не означало что в военных искусствах самураев физический фактор (сила и выносливость) рассматривался как несущественный. Являясь вторым образующим элементом в военных дисциплинах, физическое воспитание требовало от воина кропотливого оттачивания техники, развития физической силы, выносливости, выработки почти инстинктивной феноменальной реакции и координации движений. Всё это достигалось в результате каждодневных и многочасовых тренировок.

Слово самурай происходит от слова сабурау - «охранять, служить», и первоначально имело значение «личный слуга». Слово буси имеет почти то же значение, что и слово самурай; это более древнее слово впервые появилось в эпоху нара (710-784 гг.) на несколько столетий раньше слова самурай. Появление первых представителей сословия военно-служилого дворянства Японии относится к VII-VIII вв. н. э. Тогда еще они не назывались собственно самураями. Буси, букэ, цувамоно -- так называли вооруженных людей. В древней Японии слово "самурай" ("сабурай"), образованное от глагола "сабурахи", имело буквальное значение -- "служить великому человеку, человеку высшего сословия". Со временем так стали называть воинов-дружинников, находящихся на службе.

Дружинники постепенно превращались в вооруженных слуг, получавших от своего хозяина содержание -- жилище и пищу, а иногда и участки земли с приписанными крестьянскими дворами. Такие самураи сами превращались в феодалов. По наиболее распространённому мнению, самурайство зародилось в VIII веке на востоке, северо-востоке и крайнем юге Японии. На окраинах империи, издревле осевшие здесь племена айну, ожесточённо обороняли свои земли от императорских войск. Основу самурайства составили беглые крестьяне и вольные охотники, искавшие «земли и воли» на границах империи. Они проводили жизнь в непрестанных походах и стычках с воинственными аборигенами, защищая государственные границы. Самурайство как класс профессиональных воинов возникло во времена Хэйан -- так называют период японской истории с 794 по 1185 г., когда столицей Японии был город Киото (в «китайском чтении» -- Хэйан, или Хэйан-кё, столица Вечного спокойствия). Прежняя столица, Нара, стала местом средоточия буддийских храмов и буддийского духовенства. Отцы буддийской церкви, мужи ученые и не лишенные амбиций, закрепили за собой славу могущественных защитников императора от демонов и их дурных влияний и стали вмешиваться в дела государственные.

Возникновение сословия самураев в Японии было связано с развитием феодализма. В Политика императорского двора определялась могущественным кланом Фудзивара, составлявшим высший слой феодальной аристократии. Император постепенно отдалялся от дел, в то время как клан Фудзивара сосредотачивал власть в своих руках. Постепенно другие старинные кланы начали объединяться против Фудзивара, что привело к войнам между аристократическими семьями ради доступа к императорскому двору. Примерно в то же время усиливались кланы Минамото и Тайра.

Минамото - группа родов древней и средневековой Японии, происходивших от детей императоров, которым было отказано в статусе принцев и переведённым в разряд подданных путем предоставления фамилии Минамото. Хотя сначала Минамото имели престижный статус весьма влиятельной аристократической семьи, со временем они быстро превратились в самураев из-за постоянного выполнения военных заданий столичного правительства.

Тайра - один из могущественных японских родов, сыгравший выдающуюся роль в истории Японии во второй половине XI и в течение XII столетия. Тайра были одним из четырёх кланов, игравших наибольшую роль в Японии в эпоху Хейан (794--1185) -- остальные три были Фудзивара, Татибана и уже названный Минамото.

Пока Минамото занимались подавлением восстаний на севере, на юге усиливался клан Тайра. В 1156 г. в результате борьбы за трон, получившей название смуты Хогэн, к власти пришел Тайра-но Киёмори. Посредством хитроумных сделок, как с союзниками, так и с противниками Киёмори полностью удалось заменить при дворе всех членов семьи Фудзивара собственными людьми. В 1159 г. Минамото-но Ёситомо (единственный из Минамото, ставший на сторону Киёмори во время смуты Хогэн) и Фудзивара-но Нобуёри составили заговор с целью свержения Тайра, но потерпели неудачу и погибли. В результате вся власть перешла в руки более воинственных Тайра. Они одержали верх и выдали дочерей из своего клана замуж за членов императорской семьи. Практически все лидеры клана Минамото были казнены. Спастись от мечей Тайра смогли только двое мальчиков, бежавших на северо-восток. Однако, если у клана остается наследник, это означает, что вассалы сохранят свою верность. Двое малолетних Минамото, Ёритомо и Ёсицунэ, остались в живых, и данное обстоятельство оказалось впоследствии решающим.

Когда старший из них, Ёритомо, повзрослел, он сумел собрать вокруг себя родственников Минамото, преданных вассалов и кланы «грубых варваров» северо-восточных провинций, всегда державшихся обособленно от изнеженной аристократии Киото и ненавидевших ее. Они были готовы присоединиться к Ёритомо для того, чтобы покончить с ней, а заодно и с диктатурой Тайра. Так началась борьба на уничтожение, которая вылилась, в конечном счете, в войну Гэнпэй (Гэндзи--Хэйкэ). Тайра (Хэйкэ) потерпели в ней сокрушительное поражение и были уничтожены как клан, а в 1192 году император провозгласил Ёритомо сёгуном, «полководцем, подавляющим варваров».

Победа клана Гэндзи (Минамото) и его сторонников просто окончательно узаконила процесс, который шел уже в течение многих лет: центральное правительство постепенно теряло контроль над страной. Чтобы стимулировать экспансию на север и восток, сопровождавшуюся вытеснением айну, и увеличить производство зерна, власти обещали завоевателям освобождение колонизованных земель от налогов. Триумф клана Гэндзи и его союзников лишь подтвердил данное положение вещей и ускорил процесс перехода власти.

Признание этой военно-политической ситуации нашло отражение в новой форме государственного устройства император назначил Ёритомо сёгуном. С данным назначением начался этап удивительных взаимоотношений между троном и сёгунатом, которые оставались одной из основных черт политической системы страны на протяжении почти семи столетий. Взаимоотношения императора и сёгуна имели и еще одну отличительную черту -- поначалу сёгунское управление осуществлялось из удаленного от двора региона. Ёритомо сделал своей ставкой Камакура, что в нескольких днях пути на северо-восток от Киото. Отсюда он мог контролировать ситуацию в столице и стране, не утруждая себя придворными интригами и необходимостью приудерживаться дворцового этикета и моды. В конце концов, Простые манеры и одежда воина были до сих пор главной составляющей его образа жизни. Почему он должен отказываться от них? Он и его помощники чувствовали себя уютнее в Камакура. А новый порядок однозначно свидетельствовал: помпезная и пышная жизнь является уделом двора, а реальная власть находится в Камакура, в руках сёгуна. После смерти Ёритомо номинально управляли его потомки, но власть уже от его неумелых сыновей перешла к регентам Ходзё. Последние, тем не менее, продолжали придерживаться политики отстраненности от двора. Лишь в 1336 году (спустя 140 лет после назначения Ёритомо сёгуном) наследовавший Минамото сёгунат Асикага перенес свою ставку в Киото. Но и там сёгуны продолжали играть ведущую роль.

В X--XII вв. в процессе феодальных междоусобиц окончательно оформились владетельные роды, предводительствовавшие значительными военными силами, которые лишь номинально числились на императорской службе. К тому времени сложились и устои неписанного морального кодекса самурая «Путь лука и скакуна» («Кюба-но мити»), позже превратившегося в свод заповедей «Путь Воина» (Бусидо).

После победы над домом Тайра Минамото вынудил императора присвоить ему титул сёгуна, а рыбацкое селение Камакура, где размещалась его штаб-квартира, превратил в свою резиденцию. Отныне сёгун становился самым могущественным человеком в стране: наивысшим по рангу самураем и главным министром в одном лице. Хотя официально верховная власть в государстве принадлежала императору, да и двор его сохранял определённое влияние, господствующее положение они утратили-- император вынужден был соглашаться с решениями сёгуна под угрозой «добровольного» отречения от престола. Ёритомо создал новый орган управления империей, именовавшийся «полевой ставкой» («бакуфу»). Как и сёгун, большинство его министров и их помощников были самураями. Благодаря этому, дух самурайского сословия проник во все сферы общественной жизни Японии.

Разделение всего населения на четыре сословия: самураи, крестьяне, ремесленники и торговцы, и тщательное рангинирование в самом самурайском сословии, сделанное наследным, сковывали социальную мобильность, хотя в равной степени и препятствовали возникновению беспорядков.

Однако уже при Тоётоми Хидэёси размывание самурайского сословия было временно приостановлено. Хидэёси особыми эдиктами подтвердил привилегии самураев и наложил запрет на отходничество крестьян. Указом от 1588г. простолюдинам было строго запрещено владеть оружием. Началась так называемая «охота за мечами», в ходе которой крестьян разоружили.

В 1598 г. Хидэёси умер, оставив власть своему несовершеннолетнему сыну, вместо которого государственными делами должен был руководить регентский совет. Именно из этого круга вскоре выделился человек, завершивший объединение страны установлением единовластия-- Токугава Иэясу Он избрал своей резиденцией город Эдо (ныне Токио), хитростью и силой устранил сына Хидэёси и провозгласил себя сёгуном, положив начало сёгунату Токугава, эпоха которого продолжалась более двухсот пятидесяти лет.

Сословие самураев, как и другие феодальные сословия, было упразднено, однако самураи не потеряли своего привилегированного положения.

В современной популярной культуре японские самураи представлены в образе средневекового воина по аналогии с западными рыцарями. Это не совсем правильная трактовка понятия. На самом деле самураи были в первую очередь феодалами, владевшими собственной землей и являвшими собой опору власти. Это сословие было одним из ключевых в японской цивилизации того времени.

Зарождение сословия

Приблизительно в XVIII веке появились те самые воины, преемником которых является любой самурай. Японский феодализм возник в результате реформ Тайка. Императоры прибегали к помощи самураев в своей борьбе против айнов - коренных жителей архипелага. С каждым новым поколениям эти люди, исправно служившие государству, обзаводились новыми землями и деньгами. Сформировались кланы и влиятельные династии, владевшие значительными ресурсами.

Приблизительно в X-XII вв. в Японии происходил процесс аналогичный европейскому - страну сотрясали Феодалы боролись друг против друга за земли и богатства. При этом императорская власть сохранялась, но она была крайне ослаблена и не могла препятствовать гражданскому противостоянию. Именно тогда японские самураи получили свой кодекс правил - бусидо.

Сегунат

В 1192 году возник политический строй, который позже был назван была сложная и двоякая система управления всей страной, когда одновременно правили император и сегун - образно говоря, главный самурай. Японский феодализм опирался на традиции и власть влиятельных родов. Если Европа преодолела собственные междоусобицы в эпоху Возрождения, то далекая и изолированная островная цивилизация еще долго жила по средневековым правилам.

Это и был период, когда самым престижным членом общества считался самурай. Японский сегун был всесилен благодаря тому, что в конце XII века император даровал носителю этого титула монопольное право собирать в стране армию. То есть любой другой претендент или крестьянское восстание не могли устроить государственный переворот из-за неравенства сил. Сегунат просуществовал с 1192 по 1867 гг.

Феодальная иерархия

Самурайское сословие всегда отличалось строгой иерархией. На самом верху этой лестницы находился сегун. Далее шли дайме. Это были главы самых важных и могущественных в Японии семей. Если сегун умирал, не оставив наследника, то его преемник избирался как раз из числа дайме.

На среднем уровне находились феодалы, обладавшие небольшими поместьями. Их приблизительное количество колебалось в районе нескольких тысяч человек. Далее шли вассалы вассалов и рядовые солдаты без собственности.

В период своего расцвета самурайское сословие составляло около 10% всего населения Японии. К этой же прослойке можно отнести членов их семей. Фактически могущество феодала зависело от размера его поместья и дохода от него. Часто его измеряли в рисе - главной еде всей японской цивилизации. С воинами в том числе расплачивались и буквальным пайком. Для такой «торговли» даже существовала своя система мер и весов. Коку равнялся 160 килограммам риса. Примерно такого объема еды хватало, чтобы удовлетворить потребности одного человека.

Чтобы понять ценность риса в достаточно привести пример самурайской зарплаты. Так, приближенные к сегуну получали от 500 до нескольких тысяч коку риса в год в зависимости от размера своего поместья и количества собственных вассалов, которых также нужно было кормить и содержать.

Отношения между сегуном и дайме

Иерархическая система самурайского сословия позволяла исправно служившим феодалам подняться очень высоко по социальной лестнице. Периодически они восставали против верховной власти. Сегуны старались держать дайме и их вассалов в узде. Для этого они прибегали к самым оригинальным методам.

Например, в Японии долгое время существовала традиция, по которой дайме должны были раз в год отправляться к своему господину на торжественный прием. Такие мероприятия сопровождались длительными путешествиями через всю страну и большими затратами. Если дайме подозревался в измене, сегун мог во время такого визита фактически взять в заложники члена семьи своего неугодного вассала.

Кодекс бусидо

Вместе с развитием сегуната появился авторами которого выступали лучшие японские самураи. Этот свод правил сформировался под влиянием идей буддизма, синтоизма и конфуцианства. Большинство этих учений пришло в Японию с материка, а точнее, из Китая. Эти идеи пользовались популярностью у самураев - представителей главных аристократических родов страны.

В отличие от буддизма или доктрины Конфуция, синтоизм был древней языческой В ее основе лежали такие нормы, как поклонение природе, предкам, стране и императору. Синтоизм допускал существование магии и потусторонних духов. В бусидо от этой религии в первую очередь перешел культ патриотизма и верной службы государству.

Благодаря буддизму кодекс японских самураев включал в себя такие идеи, как особое отношение к смерти и равнодушный взгляд на жизненные проблемы. Аристократы часто практиковали дзен, веря в перерождение душ после гибели.

Самурайская философия

По бусидо воспитывался японский воин-самурай. Он должен был неукоснительно исполнять все предписанные правила. Эти нормы касались как государственной службы, так и личной жизни.

Популярное сравнение рыцарей и самураев неверно как раз с точки зрения сопоставления европейского кодекса чести и правил бусидо. Связано это с тем, что поведенческие устои двух цивилизаций крайне отличались друг от друга из-за изолированности и развития в совершенно непохожих условиях и обществах.

Например, в Европе существовал устоявшийся обычай давать свое честное слово при согласовании каких-то договоренностей между феодалами. Для самурая это было бы оскорблением. В то же время, с точки зрения японского воина, внезапное нападение на противника не было нарушением правил. Для французского рыцаря это означало бы вероломство врага.

Воинская честь

В средние века имена японских самураев знал каждый житель страны, так как именно они являлись государственной и военной элитой. Немногие желавшие присоединиться к этому сословию могли это сделать (или из-за худородности, или из-за несоответствующего поведения). Закрытость самурайского сословия заключалось как раз в том, что в него редко пускали чужаков.

Клановость и исключительность сильно повлияли на нормы поведения воинов. Для них на главном месте стояло собственное достоинство. Если самурай навлекал на себя позор недостойным поступком, он должен был покончить жизнь самоубийством. Такая практика получила название харакири.

За свои слова должен был отвечать каждый самурай. Японский кодекс чести предписывал несколько раз подумать, прежде чем делать какое-либо заявление. Воины были обязаны быть умеренными в пище и избегать распущенности. Настоящий самурай всегда помнил о смерти и каждый день напоминал себе о том, что рано или поздно его земной путь кончится, поэтому важно лишь то, смог ли он сохранить собственную честь.

Отношение к семье

Поклонение семье в Японии также имело место быть. Так, например самурай должен был помнить о правиле «ветвей и ствола». Согласно обычаям, семья сравнивалась с деревом. Родители были стволом, а дети лишь ветками.

Если воин презрительно или неуважительно относился к старшим, он автоматически становился изгоем в обществе. Этому правилу следовали все поколения аристократов, в том числе самый последний самурай. Японский традиционализм существовал в стране на протяжении многих веков, и его не могли сломить ни модернизация, ни выход из изоляции.

Отношение к государству

Самураев приучали к тому, что их отношение к государству и законной власти должно было быть таким же смиренным, как и к родной семье. Для воина не было интересов выше его господина. Японское оружие самураев служило правителям до самого конца, даже когда число их сторонников становилось критически малым.

Верноподданническое отношение к сюзерену часто принимало формы необычных традиций и привычек. Так, самураи не имели права ложиться спать ногами в сторону резиденции своего господина. Также воин следил за тем, чтобы не целиться оружием в сторону своего хозяина.

Характерным для поведения самураев было презрительное отношение к смерти на поле боя. Интересно, что здесь сложились обязательные обряды. Так, если воин осознавал, что его бой проигран, и он безнадежно окружен, он должен был назвать собственное имя и спокойно умереть от оружия врага. Смертельно раненный самурай, перед тем как испустить дух, произносил имена японских самураев старших званий.

Образование и обычаи

Сословие феодалов-воинов являлось не только милитаристской прослойкой общества. Самураи были прекрасно образованными, что являлось обязательным для их положения. Все воины изучали гуманитарные науки. На первый взгляд, они не могли пригодиться на поле боя. Но на деле все было ровно наоборот. Японские могли не защитить своего владельца там, где его спасала литература.

Для этих воинов было нормой увлечение поэзией. Великий боец Минамото, живший в XI веке, мог пощадить поверженного врага, если тот прочитал бы ему хорошее стихотворение. Одна самурайская мудрость гласила, что оружие является правой рукой воина, в то время как литература - левой.

Важной составляющей быта была чайная церемония. Обычай пить горячий напиток носил духовный характер. Этот ритуал был перенят у буддийских монахов, которые таким образом коллективно медитировали. Самураи даже проводили турниры по распитию чая между собой. Каждый аристократ обязан был построить в своем доме отдельный павильон для проведения этого важного обряда. От феодалов привычка пить чай перешла в крестьянское сословие.

Обучение самураев

Самураи обучались своему ремеслу с самого детства. Для воина было жизненно важно освоить технику владения несколькими видами оружия. Также высоко ценился навык кулачного боя. Японские самураи и ниндзя должны были быть не просто сильными, но и крайне выносливыми. Каждый ученик должен был проплыть в бурной реке в полном облачении.

Настоящий воин мог сразить врага не только оружием. Он умел подавлять соперника морально. Делалось это с помощью специального боевого клича, от которого становилось не по себе неподготовленным врагам.

Повседневный гардероб

В жизни самурая регламентировалось почти все - от отношений с окружающими до одежды. Она была еще и социальным маркером, по которому аристократы отличали себя от крестьян и простых горожан. Только самураи могли носить одежду из шелка. Кроме того, их вещи имели особенный покрой. Обязательным было кимоно и хакама. Оружие также считалось частью гардероба. Самурай постоянно носил с собой два меча. Они были заткнуты за широкий пояс.

Носить такую одежду могли только аристократы. Крестьянам подобный гардероб был запрещен. Это объясняется еще и тем, что на каждой своей вещи воин имел нашивки, показывавшие его клановую принадлежность. Такие гербы имел каждый самурай. Перевод с японского языка девиза мог объяснить, откуда он родом и кому служит.

Самураи могли использовать в качестве оружия любой подручный предмет. Поэтому гардероб подбирался и для возможной самообороны. Прекрасным оружием становился самурайский веер. От обычных он отличался тем, что основу его конструкции составляло железо. В случае внезапного нападения врагов даже такая невинная вещь могла стоить жизни атаковавшим врагам.

Доспехи

Если обычная шелковая одежда предназначалась для повседневного ношения, то для боя у каждого самурая был специальный гардероб. Типичные доспехи средневековой Японии включали в себя металлические шлемы и нагрудники. Технология их производства зародилась в период расцвета сегуната и с тех пор практически не менялась.

Доспехи одевались в двух случаях - перед боем или торжественным мероприятием. Все остальное время они хранились в специально отведенном для этого месте в доме самурая. Если воины отправлялись в длительный поход, то их облачение везли в обозе. Как правило, за доспехами следили слуги.

В средневековой Европе главным отличительным элементом экипировки был щит. С помощью него рыцари показывали свою принадлежность к тому или иному феодалу. У самураев не было щитов. Для опознавательных целей они использовали цветные шнуры, знамена, а также шлемы с выгравированными рисунками гербов.

Понятие "Самураи " с древне-японского языка переводится как "служение кому-либо из высшего аристократического сословия" или как "защита хозяина". Изначально в Японии словом «Самурай » обозначали просто обычных слуг аристократов - феодалов. Главной задачей самурая – была охрана господина и его имущества от опасности и врагов.

Известный нам сейчас, класс самураев стал формироваться всего лишь в VII-VIII веках. К середине VII века в древней Японии активно формировалось молодое феодально-монархическое государство. Земельные наделы из общинного владения начали активно переходить в частное владение феодалов. С увеличением и усилением крупнейших феодальных поместий, более слабые помещики со временем переходили под протекцию и покровительство более крупных помещиков.

Вместе с протекцией все мелкие феодалы обременялись обязанностью воинской службы своему новому хозяину (Сюзерену). Из таких подданных формировалась феодальная армия "дворовых самураев". Со временем "дворовые самураи " переродились в самураев нового вида - вооруженных слуг. Теперь их главной целью становится охрана господина и его владений. За службу верой и правдой самураи получали вознаграждение (зарплату) в виде крова и пищи , а за самые выдающиеся заслуги могли получить и собственные участки земли.

Еще одним из поводов формирования нового сословия воинов были непрекращающиеся военные столкновения с «Айнами» - потомками древнейшего населения Японских островов. Для протекции собственных границ во второй половине VII века были сформированы специализированные военные отряды из богатых крестьян, "мастеров в стрельбе из лука и великолепных наездников" . Позже в северо-восточной части страны с этой же целью появились первые военные крепости, их гарнизон состоял из так называемых "неудобных "людей.

Помимо этого, около границы постоянно курсировали мелкие отряды беглых крестьян, скрываясь от своих хозяев и пытающихся захватить земли Айнов. Постепенно правительство даже стало стимулировать миграцию на север страны безземельных крестьян. Такие крестьяне, получали от правительства оружие и могли успешно воевать с неугодными правительству Айнами.

Все эти меры стимулировали начало формирования на севере страны о. Хонсю самурайской прослойки . Местные помещики создавали личные самурайские дружины . Эти отряды участвовали в непрекращающихся стычках с аборигенами. В X-XII веках по причине большого числа междоусобных войн, которые были вызваны в основном борьбой за власть и территориальное доминирование, сословие самураев окончательно оформилось в сословие мелкого служилого дворянства.

В 1192 году глава одного из крупнейших и богатейших феодальных кланов Минамото получил титул сегуна . Столица его дома была перенесена в город Камамура на восток острова Хонсю. В результате этого появилась новая система управления - сегунат, напоминающей по своей сути военную диктатуру. При данных условиях власть Императора носила лишь формальный характер. Реальным правителем Японии являлся сегун. С тех пор самураями стало именоваться все военное дворянство Японии, вместе с самим сегуном. Верхушка пирамиды власти состояла из феодалов, являющимися крупнейшими землевладельцами. За ними стояли самураи из низкого и среднего сословия. Различия между самураями строились негласно на основании размера богатств.

Вначале Минамото разделил всех самураев первого сегуната на 2 группы. Одна была составлена из воинов, подчинявшихся напрямую Минамото, другая же группа несла службу у императорского дворца и храмов. В период царства эпохи постоянных военных стычек и конфликтов военное дело отделилось от земледелия полностью и бесповоротно. Владельцев земель теперь интересовало только одно, а именно - чтобы крестьяне работали и платили во время ренту. Главным родом деятельности самурая становиться война и военная служба. Помимо самих самураев в большинстве военных действий принимали участие и крестьяне, выполняющие обязанности слуг и оруженосцев.

Во второй половине XIII века Япония возникла новая опасность - монгольское вторжение . Два раза (в 1272 и 1281 годах) монголы, под предводительством Хубилая – одним из внуков Чингисхана , пытались вторгнуться на территорию Японии, чтобы колонизировать её и сделать частью своих территорий. Обе попытки вторжения потерпели неудачу. Корабли монголов тонули от небывалых по силе ураганов, получивших прозвище "Ками-кадзе" ("Божественный ветер").

К берегам Японии смогли доплыть лишь небольшие отдельные части армии Хубилая . Тем не менее и они представляли большую угрозу, но разрозненные и лишенные поддержки остатки армии монголов были разгромлены самурайскими отрядами. Во время нашествия Хубилая самураи познали новые стратегии ведения боя. Монгольские дружины, под единым командованием, ловко использовали стратегию окружений и обходных маневров, применяли огнестрельное оружие, ранее незнакомое японцам (с помощью огнестрельного оружия монголам удалось разрушить часть военных укреплений японцев, расположенных на побережье).

Война с монголам и послужила причиной реорганизации военных сил. Из-за необходимости высокой маневренности во время боя, военное снаряжение стали изготовлять в более легком варианте. Вторжение монголов, потребовало мобилизации всех ресурсов государства и поэтому стало причиной временного ослабления самурайства. Финансовые трудности привели к тому, что самураи низкого сословия перестали получать оплату от своих хозяев, но должны были продолжать службу за собственные средства.

В XV веке Япония на длительный период погружается в состояние всеобъемлющего хаоса и беспорядка. В начале XV века почти на всех ее территориях идут военные беспорядки. Огромное число междоусобных конфликтов привело к деградации земледелия. С приходом XVI века в средневековой Японии начинается самый трудный период – смута и хаос захватывают все сферы жизни людей. Период с 1507 по 1573 год известен под именем "период сражающихся областей". Каждый сражался против каждого...

И только с наступлением XVII века в Японии период войны сменяется миром. Главной причиной примирения послужило политическое объединение Японии, основная заслуга в котором принадлежит Токугава Иэясу , провозгласившего себя новым сегуном в 1603 году. Сегун Токугава наложил запрет на ведение аристократами междоусобных войн, а также на возможность выступать против его власти. Одним из инструментов власти стало появление института заложничества , законопроект, регулирующий правила выдачи ссуд феодалам , для влияния на них за счет финансовой контроля, а также закрытие Японии для иноземцев для того, чтобы отрезать возможность появления внешних стимулов, которые смогли бы вызвать беспорядки в стране.

Сегун запрещал самураям торговать товарами, заниматься ремеслами и ростовщическим делом , все это стало осуждаться в качестве занятия для благородного человека. Но чтобы сделать жизнь самурая экономически более стабильной, сегунское правительство освободило их от налогов. Закон ревностно оберегал честь самурая. Так, один из постулатов гласил: "Если любой человек из низшего сословия, например, горожанин или крестьянин, будет виновен в нанесении оскорбления самурая своей речью или неуважительным поведением, его можно тут же зарубить".

Описание взаимоотношений самураев и низших сословий было зафиксировано в официальном документе, следующим постулатом: "Все нарушения должны быть наказуемы в соответствии с сословным статусом" . По факту, это означало, что нарушения, которые считались легким проступком для самурая, могли стать причиной смертной казни для крестьянина. Но обратной стороной таких правил было то, что самурай должен быть лишен жизни за такой проступок, который для крестьянина не был смертным преступлением. К примеру, если самурай не выполнял приказ господина или нарушал данного собой слова, он сразу же был обязан совершить ритуальное самоубийство ("харакири").

В эпоху 3 сегуна сословие самураев начало утрачивать свое первоначальное значение. Причиной этому послужил упадок феодального строя , что, в свою очередь, привело к грубым нарушениям феодальных законов и традиций. Так, например, продажа оружия, воинских доспехов стало обычным явлением и, эта торговля полностью разрушила традицию, что продажа оружия возможна только сословию самураев. В условиях прекращения междоусобиц содержание самураев становилось непосильной обузой для крупных землевладельцев .

В начале второй половины XIX века разложение самурайского сословья достигло своего апогея. Стерлась система классового разделения жителей Японии на высшие и низшие сословия. После принудительного "открытия" Японии для торговли с внешним миром, такими странами как Америка и страны Европы, традиционная система натурального хозяйства страны восходящего солнца была почти полностью уничтожена. По сути, можно с уверенностью сказать, что самураи, которые как сословие оформились на заре раннего средневековья, стали новой силой развивавшегося феодализма, но по мере того, как Япония развивалась по направлению к капиталистическому строю, самураи потеряли свои позиции и влияние. Но все же, что представлял собой самураи в период междоусобных войн XII-XVI столетий , когда они еще были грозной силой и имели безграничное влияние на государственное устройство?

Звание самурая в средневековой Японии передавалось по наследству . Сын, идя по стопам своего отца – самурая, также автоматически становился профессиональным военным. Он продолжал служить в том же феодальном клане, членом которого был и его отец. Главной задачей для учителей «новоиспеченного» самурая было формирование в нем комплекса традиционных особенностей, считавшихся необходимыми в жизни воина. Самурай просто обязан был быть физически развитым воином, владеющим в абсолютной степени боевым искусством и вооруженным знанием моральных устоев своего клана.

Сын самурая уже с пеленок окружался исключительной заботой и вниманием. Особое значение имел первый сын, так как он по праву становился наследником всего дома и всего состояния семьи. В добавок к этому, он наследовал и имя отца-воина . Через пару дней после рождения ребенка в дом самурая приходила его родня. Они приносили с собой подарки будущему наследнику. Среди этих подарков обязательным атрибутом были два веера , которые по форме были похожи на два меча воина. По прошествии нескольких лет сын самурая получал в подарок более серьезный подарок -один или два деревянных меча. Во время ежегодных праздников мальчиков родители выставляли миниатюрные доспехи, оружие и знамена (Ума-дзируси) . Этими ритуалами родители и родня стремились воспитать в будущем самурае уважение к военному делу и его атрибутам.

Огромное влияние на формирование морали и духовности молодых самураев имело учение Конфуция (конфуцианство) . Его главные постулаты говорили о том, что дети обязаны вести себя по отношению к родителям с большим почтением, уважением и кротостью, полностью подчиняться их воле и ни в коем случае не огорчать их и беспокоить своим поведением и словами. Эти постулаты не менялись даже, если родители были нехорошими людьми и плохо относились к своим чадам. Ребенок всегда обязан был пожертвовать своими интересами в пользу своих родителей. Детям частенько начитывали конфуцианские трактаты, пропитанные нравоучительными рассказами и притчами. Так, в одной истории говорилось про то, как маленький мальчик лег в мороз на лед замерзшего озера, чтобы теплом собственного тела растопить лед и поймать рыбы для своей мачехи.

Но, все-таки, главным пунктом морального воспитания самурайской молодежи было взращивания в личности абсолютной верности государю , который фактически считался отцом воина.

Еще с большим почтением, чем к родителям, начинающий юный самурай относился к своему учителю и наставнику. Ни один его приказ не обсуждался и выполнялся мгновенно. Интересный факт, но за обучение вознаградить своего учителя деньгами или другими ценностями было запрещено. Ученик до конца жизни обязан почитать и превозносить своего наставника и всегда хранить в сердце и разуме верность ему. Для формирования бесстрашия в душе молого воина, отец частенько приказывал юному самураю ходить по ночам на кладбище , где по народным поверьям обитала темная сила. Юные самураи частенько были свидетелями публичных наказаний и казней тоже в воспитательных целях. Юных самураев периодически изнуряли бессонными ночами и тяжелой работой, чтобы закалить их силу воли. К тому же это воспитывало такой навык как терпение и выносливость, которые считались также важными ключами к победе в бою.

Но чтобы стать окончательно сформировавшимся воином походов на кладбище и бессонных ночей не достаточно, по этому, молодому самураю нужно было в совершенстве овладеть техникой фехтования, обращения с копьем, стрельбы из лука, а также владеть приемами джиу-джитсу. Молодые подростки из самурайских семей высшего сословия помимо всех вышеперечисленных навыков должны были быть великолепными наездниками.

У каждого клана, при дворе крупного помещика для этой цели были построены специальные фехтовальные залы , площадки для физкультурных упражнений и отработки техники стрельбы из лука. Процесс обучения в этих специальных школах продолжался от 8 до 15 лет. Одним из важных навыков считалось способность плавать в полном боевом снаряжении и с оружием. Существовал целый ряд школ, специализировавшихся на обучении различным техникам плавания. Наставники школы Кобори обучали воинов плавать в полном снаряжении. При этом самурай обязан был держать верхнюю часть туловища как можно выше над водой. Такая техника позволяла вести успешную стрельбу из лука. В школе Суито обучали прыжкам в воду, глубина которой обычно не превышала 1 м, с большой высоты. Главным навыком, которому учили в школе Синден, было плавание и ныряние со связанными руками и ногами, а также борьба с противниками по захвату его плавательных средств (например, лодки). Существовало огромное количество других школ со своей спецификой. Были даже такие, где воины учились плавать в штормовом океане, стрельбе из воды, борьбе с противником в воде, преодолению опасных и сильных течений, водоворотов и больших волн, освобождению рук и ног от вьющихся водорослей и др. Кодекс чести самурая - бусидо требовал, чтобы воин не только владел боевыми искусствами, но и знал историю, литературу, а также был знаком с секретами каллиграфии.

По достижению 15 летнего возраста обучение юного воина считалось завершенным. В день его «воинского совершеннолетия» молодому самураю дарили настоящие боевые мечи . С этими мечами самурай шел через всю жизнь и расставался только на смертном одре. Дочерям воинов в дар преподносили короткий кинжал – это демонстрировало принадлежность женщины к сословию воинов. Юному воину впервые в жизни делали прическу настоящего самурая: сбривали волосы у лба, а на макушке завязывали узел волос. Юноша впервые одевался как взрослый самурай – надевал широкие шаровары, похожие на юбку. Первое торжественное одевание представляло собой настоящий семейный праздник, который обязательно сопровождался торжественным посещением храма божества - покровителя рода юного самурая. После прохождения торжественных обрядов и получения боевых мечей, молодой воин обретал полную свободу действий и определенную независимость. Молодой самурай только теперь считался полноправным членом своей касты.

В бою воина защищали не только его боевые навыки, но и военное снаряжение. Если сравнить доспехи японских самураев с европейскими доспехами, то в глаза бросается то, что, в отличие от европейских, военные доспехи японских самураев на протяжении долгих веков оставалась практически неизменными.

Доспехи самураев были очень удобными. Они собирались из отдельных пластин, которые между собой связывались с помощью шелковых шнурков. Такие доспехи позволяли самураю двигаться легко, гибко и с достаточным комфортом. Такая конструкция позволяла достаточно легко приспособить их к любой фигуре воина , в сравнении с теми же европейскими латами рыцарей, которые производились по индивидуальному заказу и меркам. Именно благодаря такому свойству японские доспехи с легкостью передавались по наследству от отца к сыну, из поколения в поколения, и могли служить семье несколько десятилетий, а то и дольше.

В базовый комплект самурайской военной амуниции обычно входило следующее: шлем, полумаска с прикрепленными к ней пластинами для защиты шеи, панцирь, наплечники, нарукавники, набедренник, наголенники и обувь. Шлем изготавливался из вертикальных склепанных между собой железных полос. Сзади к шлему подсоединялись горизонтальные пластины, защищавшие шею воина. На верхнюю из этих пластин, выдвигавшуюся вперед, воины крепили свои фамильные гербы. На передней части шлема с помощью металлических клепок фиксировался козырек для защиты глаз и две мотыгообразные направляющие, задачей которых было ослабление силы, направленных в голову ударов мечей.

Металлическая полумаска (иногда забрало) защищала лицо самурая от мечей и стрел. Чаще всего маски раскрашивались, чтобы походить на человеческое лицо. Но для создания устрашающего эффекта на противника они приобретали рядом черт, создающих омерзительное впечатление (например, оскаленный рот). Панцирь состоял из двух основных частей: большой кованой металлической пластины и части, защищающей спину. Спинная защита крепко соединялась только с передней левой пластиной и была разъединена справа. Обе части крепко связывались с помощью толстых шелковых шнурков. Иногда и грудную пластину обшивали тканью, к которой крепили поперечные железные пластины. Цвет этих пластин и соединявших их шнуров был различным у самураев разных феодальных каст, что служило характерным инструментом отличия своих воинов от воинов противника. Спереди, на уровне ключиц, к панцирю прикреплялись пластины с гербами. Наплечники охраняли плечи воина. Они имели четырехугольную форму и состояли из нескольких продольных пластин, также скрепленных шелковыми шнурками. Латные нарукавники защищали от вражеских ударов предплечья. Нижняя часть закрывалась набедренной защитой , которая представляла собой своеобразный передник раздвоенный посередине. Верхняя часть набедренной защиты делали, как правило, из материи или замши, потому что к нему вплотную прижималась нижняя часть панциря. В отличие от верхней части набедренника его низ внешне больше напоминал кольчугу с прикрепленными к ней неизменными металлическими пластинами. Ноги от колена до щиколотки прикрывались наголенниками . Обувь изготавливалась из кожи и шкур и удерживалась на ногах при помощи кожаных или шелковых ремней.

Вся амуниция воина хранилась в специфическом сундуке для доспехов . Боевой шлем самураи одевали только перед началом сражения. Иногда в процессе битвы самураи использовали свой шлем в качестве щита от стрел , снимая его и беря в руку.

Настоящие боевые щиты практически не использовались в Японии, поскольку основное оружие самурая это - двуручный меч - катана, орудование которым требовало занятости обоих рук. У всех самураев также обязательно при себе был боевой веер . Его использовали для подачи визуальных сигналов, позволяющих скоординировать передвижения войск в бою. Помимо этого, веер при жаре применялся воинами для обмахивания и охлаждения. Также кроме стандартного веера у самураев высшего ранга был еще и специальный веер, используемый в качестве командирского жезла. Этот веер был изготовленный из метала и мог использоваться как оружие во время боя.

У Самураев из конных отрядов, ко всему прочему, имелась еще и специальная накидка . Этот плащ, длинной, примерно, около 2х метров, шился из специальной ткани. Этот плащ крепился на шлеме и талии воина и служил защитой от стрел, выпускаемых врагом в спину. Подобные плащи нигде за приделами Японии не встречались. Собственное обмундирование было и у боевого коня самурая. Его окутывали толстыми шкурами диких животных. Бывало также, что тело лощадей защищали с помощью специфической попоны или кольчуги.

Как правило, любая битва начиналась с атаки из лука . И только потом начинались ближние бои, где в ход уже шли копья и мечи. Как уже писалось ранее, меч для самурая был главным оружием и ценностью. Будучи основным инструментом труда для самурая, меч, в дополнение к этому, также являлся символом касты воинов. Даже очень бедный воин способен был владеть мечом, представляющим огромную ценность, поскольку считалось, что такие вещи как: доблесть, честь и храбрость, которые меч олицетворял – стоят больше чем все материальные богатства мира. Древний японский меч («Кэн»)- был заточен с обеих сторон и крепился за спиной по диагонали. В бою самурай удерживал его двумя руками. Со временем технология заточки изменилась, и меч уже начали затачивать только с одной стороны. К VII веку меч приобрел новую форму, а именно - его стали делать с легким изгибом. Именно эти клинки мы знаем как "японские мечи", потому что это они дошли до наших дней без изменения формы, которая оружейники установили, как идеальную.

Японские клинки мог производить только человек, который принадлежал к феодальному сословию , то есть даже само производство мечей носило аристократичный характер. Вследствие чего, мечи, чаще всего, изготавливали люди, связанные с самураями или придворными родственными связями. Изготовление меча было настоящим ритуалом, к примеру, перед тем как японский кузнец начинал ковку клинка, он совершал обряд очищения своего тела. Затем перед специальным алтарем кузнец морально готовился к предстоящей работе, чтобы заложить основу для успеха процесса. Производство клинков было очень сложным предприятием. Технология производства предусматривала проковку, вытягивание и следовавшее за этим многократное складывание и новую проковку полос металла. В конечном итоге, получался тонкий брус метала, состоящий из бесконечно возможного числа слоев, наслоенных друг на друга. Подобная технология приводила к тому, процесс ковки боевого меча мог затянуться до десяти лет, потому что число таких слоев могло достигать нескольких миллионов. По окончанию производства меч шлифовали и закаляли. Подобные мечи ничем не уступали дамасским. А иногда и превосходили их, и считались лучшими на всем Дальнем Востоке. Остроту клинка часто тестировали на трупах павших врагов. Опытный самурай, обладавший хорошим мечом, мог одним ударом перерубить три положенных друг на друга трупа.

Традиция носить самураями два меча одновременно сформировалась во времена возвышения сегунов Асикага. К тому моменту все представители касты самураев имели право носить меч. В самом начале, основная функция второй меча была – это просто быть запасным мечом, но впоследствии это превратилось в особый обычай ношения одновременно двух мечей. Самый большой из двух мечей именовался - катана (или дайто), а маленький - вакизаси (или сето). Помимо двух основных мечей воины иногда имели и третий меч – танто , который на самом деле был аналогом кинжала. Правила ношения меча для самураев были строго регламентированы специальными законами. Нарушение подобных правил каралось смертью, поскольку смыть подобный позор можно было только кровью. Например, зайти в дом воина с мечом мог только главнокомандующий клана или воин выше хозяина рангом в сословии . Находясь в доме, гость отдавал свой меч хозяину, а хозяин в свою очередь клал этот меч рядом с гостем на специальную подставку.

Обнажать меч строго воспрещалось , это можно было сделать только с разрешения и только в том случае, если хозяин меча хотел продемонстрировать его лезвие, как произведение искусства. Но даже при наличии разрешения для того, чтобы продемонстрировать лезвие меча, правила требовали того, чтобы владелец обнажал лишь его часть, располагавшуюся у основания грифа, рядом с Цубой. Если же самурай хотел продемонстрировать весь меч, то он отдавал его в руки друга, и тот уже самостоятельно, с многочисленными извинениями, по правилам этикета доставал меч из ножен. Обнаженный на улице клинок, как и любое другое холодное оружие, говорил о том, что дружбы между самураями больше нет и они теперь враги. Самурай ни при каких обстоятельствах не расставался со своим клинком и держал его рядом с собой в максимально легкодоступном месте. Еще одним распространённым видом оружия у самураев был лук , который имел отличную от западноевропейской форму. Место для стрельбы располагалось не в середине, а немного ниже центра лука.

Самурайские стрелы имели разную форму, в зависимости от того для каких целей они использовались . У боевых стрел были металлические наконечники , у тренировочных стрел наконечники изготавливались из костей, рога и дерева . Специальный наконечник был у сигнальных стрел , поскольку основной их функцией был сигнал о начале боя о начале боя. При полете эта сигнальная стрела громко свистела. Помимо стандартных стрел каждый воин-самурай носил с собой и особую "родовую стрелу" . На такие стрелы специальной техникой наносили имя владельца, и именно по такой стреле опознавали убитого воина на поле сражения. И её же забирал победитель, как военный трофей, свидетельствовавший о победе в бою.

В постоянных феодальных сражениях самураи также использовали и копья . Конница была вооружена специальными укороченными копьями , а пехота удлинёнными, размером до 4-6 метров. Еще одним видом оружия, которым помимо самураев пользовались монахи и даже женщины, были алебарды. Дочерей самураев тренировали искусству боя именно с применением этого оружия. Примерно с начала XVI века в войсках феодалов появилось первое огнестрельное оружие - пушки и ружья. Но, несмотря на появления огнестрельного вооружения, традиционные меч и лук не были вытеснены и еще очень долго оставались на вооружении воинов.