ОТКРЫТЫЕ НЕБЕСА

«Когда же крестился весь народ, и Иисус, крестившись, молился: отверзлось небо, и Дух Святой нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой возлюбленный; в Тебе Мое благоволение!» (Лк. 3, 21-22).
- Где ты пропадаешь? У нас тут чудо самое настоящее произошло, - такими словами встретила меня моя соседка на Крещение и принялась за рассказ.
- Утром, значит, стою я, глажу и в полуха телевизор слушаю, московский канал. Вдруг ведущая говорит: «Сегодня Православная Церковь отмечает праздник Крещения и во всех церквях состоится освящение воды. По поверью, в этот день открываются небеса, Дух Святой сходит на воду и вся вода освящается».
Ох, думаю, чего не выдумают! - и глажу себе дальше. А ведущая продолжает: «Раньше верили, что если кто увидит раскрытые небеса и успеет сказать свое желание, то оно непременно исполнится. Внимание, посмотрите на небо. Сейчас с минуты на минуту небеса должны раскрыться, и только после этого священники начнут водосвятие». Бросила я утюг, подошла к окну и вижу: на небе от края до края появилась сверкающая золотистая линия, будто самолет пролетел. Я скорей детей звать. «Идите, - кричу, - сюда, смотрите, что творится». Они прибежали. «Давайте, - говорю, - загадывайте желание».
А тут линия эта сама собой стала раскрываться все шире и шире, словно ее Кто-то руками растягивает. И откуда-то совсем сверху стал струиться необыкновенный золотистый свет. Красота неописуемая. Тут дочка вопит во всю глотку: «Барби хочу! Три новых Барби хочу!»
«Дура! - говорю.- Мало, что ли, у тебя этого хлама валяется? Ты что-нибудь нужное проси!»
А сама нервничаю, на эту красоту глядя. Чего ж загадать-то? - думаю. В голову все материальное лезет. Белье постельное вроде надо. Тут такой момент - и вдруг белье. Это не считается, думаю. Работа чтоб нормальная. Опять не то. В этой жизни кроме работы и так ничего нет. Никак не могу сосредоточиться. А тут еще под ухом моя дочка про Барби выкрикивает. Чуть не отлупила я ее тут же: «Не засоряй, говорю, эфир ерундой».
Тут этот проем в небе стал сужаться, становясь все уже и уже. Ой, думаю, подождите, я и загадать-то толком ничего не успела». Но на небе уже все закрылось, превратилось обратно в полосу, как вначале, потом и полоса эта исчезла, будто ее и не было. Все это быстро произошло. Примерно минут десять длилось. Сын мне потом сказал: «Надо было о здоровье просить». «И то правда, - говорю, - самое нужное вечно из головы выскочит». Ты спроси у своих там, в церкви, видел ли кто-нибудь такое и к чему это нас троих обязывает. И выясни точно, когда следующее Крещение, чтобы мне заранее желание подготовить и это дело не пропустить.

+ + +
«Свои там, в церкви» отвечали, как сговорясь:
- Это известное дело, что небеса на Крещение раскрываются. А вот видеть нас не сподобил Господь. Да и как увидишь, когда в десять часов всегда в это время служба идет и в церкви надо быть.
- А те, кто видел, им что делать?
- Милость Божья… Сейчас время такое, Господь всех в церковь зовет для покаяния.

+ + +
Что же касается исполнения желаний, то в том же году подарили Тамрико сразу три Барби разные люди. Сейчас она выросла и в куклы уже не играет. Что загадал ее старший брат, так и осталось секретом.
Что касается их матери, то через год на Крещение у нее была срочная работа, некогда было на небо смотреть.
Произошло в 1995 г.
Записано 15 декабря 1999 г.

О СИЛЕ КРЕСТА

«Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас спасаемых сила Божия» (1 Кор. 1, 18).
- Недавно со мной такая история произошла, если бы кто рассказал, я бы сам не поверил, - говорит мне при встрече один из наших прихожан. - Ты же знаешь, я одну старушку навещаю время от времени. Это мать моих одноклассников. Оба ее сына, близнецы, умерли несколько лет назад от голода. Оба были неженатые, так что их мать осталась совсем одна. Чтоб самой как-то жить, записала она свою трехкомнатку на соседей, чтобы за ней смотрели и кормили. Те, конечно, особенно не перетруждаются, но все же дают какие-то продукты. И разумеется, ждут не дождутся, когда ее похоронят.
Очень им не нравится, что я ее проведываю. Знают, что она не одна. Рассказал я как-то всю эту ситуацию моему духовнику. А он говорит: «Будь осторожен, а то они и тебя убьют». Он ведь так просто ничего не говорит. Удивился я, конечно, но и как предупреждение это не воспринял.
Так вот, прихожу я к этой старушке на какой-то церковный праздник. Она достала откуда-то бутылку вина. «Давай, - говорит, - моих ребят помянем». Ну, я, естественно, от вина никогда не отказываюсь. «Давайте», - говорю. И что-то мне эта бутылка не понравилась. Я ее взял и перекрестил по всем правилам. И что ты думаешь - вино цвет поменяло! У нас на глазах! Стало каким-то мутно-красным.
- Откуда, - говорю, - у вас эта бутылка?
- Соседи,- отвечает, - давно дали. Все как-то не было случая открыть.
Что за вино было, мы так и не выяснили, но и пить его тоже не стали. Береженого Бог бережет.
Я потом этот случай моему духовнику рассказал. Но он такие вещи воспринимает как само собой разумеющееся. «Хорошо, что перекрестил!» - говорит.
Это произошло в 1998 году.

О ПРИЧАСТИИ

Моему брату дважды рассказали этот случай совершенно разные люди: один в автобусе, другой на работе. Поэтому думаю, что это правда. В общих чертах смысл был такой:
во время этого Великого Поста в Калветской церкви шло Причастие. Люди по очереди
подходили к Чаше. Вдруг девочка лет пяти стала смеяться. Это привлекало к себе внимание, и мать попросили вывести ребенка во двор. Во дворе ребенок заплакал и рассказал, что во время Причастия на Царских Вратах сидел голубь. Когда священник подносил лжицу со Святыми Дарами ко рту очередного причастника, голубь подлетал к некоторым и сам вкладывал в род частицу, а от некоторых уносил в клюве вверх, то есть не давал причащаться. Эта картина и рассмешила малышку.
Конечно, голубя этого физически никто не видел. Зрение незримого было дано только
одному, думала я, чистому сердцем.
Великий Пост 2002 г.

НЕОТДАННЫЕ ДЕНЬГИ

Пропал для вечности тот день, в который ты не сотворил милостыню
Я человек жадный и в то же время не атеист, то есть знаю, что предстоит мне дать ответ Создателю за каждый свой поступок. Знаю также, что «не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6, 24). А жадность от такого знания меньше не становится, только благовидными предлогами прикрывается.
Пришла мне как-то в троллейбусе мысль: не платить десять тетри водителю, а подать их какому-то нищему. Выхожу с задней двери и иду, выглядываю нуждающегося. Стоит мужик средних лет с шапкой. «Этот на бутылку себе собирает», - думаю. Дальше смотрю, женщина с ребенком. «Эта, думаю, на мафию работает, как в «комсомолке» недавно писали». Дальше, смотрю, бабка согнутая с трясущейся рукой. «Жалко, думаю, но вдруг впереди еще кто хуже нее стоит». Захожу в метро на эскалатор. Заглядываю, задумываясь, в свой «кошелек» - пакет целлофановый с мелочью - а он возьми и лопни! Все, что было в нем - лар мелочью, - вниз, в эскалатор провалилось, не соберешь. Ни мне, ни нищим. А все жадность.
Записано 7 марта 2000 г.

БУМЕРАНГ

«Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам»
(Лк. 6, 38).
Встреча после двух-трехнедельного перерыва.
- Где ты? Как ты?
- Мама в больницу попала. Я за ней ухаживала. Прединсультное состояние.
- С чего это вдруг? Еще молодая для инсульта.
- Да так. Сама говорит: «Бог наказал». Несколько месяцев тому назад мы одолжили у соседей сто долларов на проценты. А они потом попросили свое назад. Мама пошла, отдала деньги и, подходя к их дому, пожелала: «Чтоб вам эти деньги на лекарства ушли!» Вскоре ее замучило давление. Что ни делали, никак не могли сбить. Пришлось уложить ее в больницу. Лекарства, врачи. Пришлось опять в долг брать. В общем, двести лар ушло, пока мы ее оттуда вывели.
Удивительно, что точно такая сумма, как она для других пожелала, ушла на ее лечение.
12 декабря 2001 г.

Даже святые не были свободны от последствий собственных ошибок.
В житии преп. Пимена Палестинского (память 9 сентября н.ст.) можно прочесть следующее...
...Он жил в VI веке в пещере пустыни Рува.
Однажды зимой к нему пришел для наставления инок Агафоник и остался ночевать в соседней пещере. Утром он рассказал святому, что очень страдал от стужи. Преподобный Пимен ответил, что был наг, но не ощущал холода, потому что к нему пришел лев, который лег рядом и согревал его. «Однако, - добавил подвижник, - знай, что я буду съеден зверями, потому что когда я жил в миру и был пастухом овец, мимо моего стада проходил человек; на него бросились мои псы и растерзали его. Я мог бы спасти его, но не сделал этого. Мне было открыто, что я сам умру такой смертью».
Так и случилось: спустя три года стало известно, что святой пустынник Пимен Палестинский был растерзан дикими зверями.
9 октября 2005 года.

Сегодняшняя встреча стала дополнением на эту тему.
...Разговор крутился вокруг и около платных родов.
- ...В городе должна быть хоть одна безплатная больница,- доказывал муж жене (он недавно вернулся на родину из России).
- Нету, ты понимаешь, нету безплатных, - втолковывала ему беременная жена. - Вот два года назад какой случай произошел. Один таксист, курд, увидел на улице мальчика, истекающего кровью, и привез его в 9-ю больницу. Его даже принимать не хотели. Медсестры вокруг бегают, охают и ничего не делают. Врач и не думает подходить. Какой, говорит, смысл делать операцию? Вдруг он умрет, кто мне тогда заплатит? И сидит себе в кабинете, не спускается.
- А что, сестры сами не могли кровь остановить? - хмыкнул супруг, не отрываясь от голубого экрана.
- Значит, не могли, - продолжает рассказчица. - Тогда курд снял золотую цепь с крестом и говорит: «Вы люди или кто? Вот вам! Пусть хирург придет!»
Пока врач спустился, мальчик скончался от потери крови. Когда врач к нему нагнулся и всмотрелся - узнал собственного сына...
- Бывает, - повел плечом телезритель.

КОШКА
«Всякое дыхание да хвалит Господа» (Пс. 150, 6).
Живет у нас во дворе одноногий сапожник дядя Александр. Каждый день сидит и стучит молотком в своей будке-каморке. Как-то раз зашел у нас с ним разговор о животных. Точнее, о том, какие сейчас дети растут жестокие, насмотрятся этих видиков, а потом кошек, собак мучают. А зачем мучают - и сами не знают.
-…Хуже всего то, что за это потом придется отвечать, - продолжил мою мысль дядя Саша, не прекращая работы. - А что потом за животных Бог строго спрашивает, это я тебе по собственному опыту могу сказать. Ногу-то я потерял из-за кошки.
- Как это?
- Да вот так, - и поведал следующее. - Я рано остался без матери. Рос у тетки. У нее была корова. Благодаря этой корове мы и жили. Каждый день делали мацони и продавали соседям. Перебивались кое-как. Повадилась как-то к нам соседская кошка мацони слизывать. Приготовит тетка, к примеру, десять банок, покроет их бумажными крышками, чтобы пыль не садилась, и выйдет на минутку. А кошка тут как тут. И давай действовать. Добро бы одну банку портила, так нет, у всех верхушки слизывала. А кому потом такое мацони продашь? Зарал (убыток - авт.) полный, да и только. Стал я эту кошку караулить. Долго мне не удавалось ее застать. Кошка как будто чувствовала, что я целью задался ее поймать. И вот однажды успел я окно и дверь закрыть, когда она в комнату заскочила, и принялся ее ловить. Битых полчаса ловил. Озверел прямо-таки. А когда поймал, подвесил ее к дереву за задние лапы и забил ремнем насмерть. Как сейчас помню, кошка качалась из стороны в сторону и дико выла.
Потом началась война. Мне было 18, и меня тут же призвали. Попал на передовую. В первом же бою мне изрешетило ноги. В правую семь пуль, в левую - две. Я хоть и был тогда атеистом (нас так воспитывали), а почему-то в тот же момент сразу понял, что это мне - за кошку. Сразу как-то вся эта картина в голове всплыла. Правую ногу мне ампутировали и отправили домой на инвалидность. Может, кому-то это жестоко покажется - в 18 лет одноногим остаться из-за кошки. Да, видно, у Бога свои весы.
Записано 15 августа 1999 г.

ПРИЧИНЫ БЕСПЛОДИЯ

«Вот наследие от Господа: дети; награда от Него - плод чрева» (Пс. 126, 3).
Первый рассказ на эту тему мне пришлось услышать в 1994 году. Не помню, да и не важно, чем он был вызван. Привожу его с того места, какое помню.
-… Как все-таки важно уметь прощать. Ведь неспроста одно из прошений в «Отче наш» сформулировано именно так: «И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим». Яркий пример - это история с моей соседкой. Верующая девушка, в 29 лет вышла замуж. Проходит три года, а детей нет. Я ее как могла успокаивала, утешала. Теоретически у нее не должно быть препятствий к деторождению: оба физически здоровые, оба более или менее верующие, венчались, по возможности постятся. Стала я за них молиться, и было мне как-то на молитве открыто, что причина в ее муже. Какая-то у него очень сильная непрощеная обида. Я сказала об этом соседке, а она, в свою очередь, - мужу. Он стал вспоминать, и выяснилось, что он никак не мог простить своего отца, давным-давно оставившего жену и его, маленького, на произвол судьбы. М. парень думающий, поразмыслив, он согласился, что пока не простит своего отца, Господь не даст ему самому стать отцом. Видно, в душе его произошла какая-то внутренняя работа. Вместе с женой сходил он к отцу Элизбару, исповедовался. И вскоре моя соседка ощутила признаки беременности. С тех пор прошло лет пять. У них уже двое детей, - подытожила рассказчица этой истории…
Второй рассказ поведал другой человек зимой 2000 года.
- Мы с подругой вышли замуж почти одновременно, одиннадцать лет назад. Она часто приходила ко мне и время от времени спрашивала, почему-то волнуясь: «Ты еще не беременная?» Я так особенно не нервничала и скоро, спустя пять месяцев после свадьбы, ощутила первые признаки того, что я в положении. Родился мальчик. Потом, спустя два года, - девочка. А у подруги пять лет не было детей. Она ужасно переживала. Потом и у нее родился ребенок. Тогда она рассказала мне то, о чем молчала столько времени. Оказывается, во время свадебного путешествия они с мужем были в Ленинграде. Моя подруга специально зашла там в церковь, зажгла свечку перед иконой Божьей Матери и попросила мысленно: хоть бы сейчас не забеременеть. Она считала, что во время путешествия, переездов из гостиницы в гостиницу это вызовет лишние проблемы.
Когда ее желание продолжало исполняться и в Тбилиси, она очень испугалась и не сразу поняла, в чем дело. Спустя четыре года ей пришлось специально поехать в Ленинград, искать ту самую церковь и перед той же иконой просить уже о рождении ребенка. Только после этого она забеременела, - закончила рассказчица.

Моя память, как продолжение этой темы, воскресила давно забытый было эпизод 1994 года.
…В училище пожилая кассирша раздавала сотрудникам зарплату. Очередь была небольшая - человек пять учительниц.
- Как там твой внук? - спросили у кассирши.
- Спасибо, растет. Слава Богу! - ответила она.- Наконец-то мы дождались. Ведь моя невестка четыре года не могла забеременеть. Кто-то из знакомых подсказал им повенчаться. Мои так и сделали, пошли в церковь на Мтацминда. И что вы думаете? На десятый день моя невестка ощутила, что она в положении. После того как родился мальчик, мой сын пошел в эту церковь и стал там прислуживать то звонарем, то псаломщиком. Теперь все свободное время там проводит. Да и вся наша семья стала туда ходить. Хотя это далеко от нас и надо в гору подниматься… - и кассирша снова углубилась в платежную ведомость.
Лишь спустя несколько лет, просматривая «Жития Святых», мне стала понятна причина выбора именно этой церкви. Ее основателю, преподобному Давиду Гареджийскому, обычно молятся о даровании детей.
Записано 8 марта 2000 г.

МОЛИТВА ПО СОГЛАШЕНИЮ

«Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного» (Мф. 18, 19).
Неказистый дом в Нахаловке (старый район Тбилиси). Сад с вечно распахнутой калиткой. Поблизости кто-то выводит нетвердым голосом: «Банда из Ростова прибыла в Одессу совершать бандитские дела…» В тени на плитке жарятся бадриджаны.
- Ты знаешь, я залетела, - сообщает мне Лида, кладя новую партию на шипящую сковородку. - Придется аборт делать.
- А может, не надо? Родишь второго.
- Сергей психует, не хочет. «Зачем мне этот ребенок? - говорит. - Я еще молодой». Да и куда рожать. У него работа то есть, то нету. Ты же видишь - жить негде. Одна конура эта три на четыре метра. Этот братан его, прямо зла не хватает, опять вчера к нам с топором ломился. Я вся на нервах. Этого-то пацана не знаешь, как воспитать. Весь в отца. Двух лет еще нет, а уже матюгается. Да и мне после первого кесарева пока рожать нельзя.
- Да, но раз Бог посылает ребенка, будет и возможность, и место, где его вырастить. Все управится.
- Что управится? Проблема на проблеме. Как будто я хочу. Просто выхода нет. Пойду завтра договариваться. И не говори мне про Бога ничего. Без тебя знаю, что грех.
- Может, именно этого ребенка вам потом будет не хватать.
- Ох, перестань, пожалуйста. Нервы-то не железные. Мой-то как начнет психовать, когда напьется, так тут все летает. Слышишь, вон папаша его концерт очередной выдает. Иди имей дело с алкашами. У них это в крови. Объяснишь им, как же, что грех, а что нет.
Мы разошлись, оставив проблему самой себе.
Редкое счастье в наше время - знать духовно грамотного человека, у которого можно получить ответ на вопрос или объяснение трудной ситуации. И вот иду я к моей сестре во Христе именно с этой целью и рассказываю суть дела. Чем дальше она слушает, тем больше ее глаза переполняются сопереживанием.
- Господи! - крестится на образ Спасителя. - Останови Ты ее! Сохрани эту жизнь! - потом поворачивается ко мне. - Этого аборта ни в коем случае нельзя допустить. Ведь она себе потом этого никогда не простит, - голос ее звенит. - Скажи ей, что когда супруги уничтожают вот так своих детей, их брак духовно умирает. И дело кончается разводом. Расскажи ей мою историю. Про мои аборты и чем мне пришлось расплачиваться.
- А можно? Удобно ли это?
- Дело тут не в стеснении. Если это ее удержит от греха, то это и мои падения хоть как-то прикроет. Мне ведь это до конца жизни надо замаливать.
- Все это будет бесполезно. Она уже все решила. Да и срок после кесарева очень маленький - полтора года.
- Ну и что? Я знаю нескольких женщин, каждый год рожавших кесаревым - и все было благополучно. Знаешь, не теряй времени, обзванивай всех наших и давайте все вместе в девять утра читать молитву по соглашению, чтобы Господь отвел их от этого убийства. Ведь этот ребенок уже существует и все чувствует, просто его пока не видно. И на вот тебе деньги, подай завтра же на Литургию. Я верю, что Господь сотворит чудо. Тут нужна просто наша общая молитва.
Я спешу уйти. Проходит день, другой. Предупрежденные, их четверо-пятеро, читают молитву по соглашению о человеке, которого не знают, зная только о том, что просят все одновременно, каждый у себя дома.
Прошла неделя, и я снова во дворе с незапирающейся калиткой. В пристройке слышна чья-то разборка с непечатными выражениями. Выходит Лида. Смотрю, вся светится.
- Ну наконец-то, - обнимает меня. - Я тебе новость скажу, ты сейчас больше меня обрадуешься… Я оставляю!
- Вот это да! И как ты решилась?
- После твоего ухода я долго думала, говорила про себя: «Господи, сделай что-нибудь».
Потом пошли с Сергеем к врачу, уже и деньги достали. А там плакат во всю стену, как будто ребенок пишет: «Мама, не убивай меня». Я заплакала и мужу показываю: «Смотри, - говорю, - сил моих нет». Ну он, конечно, свое: «Да пошла ты…» А врач, который нас на операцию ждал, вдруг начал с моим-то разговаривать, объяснять, что, может, у нас вообще детей больше не будет, и уговорил оставить. Сергей как-то притих и согласился… Теперь говорит: «Девочку хочу».
После этого разговора прошло несколько месяцев, и была целая серия чудес. Изнемогавшую от постоянных пьянок-гулянок во дворе Лиду сестра пригласила рожать к себе, в Россию. Зимой, когда у маляров мертвый сезон, Сергей достал деньги на дорогу и отправил жену самолетом. Доехала она до Иванова нормально. Рассказывала потом, как совершенно незнакомые люди помогали в дороге. Роды прошли благополучно. И как-то утром, читая уже привычное «по соглашению», чувствую внутри: «Читать больше не надо. Она с детьми уже дома». Бегу узнать - и правда.
- Поздравь меня! - кричит мне Лида. - У меня девочка. А как ты узнала, что я приехала? Я же не звонила. .

Чудеса от молитвы по соглашению мне приходилось наблюдать не раз. Напишу то, что произошло прямо на глазах.

Зима. Мы вдвоем заходим в жарко натопленный дом. За перегородкой из старой раскладушки мычит, тужится коза.

Ой, как хорошо, что вы пришли, а у меня тут коза 5 часов мучается-родить не может-встречает нас хозяйка.

Давайте, сейчас же прочтем по соглашению.

Не раздеваясь, мы читаем, повернувшись к иконам:

« Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Ты бо рекл еси пречистыми усты Твоими: Аминь глаголю вам яко аще два от вас,совещается на земли от всяцей вещи,еяже аще просита, будет има от Отца Моего, иже на небесах:идеже бо еста два или трие собраны во имя Мое, ту есмь посреде их.

Непреложны словеса Твоя, Господи, милосердие Твое безприкладно и человеколюбию Твоему несть конца. Сего ради молим Тя: даруй нам рабам Твоим(тут мы называем свои имена) согласившимся просить Тя(«помоги созданию Твоему родить»), исполнения нашего прошения. Но обаче не якоже мы хотим, но якоже Ты. Да будет во веки воля Твоя. Аминь.-звучит хором.

Ме-е вторит тут же родившийся козленок.

Писатель

«Мы шли вдвоём по просёлочной дороге. Вокруг ни души. Вдруг на перекрёстке, видим, летит на нас во весь опор чёрный королевский дог, захлебываясь лаем. Хозяина не видно. Видно выпустил собаку побегать, а сам сидит где-то в тени. Внутри у меня всё опустилось. Бежать бессмысленно, прятаться негде.
— Не бойся, — сказала мне моя спутница и перекрестила собаку, которая уже была в трёх метрах от нас – Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Остановись!
Собака стала, как вкопанная, и замолчала».

Подобные случаи записывает и публикует Мария Сараджишвили - популярный автор, чьи рассказы можно найти на множестве православных ресурсов. О себе она рассказывает мало, предпочитая делать акцент на собранных ею историях.

Мария Сараджишвили работала инженером-технологом, но после кризиса стала писать рассказы на православную тему

Мария Сараджишвили живёт в Тбилиси, занимается репетиторством, а в свободное время пишет рассказы о жизни - с религиозной моралью. Но так было не всегда. В советские годы она была востребованным инженером-технологом. Но после экономического кризиса не помог ни опыт, ни петербуржское образование.

Павлова Нина

Советский и российский писатель добилась публикации первой книги Марии

Работы по специальности Мария Сараджишвили не нашла. Зато обрела множество читателей не только в Грузии, но и за её пределами - например, в России.

Публикации первой книги Марии Сараджишвили добилась писательница Нина Павлова, которой понравились её рассказы.

Книги Марии Сараджишвили продаются в православных церквях, доступны они и в интернете, на сайтах:

«Правмир»

«Православие.ру»

«Азбука веры»

Наиболее известные её книги:

«Открытые небеса (Невыдуманные рассказы)»

«Однажды в Грузии»

«Любопытная Варвара. Верность - старомодное слово?»

Мария Сараджишвили пишет о наших современниках.

Они сталкиваются с насущными для каждого из нас трудностями: разногласия в семье, равнодушие, конфликты с близкими.

Рассказы Марии Сараджишвили о людях и для людей, они укрепляют в вере

Мария Сараджишвили не пытается идеализировать своих героев. Напротив, она предпочитает писать о тех, кто ещё находится в духовном поиске, пытается найти себя и своё место в жизни.

Это не обязательно оптимистичный путь. Напротив, всегда есть риск упасть, допустить ошибку. Движение человека в этом похоже на ходьбу по канату, где важно выдержать равновесие между разными сферами жизни, обрести внутреннюю гармонию.

В жизни нет мелочей. И они играют большую роль в произведениях Марии Сараджишвили. С одной стороны мелочь - это то, что может отвлечь от долга и искренних ценностей, а с другой - в каждой мелочи есть Бог. Так что в жизни нужно ко всему относиться серьёзно.

Но это не «тяжёловесная» проза. Напротив, она понятна каждому. Да и ситуации, что в них описаны, довольно тривиальные на первый взгляд. Мужчины не торопятся обзавестись семьёй, девушки переживают из-за уходящих лет, взрослые не понимают детей. Звучит просто, обыденно. Но за этой обыденностью - глубокая жизненная трагедия.

Писатель

«Всю себя Тоня вложила в Олежика, с детства рассказывала ему на ночь жития святых, водила причащаться, хотя в брежневское время это мало кто делал, старалась, чтобы сын вырос верующим человеком, как и все Тонины предки, несмотря на все бури и невзгоды войн и революций. Олег долгое время так и жил, но потом, женившись на неверующей, постепенно отошел от Церкви, а сейчас и хуже того - стал ярым атеистом. Интернет сделал свое подлое дело. Слишком много информации про то, что Тоня никак не могла объяснить или переспорить аргументированно. Страшно. А вдруг заберет его Господь в неверии? Погибнет тогда он для вечности. Значит, зря Тоня мучилась и напрягала силы всю свою одинокую жизнь. Только и оставалось молиться и уповать на милость Божию. А милость эта все не шла и не шла, повергая своим запозданием Тоню в большое уныние». («Услышанная молитва»)

Но это не значит, что работы Марии Сараджишвили выдержаны в тёмных тонах. Напротив - они исполнены надежды и позитива. У каждого из нас всегда есть свобода выбора и Кое-кто на небесах, кто всегда готов помочь.

Истории Марии Сараджишвили имеют психотерапевтическую силу. В них можно получить поддержку, они заряжают оптимизмом и укрепляют веру в лучшее. Это своего рода лекарство - причём, не горькое. Читать эти книги можно налегке, с удовольствием. Но при всём при этом на фоне всегда идёт главная тема - взаимоотношение Бога и человека.

У Марии Сараджишвили есть сборник рассказов о воцерковлении неугомонной журналистки Варвары

Сборник рассказов о воцерковлении девушки с советским прошлым.

«Любопытная Варвара. Верность - старомодное слово?» - это сборник рассказов. Его главную героиню зовут Варвара. И, по всей видимости, это та самая любопытная Варвара из поговорки, которой на базаре нос оторвали. По крайней мере, ей тяжело держаться в стороне от событий. Это невыносимо - что где-то что-то происходит без неё. Как же куда-то не сунуть нос? Нет, так невозможно.

Сплетни - страсть Варвары. И она овладела множеством приёмов их добывать. Автор даже называет её «бесплатным радио Тбилиси». Бесцеремонность, навязчивость, склонность важничать и умничать - потрет довольно узнаваемый. У каждого из нас есть пара-тройка таких «Варвар» в окружении. Картину дополняет профессия Варвары - журналистка.

Что же можно интересного рассказать о таком персонаже? Мария Сараджишвили решает направить её на путь воцерквления. Страшно представить, через какие трудности предстоит пройти Тбилисской журналистке впереди.

Противовес Варвары и её моральный ориентир в этом сборнике - Елена, рассудительная, справедливая и очень терпеливая православная женщина. Она помогает многим людям из своего окружения измениться к лучшему. Странным образом к ней, как к магниту, притягиваются самые разные личности. И она действительно способна понять каждого.

Писатель

«- Каковы типичные искушения для священника в повседневной жизни? – выдала Варвара очередной подвох.

Одно из самых сильных – это исповедь. Столько всего приходится слышать и пропускать через себя, что невозможно остаться равнодушным. После нее ходишь как пьяный. Хорошо, если придет на исповедь человек духовно подготовленный. А если нет? Бывает, подходит ко мне женщина, мнется, мучается, а сказать не может. Много есть такого, о чем сказал апостол Павел: «Срамно и глаголати». Мучаюсь и я ее молчанием. Тянешь из нее клещами по слову, а враг в это время внушает ложный стыд. И уходит она неудовлетворенная, и у меня на душе тяжесть. И наоборот, как легко бывает на сердце, когда человек, преодолевая себя, вырвет из себя то, что его гнетет».

Несмотря на кажущуюся простоту, в этом чувствуется моральный и духовный посыл. Обращение - один из самых важный христианских мотивов. И здесь он обретает своё выражение в художественной прозе.

Причём сделано всё умеренно, без нравоучений, скучных моральных выводов. Читатель ведь не глупый - сам сможет сделать нужное заключение.

Произведения Марии Сараджишвили имеют национальный колорит, но понятны любому читателю

Хотя Мария Сараджишвили пишет в первую очередь про Грузию, русский читатель не почувствует себя при чтении «чужим». Все типажи узнаваемы и одинаково распространены и в Грузии, и в России. В героях книг Мария Сараджишвили легко разглядеть того, кто вполне мог бы быть Вашим соседом, коллегой или знакомым.

Собственно, Мария Сараджишвили и не ставит перед собой задачу написать «Грузинский» текст, с ярко выраженным национальным колоритом. У неё задача другая - писать о православии, вере, судьбах людей.

Мария пишет о православии, вере, судьбах людей

И чем больше людей чувствуют, как отзывается в душе история, тем, значит, автор лучше справился со своей задачей. И всё же определённый культурный заряд своей родины Мария Сараджишвили вносит в произведения. Здесь можно прочесть об истории, политике, нравах, святыни, национальные блюда Грузии.

«Авторы учебника, чтобы избавить учителей от подобных вопросов, вставили 2-3 коротеньких поясняющих текста об истории и географии России. Современность представили шедевром «Культурный шок». В этом тексте составители по пунктам разъяснили детям, какие подарки можно дарить русскому, мусульманину и японцу, а какие ни в коем случае нельзя. Особое внимание уделено приветствиям — и здесь же предостережение: «Нельзя целовать жителя России при встрече, можно только при расставании!» Дети, читая это, обычно требуют дополнительных пояснений, так как у нас наоборот».

Мария Сараджишвили пересказывает реальные истории людей

Мария Сараджишвили не скрывает, что использует для текстов жизненный материал. Её истории не вымышленные, а реальные. Но это не превращает их в сухой отчёт или пересказ. За текстом чувствуется автор. И автор делает правильные акценты на главных идеях произведения, усматривает руку проведения за, казалось бы, бытовыми ситуациями.

Автор не преподносит историю, как она есть, а пытается заглянуть в душу героев и проанализировать, что же испытывает тот или иной человек. Её персонажи сомневаются, колеблются, впадают в отчаяние. Но есть в произведениях место и для настоящих чудес - в общем, жизнь во всех её проявлениях.

Книги Марии основана на жизни — это делает их понятными любому человеку

Настоящий жизненный материал делает историю более близкой и понятной каждому человеку. Конечно, опыт у всех из нас неповторим, но люди способны сопереживать друг другу. На место героев Марии Сараджишвили себя легко поставить.

Мария Сараджишвили показывает, как важно проявлять терпимость к людям, побеждать дурные привычки, относиться ко всему рассудительно. И опирается она здесь не просто на фантазию, а на реальный человеческий опыт. Её книги - отличный образец того, как следует и не следует поступать в тех или иных жизненных ситуациях.

«Мария Сараджишвили Однажды в Грузии. (Записки очевидца) Оглавление Часть первая. Рассказы про Варвару Любопытная Варвара и ее друзья...»

-- [ Страница 1 ] --

Мария Сараджишвили

Однажды в Грузии…

(Записки очевидца)

Часть первая. Рассказы про Варвару

Любопытная Варвара и ее друзья

Меморандум

Княжна-дровосек

Сердце, надрезанное ножницами

Благоразумный разбойник

Письмо из Небесной канцелярии

Маляр Вова

Елена в больнице

Знатоки благодати

Благословение

Часть вторая. В поисках прозорливцев

Просто священник

Про отца Вячеслава

Случай на похоронах

Про архимандрита Филарета

Часть третья. В поисках справедливости в несправедливом мире

Не смогла оттолкнуть

Про возможного террориста

Про козла Василька и «русских оккупантов»

Бумеранг

Неверующий верующий

Вверх по лестнице, ведущей вниз

Метод воздействия

Не спеши осуждать

Про Нону-бурчунью и духовную брань

Нет худа без добра

Часть вторая. Современные были

Молитва по соглашению

Оптимист Лука

После Светлой Заутрени

Инопланетянка

Из «совкового» поколения

У песочницы

Нет ничего тайного

Сила Евангелия

О святой Варваре и девочке Хатии

Шекспир не понял

Кран потек, или Необъяснимое вокруг нас

У Распятия

Народное средство от депрессии

Уроки русского и новое мышление

В паломничестве

Другая дверь

Это старомодное слово «верность»

Глава третья «Записки Антивируса»

Радость одна на всех

Кому хуже

Шалва и слепой

Робик приехал!

«Американец угощает!»

Как Николай Чудотворец помог

Глава четвертая. Мемуары дипломированной уборщицы..........286 Жужа из Парижа

Блаженная кончина

Жертвы имиджа

Игблиани дарткма (1). Удачный удар

Заменитель эхоскопии

Батумский плацкарт

Глава первая. Рассказы про ВарваруЧасть первая. Любопытная Варвара и ее друзья

Случалось ли вам, читатель, встречать несерьезных людей? Если нет, то вот вам такой экземпляр - Варвара многогрешная и, само собой, любопытная.

В вере не тверда, страстями обуреваема, духом противоречия гонима. Грехов много, а спасительного покаяния - ноль с копейками, со смирением тем паче - полная напряженка.

Круг общения у любопытной Варвары самый что ни на есть от церковной ограды далекий. А потому сбываются на ней слова псалмопевца Давида: «Со избранными избран будеши, а со строптивым развратишися» (Пс 17, 27).

Поэтому если какое крепкое словечко Варвара и ввернет, не обессудьте.

Словом, Варвара - ходячее недоразумение и сплошной соблазн. Люди новоначальные, читайте осторожно, в голову особо не берите, но на ус мотайте.

А вы, рабы Божии, в вере утвержденные, сотворите молитву о грешнице. Авось, в разум истинный придет, иначе беда.

Меморандум Туман висел над головой, как косматая папаха, - в двух метрах ничего не видно. Пила упрямо не хотела «грызть» мокрое бревно, а норовила пройтись по пальцам. Время от времени опилки фонтанчиком падали на ватники и сапоги пильщиков. Варвару распирала злость на весь мир: на гнилую погоду, на зубатую пилу, изгибающуюся змеей, и на всех верующих в целом.

С того конца пилы раздался тихий совет-наставление:

Варя, работай с молитвой. Даже в этом тебе гордыня мешает.

Да при чем здесь гордыня? - огрызнулась Варвара, хотя в более спокойной обстановке легко бы согласилась со своей духовной матерью. - Вы тут жилы из себя тянете, а вашим братьям и сестрам во Христе до лампочки.

Вот вы полжизни церкви посвятили, и что?

Ходят взад-вперед зубья по дереву.

С того конца опять медленный и взвешенный ответ Елены:

Достойное по делам моим приемлю. Значит, я тоже в свое время комуто не помогла. Все, что Господь посылает, надо принимать со смирением.

Ну ничего себе! - не выдержала Варвара. - Почему сейчас нет в церкви общего имущества, как у первых христиан? Только на словах «возлюбим друг друга», а на деле - ах, они, видите ли, молятся.

Не греши и перекрестись лучше! Это тебя темные силы смущают.

Зубья пилы злобно рвали древесину. Варвара не унималась:

Во, научились все на масонов да на темные силы сваливать! Вот погодите, я открытое письмо напишу. Меморандум!

Ты устала, наверное, бедная, - вздохнула Елена, опуская пилу. - Отдохни лучше. Я уж как-нибудь сама потом закончу.

Спор этот был давний и по-своему обоснованный. Вот уже два года Елена мужественно тянула лямку беспросветной жизни на безлюдной горе в окрестностях Тбилиси - ухаживала за парализованной матерью и инвалидомотцом. Единственным источником существования было стадо из шести коз.

Несмотря ни на что, Елена не унывала, да еще и посмеивалась:

Мы как отшельники. Молитвы читаем при керосинке, воду с крыши по желобу собираем. Сами пьем и скотинку поим. - И, помешивая кочергой головешки в проржавевшей печке-буржуйке, неизменно утверждала: - Слава Богу за все!

Варваре суемудрой такое смирение и не снилось. Вместо спасительной веры в Промысл Божий в голове совсем другие мысли роятся: как бы в церкви мужичков подловить и на гору к Елене заманить, чтоб женщина на непосильной работе не надрывалась. Но увы! Представители сильного пола, во-первых, все наперечет, а во-вторых, готовы помочь лишь на словах.

Как услышат о Елене, только охают:

Как она там, бедная? Передайте Елене - мы молимся о ней.

Вот на эту кислятину глядючи, и решила Варвара написать открытое письмо - призыв к решению общих проблем в приходе.

Наспех накатанный меморандум выглядел так:

«Дорогие братья и сестры во Христе! Мы долгое время ходим в один и тот же храм, но не знаем ни адресов, ни конкретных нужд стоящих рядом. Как же нам исполнить закон Христов, если не помогаем друг другу? Чем мы хуже евреев, католиков, иеговистов, имеющих налаженную систему сведений друг о друге?

Поэтому предлагаю:

1. Сдать наши адреса священнику с кратким описанием, кто что может делать, чтобы выявить самых беспомощных и прикрепить их по месту проживания к дееспособным.

2. Сдавать всем 10% заработка или другого рода доходов в общую кассу на решение общих проблем прихода.

3. Вывешивать в притворе еженедельные сообщения о событиях прихода и возникающих проблемах.

4. Собираться после воскресной службы для обсуждения того, что надо сделать».

Тот ознакомился с хартией и сказал:

Что ж, зачитаю я это на проповеди. Посмотрим, что будет.

Сказано - сделано.

Прихожане в относительной тишине прослушали меморандум Варвары, не выразив особых эмоций.

Священник в заключение вызвал инициатора из толпы, перекрестил и сказал:

Благословляю тебя, Варвара, на это богоугодное дело.

Основная масса слушателей тут же спокойно разошлась, логично рассудив, что это конец проповеди. Никому и в голову не пришло написать свои адреса. Подошли только две бабки и один мужик с недавно отпущенной бородкой. Пенсионерки с ходу стали излагать свои беды.

Вот я, - жаловалась первая, - в прошлом годе как руку сломала, полгода дома валялась. Ко мне ни одна живая душа из церкви не пришла.

Спасибо, соседи-мегрелы кормили, а то не знаю, что бы я делала.

Беднее меня никого здесь нет. Запиши, деточка: Валентина Ивановна Сундукова. И никто-то обо мне не думает. У соседей второй год из милости живу.

Варвара в темпе записала координаты страждущих, обнадежив их, что «как только, так сразу», и приготовилась выслушать бородача в очках.

Медленно выговаривая каждое слово, бородач - он назвался Семеном - сообщил фантастическое:

У меня есть лишние деньги. Не подскажете, кому их дать?

Варвара оценила рыцарство. Надо же, одет человек в какой-то жуткий плащ «времен очаковских и покоренья Крыма», а туда же - «есть лишние деньги». Денег, правда, тут же не стало: их разделили между собой давешние пенсионерки «во славу Божию».

В последующие недели ничего интересного не произошло. Иногда подходили старушки, диктовали свои адреса (среди них кто-то пустил утку, будто Варвара главная по «гуманитарке»). Семен продолжал рассовывать по карманам их кофт свои лишние капиталы.

Варвара еще пыталась раскочегарить среднее поколение, но неизменно наталкивалась на туманные рассуждения:

Сейчас время такое. Всем трудно.

В общем, меморандум Варвары порос мхом забвения.

Можете себе представить, в какое уныние впала Варвара из-за крушения своей великой идеи? Елена, улыбаясь, успокаивала ее:

А ты не скорби. Кого надо, Господь Сам приведет. У меня и так есть два Симона Киринейских1 - Элисо да ты. Чего же больше? Когда я в последний раз в Троице-Сергиевой Лавре была, архимандрит Кирилл (Павлов) мне мое сегодняшнее положение предсказал. Увидел вьяве, что меня ждет, и даже зажмурился. Но потом утешил: «Милость Божия все покроет». Так что все в порядке. Комфортно спастись невозможно.

*** В одно из воскресений Семен отправился с Варварой к Елене. Внял, бесхитростная душа, ее увереньям: «Там от тебя будет наибольшая польза».

По дороге, увязая по колено в снегу, рассказывал неторопливо:

Я очень Ксению Петербургскую почитаю, она мне всегда с работой помогает. И еще Николая Чудотворца… Я в свое время институт иностранных языков окончил. Как Советский Союз развалился и работы совсем не стало, я пристроился окна в офисах мыть. Потом в азербайджанские деревни ездил лук собирать.

Не страшно было туда с армянской фамилией ехать?

Симон Киринейский (I в.) – один из иудеев, понесший Крест Спасителя, когда Он пал под его тяжестью (ср.: Мф 27,32). – (Здесь и далее – примеч. ред.) - Они на мою работу не жаловались, а я - на их гостеприимство. Ездил, молился. Мне на хороших людей везет. Именно азербайджанцы меня подтолкнули фотоделом заняться.

Так, с пространными разговорами, дошли до ворот с проволочной оградой. Глядь, у порога Елена в ватнике стоит, собак унимает.

Христос посреди нас! - приветствовала гостя с улыбкой. А улыбка у неё такая, что голливудские стандартные ухмылки перед нею - ничто.

Семен растерялся с непривычки:

А что мне сказать?

Елена рассмеялась:

Скажи: «Был, есть и будет!»

Семён послушно повторил.

(Позже признался, что именно это приветствие произвело на него огромное впечатление.) Елена тем временем повела его в дом - с родителями знакомить, по пути поясняя:

Мы здесь живем по-простому, все в одной упряжке. С Каркушей нашей, - кивая на Варвару, - ты уже знаком. Тайн друг от друга никаких не держим. Друг дружке помыслы открываем, чтобы темные силы искусить не могли.

Семен это слушал-слушал, а как переварил, оглоушил выводом:

Раз я к вам сюда попал, то и у меня и никаких тайн от вас не должно быть. Можно я вам про свою личную жизнь расскажу?

Елена растерялась. Потом перекрестилась, быстро сказав: «Пусть Господь это примет как исповедь». И Семен стал подробно докладывать про свои пробные браки и кто когда от него аборты сделал. От такого послужного списка

Елена пригорюнилась и спросила:

Ты сколько лет в церковь ходишь?

Лет четырнадцать.

А на исповеди в этом каялся?

Нет. А разве надо? Я там про другое говорю, про то, что мало молюсь.

Обязательно на исповеди батюшке скажи, чтоб он тебя от греха разрешил.

В общем, уходил Семен от Елены какой-то обновленно-радостный:

Сколько лет в церковь хожу, а такой женщины не встречал, - пояснял он Варваре на обратном пути.

После этого Семен стал у Елены бессменным помощником и со своими многочисленными талантами и трудолюбием был просто незаменим.

Княжна-дровосек Эту квартиру Варвара всегда старалась обходить стороной. Что хорошего можно ждать от хозяев, если в окне, в глубине комнаты виднеется огромное бордовое знамя республики? «Националисты, наверное», - думала Варвара, поминая недобрым словом митинги времен Гамсахурдиа с их бешеным дыханием ненависти.

И вот как-то Нино, хозяйка бордового стяга, зазвала Варвару на огонек.

Пьет Варвара чай из сушеного инжира и удивляется, как с Нино легко говорить.

Веселая, общительная, лицо открытое, со здоровым крестьянским румянцем во всю щеку. И не скажешь, что шестой десяток разменяла. А логически ожидаемого национализма и в помине нет. Так и пошло у них: как свободный вечер, так совместное чаепитие и изба-читальня по совместительству. Благо, что у Нино для чая заготовлен солидный запас липового цвета и высокогорных лечебных трав.

Как-то, просматривая свежие газеты, Нино задержалась на одной статье.

Как это страшно, - сказала она, указывая на статью об абортах. - Какое счастье, что я этого избежала.

А как избежала? – полюбопытствовала Варвара.

Мы с мужем держали все посты, в среду и в пятницу включительно.

Это сложно, наверно?

Ничего сложного. Он был верующий, много молился и знал все эти правила лучше меня. Я просто соглашалась с ним. У нас и знакомство-то началось Великим постом. Сидели за столом у общих знакомых. На столе жареный поросенок, чахохбили, хачапури, все гости с аппетитом уничтожают это, и только мы вдвоем едим постное: он - пхали2, я - лобио. Завязался разговор.

Уже при третьей за неделю встрече он сделал мне предложение: «Не могу жить без тебя». Я задумалась: ему сорок восемь лет, мне тридцать восемь; он никогда не имел семьи, я тоже. Он многие годы ухаживал за своими родителями, я много работала и растила своих племянников. Я задала себе вопрос: смогу ли всю жизнь прожить с этим человеком? И поняла, что да, и с большой радостью. Через неделю мы отнесли заявление в загс, а в первую же субботу после Пасхи отпраздновали свадьбу. У нас было очень весело. Мои подруги говорили мне: «Стоило ждать столько лет, чтобы найти такого человека». То же самое, как выяснилось, говорили ему его друзья обо мне.

И вот начались семейные будни. Я работала по своей специальности, он занимался своими пчелами. С деньгами всегда было туго, но мы были очень счастливы. Когда я забеременела - это была огромная радость для нас. Врач предупредил, что мне нельзя мыть полы, дышать стиральным порошком во время стирки, вешать белье и так далее. Все это делал муж, и без малейшей просьбы с моей стороны. Он по каким-то своим рецептам постоянно готовил мне фруктовые коктейли. Следил, чтобы я не простудилась и чаще отдыхала.

Когда через полтора года после венчания родилась девочка, все удивлялись, Грузинская овощная закуска.

какой это здоровый и спокойный ребнок. Я до сих пор храню его письма, полные любви, - он писал мне их трижды в день, когда я находилась в роддоме. Дочку крестили в той же церкви, где мы венчались. Ребенок рос. Мы почти круглый год проводили в деревне, где у мужа была пасека. Я занималась ребенком и делами по хозяйству, которых в деревне непочатый край.

Виноградник, участок с кукурузой, сбор фруктов - всего не перечислишь. По воскресеньям ходили вместе в церковь. Муж пересказывал дочке Библию, читал сказки, пел народные песни, а он их очень любил. У нас всегда было много гостей. Иногда в день по три смены. Одних встречали, других провожали. Мне было спокойно и хорошо с мягким, любящим человеком.

Мы уже готовили дочку к школе, когда муж неожиданно тяжело заболел и на святую Варвару скончался. Я очень любила мужа, но ропота на Бога у меня не было.

На первых порах я была в отчаянии: как жить, не имея работы, с пятилетним ребенком на руках и старушкой-ттей? Уход мужа что-то переключил в душе. Все сорок дней через каждые три часа я читала Псалтирь.

Не помню, чтоб меня этому кто-то учил, просто хотелось это делать. Каждую субботу заказывала панихиды. Причащалась сама и подводила к Чаше ребенка.

Быстро пролетели сорок дней.

Постепенно наладилось наше материальное положение. Наступила весна, и мне пришлось заняться пчелами, с которыми прежде возился мой муж. Весна - тяжелое время для меня. Расцветает все вокруг, и душа начинает мечтать о любви. Зная это за собой, стала я просить Бога: «Пусть душа моя станет, как дерево. Избавь меня, Господи, от этих мечтаний, чтобы я думала только о ребенке». Был у меня страх, что вдруг потянется сердце к какому-то мужчине.

Прошение мое исполнилось. Душа очерствела, и целый год я была как бесчувственная.

Потом испугалась своего окаменения и попросила: «Верни мне, Господи, чувства». Вернулись прежние чувства, а вместе с ними проблема - излишнее мужское внимание. И тогда на молитве о новопреставленном я стала просить мужа: «Защити нас, убереги от всего этого». И почувствовала его помощь. Както раз призадумалась об одном очень настырном претенденте, предлагавшем сойтись с ним: может, стоит согласиться? И в ту же ночь вижу сон. Будто входит в спальню мой муж, срывает с моего свадебного платья бутон и выходит, не взглянув на меня. Этого было достаточно, чтобы определиться. И еще удивительно, что после смерти мужа не было ни одного дня, когда бы я осталась без денег, всегда в доме что-то есть. Стала я замечать и такое: стит кому-нибудь меня обидеть, как муж незримо вступается за меня.

Как-то возвращалась я с пасеки. Ульи мои стоят в пяти километрах от дома, в лесу. Притормозил знакомый тракторист: «Садись, подвезу». Села в кабину, поехали. Дорога - одни булыжники, трясет из стороны в сторону. Он меня за плечи обнял. Я не ханжа - двадцать пять лет проработала в геологических экспедициях, и друзей-мужчин у меня много.

Но было в этом заигрывании молодого парня что-то такое стыдное, что я потребовала:

«Да вот, - говорит, - попала рука в машину, и кончики пальцев срезало». Я даже испугалась - это была та самая правая рука, которой молодой ловелас пытался приласкать вдову.

А было и такое. В конце августа отмечали мы на пасеке день рождения мужа. Сбор меда был уже закончен, и все ульи стояли у меня во дворе. Мы сидели за столом, пили домашнее вино (я сама его делаю) и поминали моего пчеловода. Вдруг откуда-то прилетел рой пчел и сел на мой участок. «Давай скорее пустой улей!» - кричат мне друзья. Я поставила улей, и пчелы охотно поселились в нем. Через год этот улей дал меда больше всех остальных.

Говорят, у Бога все живы, и наши усопшие родные молятся за нас. Во всяком случае, наша духовная связь с мужем не прервалась. Мы с дочкой молимся о нем на земле, а он, я чувствую, молится за нас там.

*** Нино однажды спросила у Варвары, откуда у нее царапины и мозоли на руках. Пришлось рассказать про Елену - отшельницу поневоле.

Они кто, грузины? - заинтересовалась Нино.

Нет, русскоязычные.

А-а, значит, им вдвойне тяжело. Родственников наверняка нет. Все, кто мог, давно уехали.

Чем больше Нино вникала в ситуацию, тем больше переживала:

Да как они вообще там живут? - И тут же предложила: - Давай в это воскресенье туда сходим.

Это далеко, - отнекивалась Варвара. - От Мухиани пять километров пешком.

Ну и что? Я геолог, меня этим не напугаешь. Только продукты соберу, и пойдем.

До воскресенья, небось, сто раз забудет, подумала Варвара и не стала её разубеждать.

В воскресенье в семь утра Варвару разбудил звонок.

Где ты? Я уже готова и все собрала.

Под «все собрала», как выяснилось, подразумевалась внушительная спортивная сумка, под завязку набитая хачапури, чурчхелами, пхали и вином.

Куда столько? - скривилась Варвара. - Не на свадьбу идем.

Неудобно в первый раз с пустыми руками идти, - пояснила Нино. - Это всё моё, из деревни, не покупное.

Пока преодолевали крутые ухабы, Нино рассказывала про свою деревню в Кахетии. Подразумевалось, что это лучшее место на земле.

Она находится недалеко от Кварели - родины Ильи Чавчавадзе.

Обязательно тебя к себе на лето заберу. Увидишь, какая там красота. До Алазани рукой подать, а вокруг голубые горы уходят вершинами в небо.

Именно о них Илья Праведный сказал: «…со мною вы, горы, повсюду, - сын ваш мятежный, ужели я вас позабуду…»3 И давай дальше наизусть шпарить. Варвара слушала недоумевая: и не лень было учить?

Мне от мужа несколько ульев досталось, - продолжала Нино. - Со мной там недавно один случай вышел. Шла я с моими односельчанами на пасеку. Дорога пролегала через ущелье. Ребята перешли по перекинутому через него старому дереву и ждут меня на той стороне. Двинулась и я за ними. В какой-то момент мой рюкзак перевесил, и полетела я с десятиметровой высоты вниз, прямо на огромные валуны. И знаешь, будто меня кто-то подхватил и мягко на землю опустил. Мои друзья в ужасе сверху кричат: «Нино, что у тебя сломано? Спина цела?» А у меня ни царапинки!

Я это к тому отношу, что в этот день Богородичное правило полностью прочитала. Где-то слышала, что святой Серафим Саровский - я его так люблю!

Говорил: кто «Богородице Дево, радуйся» сто пятьдесят раз в день читает, с тем удивительные вещи происходят.

Варвара не переставала удивляться: вот тебе и сельская жительница со знаменем в обнимку. На минуту представила себе объем работ в деревне - даже дурно стало неженке-горожанке.

Вот и предложила:

Чавчавадзе, Илья (Илья Праведный). Горам Кварели / И. Чавчавадзе. Стихотворения и поэмы. Пер. Н.

Заболоцкого. – М.:Советский писатель, 1950.

Может, лучше продать этот дом с виноградником? Возни много, а толку мало.

Благодушие Нино как ветром сдуло.

Ястребом кинулась она к Варваре, только что за грудки не схватила, и - в крик:

Как продать? Зачем продать? Как мне, грузинке, без своего вина? ШахАббас4 не смог до конца уничтожить наши виноградники! А ты хочешь, чтоб я, княжна, кому-то продала свою землю? Вот, смотри, - и она выставила вперед свои широкие, шершавые руки. - Я ведь всё сама делаю: и опрыскиваю, и окучиваю, и обрезаю свой виноградник. А знаешь, как правильно надо обрезать лозу весной? Каждую веточку надо перебрать с молитвой: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа!» А четвёртый отросток срезать.

И сколько литров вина в год выходит? - не унималась «акула капитализма», уже прикинув про себя, что вино - хороший бизнес и можно получить барыш.

Когда двести, когда пятьсот литров получается. Это все для дома. У меня каждый день гости.

Так, кипя и бурля эмоциями, дошли до пункта назначения.

За ворота на лай собак выбежала Елена:

Христос посреди нас!

Аминь! - просияла Нино, подтверждая приветствие троекратным поцелуем.

Варвара только хмыкнула: вот бы правителям такую любовь и единомыслие, как этим двум политическим противницам! Нино всей душой за Аббас I (1571 – 1629) – шах Ирана (с 1587 г.) из династии Сефидов. Отличался особой жестокостью, предпринял несколько разорительных походов на Грузию. По его приказу были разрушены церкви и монастыри, вырублены сады и виноградники, а двести тысяч грузин было угнано в рабство в Иран. По приказу шаха за отказ принять мусульманство была замучана царица Кетеван и на Пасху 1616 г. были обезглавлены шестьсот монахов в Гареджи независимую Грузию времён Давида Строителя, а Елена - за Союз нерушимый республик свободных, но без коммунистов.

После трапезы Нино приступила к заготовке дров. Огромный топор, который Варвара еле-еле могла оторвать от земли, летал как молния в ее руках.

Хрясь-хрясь - и через минуту кругом лежали нарубленные поленья. Дядя

Коля, баюкая парализованную нерабочую руку, даже прослезился:

Нино, родненькая, кто тебя научил так рубить? Это, поди, не каждый мужик сможет.

А Нино только улыбалась и яростно крушила остатки пней и коряг.

Остальные наблюдатели еле успевали таскать дрова. Само собой, княжнадровосек прочно вписалась в общий состав.

Сердце, надрезанное ножницами 1999 год. Пасхальная служба закончилась. Все спешно кинулись разговляться яйцами, сыром и только что освящёнными куличами.

Голубоглазая высокая девчонка кивнула Варваре:

Ну, чё? Христос воскресе! - и протянула руку с малиновым пасхальным яйцом.

«Наш кадр», - растаяла Варвара. Слово за слово, Лика, так звали новую знакомую, нравилась Варваре всё больше и больше. Ни тебе показных молитвенных поз, ни благочестивого елея в речах - живой человек, и все просто. Разговор перекинулся на общих знакомых по церкви и на Елену, «по жизни в скорбях пребывающую». Лика навострила уши:

А чё? Если надо помочь, я с удовольствием. Все равно от скуки дохну.

Я медик. Чесслово! Я раньше в русском госпитале работала. Ты не смотри, что я шкиля-макарона. Я там, знаешь, каких бугаев ворочала! Короче, когда пойдем?

На место встречи Лика явилась в полной экипировке: на спине рюкзак, с ремня на плече завывает транзистор, в руках альбом с рисунками, тут же врученный Варваре с пояснениями:

Здесь душа моя и моя жизнь поломатая.

На черном фоне было нарисовано ярко-красное сердце, надрезанное ножницами. По лезвию стекала кровь. Второй рисунок был еще абстрактнее.

Белая и черная полосы, на белой - черные следы, ведущие в никуда.

Это моя клиническая смерть. Когда я на том свете была, - бойко продолжала Лика тоном экскурсовода, - вышла моя душа из тела, а эти черные меня к себе тащили. И звуки такие: чав-чав. Будто кто по грязи шлепает. У меня такое два раза было.

Варвара слушала зачарованно.

Хотела уже сунуться с советом продать рисунки подороже, но интерес к потусторонней жизни взял верх:

И как там? На том свете?

Ничего конкретно сказать не могу. Меня скоро назад вернули. По чьим-то молитвам. Наверное, матушка Аскитрия за меня молилась. Помнишь такую?

Помню. Всегда в храме у иконы Георгия Победоносца стояла. Тихая такая, со светлым лицом.

Во-во! А добрая - слов нет. Сама голодала, на хлебе и луке сидела, а последний кусок тебе могла отдать. И, прикинь, никогда не жаловалась. Мы за ней ухаживали, когда она заболела, а она нам свою однокомнатную отписала...

Матушка Аскитрия мне столько всего про веру рассказывала, что я в церковь пришла. Царство ей Небесное, - и Лика перекрестилась.

Тем временем доплелись до ворот с изображением креста. Встретила их

Елена со словами:

Христос посреди нас! - А потом почему-то стала молитву читать:- Отрицаюсь тебе, сатана, гордыни твоей и служению тебе, и сочетаюсь Тебе, Христе, во имя Отца и Сына и Святого Духа.

И только после этого нас, лягушек-путешественниц, в дом завела.

Транзистор, впрочем, сразу попросила выключить, чтобы «молитвенному настроению не мешал».

Ликуша ошалело таращила глаза, но потом быстро освоилась и начала генерировать идеи:

Чем помочь? Давайте я навоз у козочек почищу.

Варвара стала попутно тарахтеть про Ликины посмертные приключения, а сама участница дополняла их новыми душераздирающими подробностями.

Елена слушала, не перебивая. Потом обратилась к Лике:

Ты понимаешь, какая на тебе ответственность? Это большая редкость, чтобы человека два раза назад возвращали.

Лика почему-то скисла и вздохнула:

Впрочем, - продолжала Елена, - с меня тоже двойной спрос будет. В тридцать лет у меня был инсульт. Моя душа тоже вышла из тела. Я хорошо помню, как меня поднял белокрылый Ангел и понес куда-то.

А какого размера был Ангел? - встрепенулась Варвара, любительница подробностей.

Сейчас мне трудно сказать. Но явно выше человеческого роста. Он поставил меня перед иконой Казанской Божией Матери. Больше ничего не помню. Потом пришла в себя.

Причем тут икона? - спросила Лика.

Я родилась на Казанскую, - как бы не слыша вопроса, рассказывала Елена. - Потом сама стала всем этим интересоваться, так к Богу и пришла.

Мне как инженеру-программисту много чего вначале казалось странным:

догматы, молитвы на церковнославянском языке. Потом постепенно все в голове улеглось и появилось восхищение логичностью законов Божиих. Я их сравнивала с моей любимой математикой.

Много чего еще было тогда рассказано, и Лика при прощании стала обговаривать время следующего похода.

На второй поход Лика явилась под градусом и сразу ошарашила Варвару требованием:

Дай денег!

Получив просимое, Лика тут же купила бутылку пива и опустошила половину. Дальше стало твориться что-то невообразимое: песни и пляски народов мира по всему маршруту следования. Временами репертуар сменялся слезами.

Ликуша, вращая совершенно безумными глазами, несла околесицу:

Это они меня заставляют… Я ведь слово давала… Что же я делаю? - Слезы тут же сменялись яростью, и она начинала боксировать воздух. - Они, красноглазые твари, мне жизнь поломали! Порвать бы их на части!

Елена, увидев перекошенные лица гостей, бросилась кропить их святой водой. Кое-как Лика утихла и заснула.

А проспавшись, уже рассказывала более или менее связно:

Стоит мне стопку выпить, все - мозги набекрень. Не могу с собой совладать. Матушка Аскитрия это знала и всячески меня поддерживала. Только с ней мне было хорошо. У нее, наверно, аура такая.

Благодать, - тихо поправила Елена.

Поговоришь с ней - и уходишь другим человеком. Если бы вы знали, как мне ее не хватает! Искала я таких людей в церкви, да куда там: каждый сам по себе. Батюшки-то у нас хорошие, но занятые очень. Причащаться мне, говорят, почаще надо. А у меня когда получается, когда нет. Нервы на нуле.

Чуть что - психую, с родителями грызусь, а потом плачу. А у вас, Елена Николаевна, мне нравится. Спокойно... Можно, я к вам приходить буду? Даже после этого?

Елена кивнула и, глядя куда-то вдаль, задумчиво сказала:

Тебя ко мне явно матушка Аскитрия привела. В свое время она и мне помогала в моих бедах и скорбях. А когда я узнала о ее переходе в вечность, то все думала: кто же ее досмотрел? Она же была совершенно одинокая.

Оказывается, за ней ухаживала ваша семья. Не устаю поражаться, как мы все незримо связаны. - И, доставая свой пухлый синодик и ручку, спросила: - Как, говоришь, твоих родителей зовут?

Лика назвала. А Варвара уже знала: если Елена кого в свой помяник занесет, то это на всю оставшуюся жизнь.

Так собиралась группа дорогих Варваре людей. Почему-то тянулись к Елене такие несхожие, а иногда странные люди.

Благоразумный разбойник Однажды у Елены на даче появился новый человек - Гоча. И случилась с ним такая история.

У Гочи было уже две дочери-школьницы, когда Мерико снова забеременела. На эхоскопии узнали, что будет девочка. «Зачем нам третья дочь, вот если бы сын, тогда другое дело», - решил Гоча, давая «добро» на аборт. И вдруг кто-то сказал Мерико, что у неё родится особенный, чудесный ребенок и нельзя его убивать. Так это было или иначе, но родилась у Мерико и Гочи удивительная дочь.

Кого ты больше любишь: маму или папу? - приставали к ней взрослые.

Бога, - отвечала двухлетняя кроха, выросшая в неверующей семье.

Это сейчас, когда Гоча уверовал в Бога, он уже не удивляется, что его младшенькая любит молиться и бегом в церковь бежит. А тогда ему было странно - почему эта кроха к иконам тянется и откуда ей ведом Бог?

А Гоча-то сам чем дышит? - приставала к Елене с вопросами любопытная Варвара, как всегда жадная до всего нового.

Гоча раньше был бандитом, долго сидел, - неохотно отвечала Елена, избегая осуждения ближнего. - Было у него всякое.

Ну и?.. - давила на нее Варвара.

Потом Господь ему послал отца Лаврентия, и человек начал новую жизнь.

Вот бы расспросить его подробно! - загорелась Варвара новой идеей.

Не вздумай приставать к человеку! - встрепенулась Елена, зная, чем обычно кончается такой азарт. - Неисповедимы пути Господни. А любопытство - грех. Все никак твой зуд журналистский не выветрится. Ты молилась бы лучше, а?

Прошло какое-то время, на горе начался сенокос. Явился и Гоча - высокий черноволосый мужчина лет пятидесяти - запасать сено для своей коровы.

Варвара, улучив подходящий момент, поспешила к Гоче утолить свое любопытство:

Батоно Гоча, как вы к Богу пришли?

А так и пришёл, - с ходу ответил Гоча. - Мне Бог до сорока пяти лет всю земную мерзость показал. Когда я этим во как объелся, - полоснул он рукой по горлу, - тошно стало. Захотелось другого.

А какие конкретно мерзости вы наблюдали?

Вот сидел я как-то в Минске за грабеж…- начал, было, Гоча, опершись на косу.

Варвара уже приготовилась услышать нечто супердетективное, но тут подоспела Елена в сбившейся косынке с тяжеленной охапкой сена на спине и бросилась извиняться за сестру во Христе:

Прости ты ее, Гоча, и не обращай внимания. Она ко всем вот так, со своими вопросами... Никак не отучится.

Гоча только засмеялся и рукой Варваре махнул:

Потом как-нибудь расскажу. Меня хлебом не корми - дай потрепаться. Я же лентяй неисправимый, не люблю работать! - И пошел косить.

Не вышло, в общем, в этот день интервью с раскаявшимся разбойником.

В осаде Осень сменила лето и принесла новые проблемы. На соседней горе появились экологические беженцы - хевсуры5 с огромной отарой овец, которую пригнали сюда со своих снежных вершин на зимовку. Овцы, как саранча, сжирали остатки жухлой травы, не оставляя ничего для Елениных коз.

Но это о еще полбеды. Вокруг овец носились огромные кавказские овчарки.

Приходить к Елене стало небезопасно. Собаки кидались на каждого прохожего, норовя порвать на куски. Все просьбы привязывать их хотя бы ненадолго оставались без отклика.

Елена, призывая на помощь всех святых, теперь редко спускалась в город, чтобы причаститься и закупить продукты.

Все, кто был в курсе этой истории, смотрели на ее измученное лицо, жалостливо охали и качали головами:

Ну, как вы там? Вот искушение-то!

Помоги тебе Господи!

Этнографическая группа грузин, коренное население горной области Хевсурети.

Может, в полицию заявить?

Елена терпеливо выслушивала бесполезные советы и только смиренно отвечала:

Господь выше сил креста не дает. Иду с молитвой: «Да воскреснет Бог»

и двумя палками от собак отбиваюсь. Кое-как прохожу.

Поохав и поругав хозяев овчарок, прихожане мирно расходились - дескать, что тут поделаешь, каждому свое. А те, кто не уходил, предлагали разное.

Элисо, как и подобало верующей со стажем, говорила:

Надо усилить молитву. Давайте Псалтирь все вместе читать..

Семен, и в хорошее время немногословный, теперь просто убито молчал.

Тамара, как человек здравомыслящий, робко заикнулась:

А может, коз продать и в город спуститься? Хевсуры там надолго.

Но Елена грустно вздыхала:

На что мы жить будем? У меня на это нет благословения.

Нет, потому что не умеете настоять на своем, - влезла бесцеремонно Варвара. - Надо Гочу к этой разборке привлечь! Куда он, кстати, делся?

Гоча очень серьезно постится. На хлебе и воде сидит. - Елена осенила себя крестом. - Грехи замаливает. Его беспокоить сейчас никак нельзя.

Первый пост в его жизни. Он очень ослаб и дома молится.

Нашел время лоб расшибать?! - разозлилась Варвара. - Лучше бы вам помог на гору хлеб таскать и хевсуров на место поставил. Фанатизм какойто!

Тут еще Лика - одного ума с Варварой - свой вариант выдала:

Давайте, Елена Николаевна, я своих ребят-гвардейцев приведу. Они им живо рога обломают! А чё?

Елена замахала на них руками:

Да что с вами, девочки? В Рождественский пост и столько грехов набирать? Я уж как-нибудь сама, с Божией помощью.

А тут еще Элисо подлила невзначай масла в огонь, шепнув кому-то: «У Гочи от старой жизни где-то пистолет припрятан».

Варвара неуемная это «запеленговала» и давай вперед с новой идеей:

Вот и шикарно! Пусть меня стрелять научат. Я всех собак перебью, раз хозяева без понятия. А Гоча, нехай себе, пусть дальше постится.

Елена чуть не заплакала с досады:

Да что ты несешь сегодня? Причем здесь бедные животные? Все!

Кончено! Пусть все будет, как было. От своего креста не побегу, - взвалила она на спину набитый хлебом рюкзак, перекрестилась и пошла к выходу.

Состав болельщиков долго так и сяк рядил, пока не пришел к консенсусу:

ждать Рождества, когда Гоча окрепнет. А потом собраться всем вместе, закупить продуктов, сколько можно на себе унести, вооружиться палками и идти на прорыв.

Так все и вышло.

После Рождества пошли сначала в полном боевом порядке к Гоче на его гору. Варвара, мало надеясь на свои молитвы, прихватила кухонный нож подлиннее. Элисо и Нино запаслись дубинками. Только Лика была без оружия, но угрожающе-нервно сжимала кулаки.

Для Элисо, которая панически боялась даже тараканов, а уж собак тем более, такая экспедиция была верхом героизма. Вот уж воистину - любовь сильнее страха. А для Нино, привыкшей в своей деревне с собаками воевать, наоборот, плевое дело.

Гоча, как увидел их у ворот своей фазенды, расцвел майской розой:

Ва-а! Мои сестрички пришли! Давайте заходите.

Зашли. Небольшая комната, железная печка в углу, дощатые крашеные полы, у окна грубо сколоченный стол и вокруг него табуретки. Мерикомолчунья быстро выставила на стол самодельный сыр, только что испеченные мчади (кукурузные лепешки), домашнее вино и зелень.

И пошло-поехало. Гоча дорвался до тостов:

За Рождество!

За Грузию - удел Божией Матери!

За всех хороших людей, где бы они ни были!

Хочу этот маленький стакан выпить за то, чтобы Господь дал нам такую большую веру, как у преподобного Марка Афинского. Помните, как он объяснял одному монаху силу молитв? «Если скажу горе: «Двинься к морю…».

Тут оба видят - гора стала двигаться. - «Э-э, остановись, - говорит святой Марк, - я не с тобой, а с братом разговариваю». И гора послушно застыла6.

Для Варвары это было последней каплей. Грузинское застолье - это вам не русское, на скорую руку, «будем здоровы» - и все… Люди тут часами сидят. За каждый тост надо в отдельности выпить, да еще что-то свое красивое сказать. А торопливой Варваре было невтерпеж. Вот и ляпнула она, прервав

Гочу:

Пока мы здесь время теряем, лучше бы у Елены лишнее бревно распилили.

Ср.: Преподобный Марк Афинянин (конец III – начало IY вв.) долгие годы провел в одной из пещер Фракийской горы (Эфиопия). Во время разговора с пришедшим к нему аввой Серапионом преподобный Марк спросил: «Есть ли ныне среди мира святые, творящие чудеса, как сказал Господь в Евангелии Своем: Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда» и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас (Мф 17, 20)?» В то время как святой произнес эти слова, гора сдвинулась с места и придвинулась к морю. Преподобный Марк увидел, что гора двигается, и обратился к ней: «Я тебе не приказывал сдвинуться с места, но беседовал с братом; поэтому встань на свое место!» После этого гора вернулась обратно. Авва Серапион в страхе упал ниц. Преподобный Марк взял его за руку и спросил: «Разве ты не видел таких чудес за свою жизнь?» - «Нет, отче», - ответил Серапион. Тогда преподобный горько заплакал и сказал: «Горе земле, потому что на ней живут христиане только по имени, а не по делам».

Тут уже взвились Нино с Элисо:

Тамаду перебивать - последнее дело! Совсем в тебе веры нет.

Конечно, где твоим армянским мозгам оценить наши грузинские обычаи и вино, которое человек от души выставил. Постыдилась бы!

В общем, с канителью, но все же вышли из дома и через час, миновав собачий кордон, были у Елены. У отшельницы при виде каравана с «большой земли» радостно засияли голубые глаза. Толстушка Элисо - бессменный казначей - с порога стала рапортовать о закупках и тратах.

Елена отмахивалась от дотошной Элисо:

Потом, потом! - и жадно выспрашивала: - Что нового в храме? Как наши батюшки? - И, поворачиваясь к Гоче: - Как отец Лаврентий в Сиони?

Ей отвечали вразнобой. Много чего при «встрече на Эльбе» было рассказано, обсуждено и осуждено в горячем до хрипоты споре. Причем Лика с Варварой за свой экстремизм неизменно оказывались в греховном меньшинстве...

Позже было ещё несколько таких экспедиций во всеоружии. Словом, общими усилиями дождались весны, а там - самоликвидации пришельцев с овчарками, ушли они восвояси.

Письмо из Небесной канцелярии

Стол с нехитрой закуской, горящая свеча посередине. Пятеро за поминальной трапезой девятого дня. После первых традиционных тостов кто-то просит Елену рассказать поподробней о жизни ее матери, уже перешедшей в вечность. И вот что она рассказала.

Моя мама осиротела, когда ей было три года. Однажды мой дед, ее отец, в приступе ярости хотел изрубить все иконы. Мама рассказывала, что у нас были большие старинные иконы в серебряных окладах. Несколько из них маме удалось спасти. Она, трехлетняя кроха, стала перетаскивать их на берег реки, пускала вплавь по воде и смотрела, как их медленно уносит течение.

Вскоре дед мой привел сожительницу. Мачеха стала требовать: «Убери детей.

Девай их куда хочешь». И вот как-то ночью маму разбудила кошка, дико мяукнув и оцарапав ей руку. Проснувшись, она закричала брату: «Колька, бежим, папка нас зарубить хочет». Дед мой от неожиданности выронил топор, который был уже занесен над ними, спящими ребятишками… Дети убежали.

Вот почему мама так кошек любила. За спасение жизни.

Через какое-то время дед зарубил топором уличенную в изменах сожительницу, а сам пошел и сдался властям. Его осудили на двенадцать лет.

Мама с братом остались совсем одни.

Мне сейчас даже страшно представить, как она, совсем ребенок, ходила босиком по снегу и просила милостыню. Несмотря на суровое детство и непростую юность, мама была на редкость жизнелюбива, никогда сама не унывала и нам этого не позволяла, говорила: «Ничего, Господь не оставит».

Потом сироту приютила одна раба Божия, хотя и сама бедствовала. Затем маму удочерила одна грузинская семья. Я до сих пор поминаю этих людей как дедушку и бабушку. Они дали маме свою фамилию. Отправили учиться в техникум.

Вскоре пришел с фронта брат отца и забрал ее в Тбилиси, в ФЗУ при Трикотажке. С теткой, дядиной женой, отношения не сложились, ей пришлось перейти в общежитие.

Господь незримо вел и оберегал сироту. В девятнадцать лет, в минуту отчаяния, она взмолилась: «Господи, если Ты есть, дай мне счастье!» И во сне услышала голос: «Исправь свои грехи, тогда будешь счастлива». Проснувшись, первое, что она сделала, - бросила в печку карты. (До этого она часто гадала.) И пошла в церковь. Стала ходить, молиться, исповедоваться.

Есть в Александро-Невской церкви большая старинная икона «Смоленская». Мама молилась перед ней, чтобы Пресвятая Богородица устроила ее жизнь. Вскоре она познакомилась с моим отцом, и они поженились.

Папа, демобилизовавшись из армии, устроился учеником мастера на Трикотажку, где мама уже работала прядильщицей. Она проработала на комбинате сорок лет. Тот, кто знает эту профессию, поймет, что такое сорок лет напряженного физического труда.

Это были послевоенные годы. Всем было трудно, а моим родителям тем более, потому что начинать приходилось с нуля: обедали на подоконнике, спали на полу. Тут возникла новая проблема. У них три года не было детей. Перед той же иконой мама вымаливала ребенка. И как-то увидела сон, будто стучится к нам в дверь старец в белом подряснике и говорит маме: «Вам письмо из небесной канцелярии». - «Какое письмо? - удивилась мама. - Ничего не понимаю». - «Вам его прочтут на втором этаже», - сказал старец и исчез.

Проснувшись, мама вспомнила, что на втором этаже нашего общежития живет монахиня, и пошла к ней.

Монахиня выслушала маму и утешила ее:

«Похоже, что молитва твоя услышана и у тебя будет ребенок».

Вскоре родилась я. Много позже, я уже школьницей была, пришли мы с мамой в церковь. И вдруг мама оствновилась, как вкопанная, перед иконой преподобного Серафима Саровского, узнав нем того самого старца… Питались мы скудно… Даже хлеба не было вдоволь. Но мама никогда не жаловалась. Вдруг приходит к нам в общежитие бедно одетый священник и просит маму: «Дай мне кусочек хлеба и стакан воды».

Мама отдала ему двести граммов хлеба - дневную норму, больше не было.

Священник помолился, но хлеб почему-то не тронул и говорит маме:

«Хлеб у тебя всегда будет». И поспешил уйти. Мама бросилась за ним, обегала все улицы, но он куда-то исчез. Мама плакала потом: «Не накормила я батюшку, голодный ушёл. Кто это был? Кто приходил?»

Странный случай, но хлеб после этого в доме был всегда. Вскоре после этого события папиных друзей-летчиков перевели в Вазиани, и они часто бывали у нас. Настелят шинели на пол и ночуют, а свои пайки отдавали нам.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, мои родители обвенчались. Все эти годы они копили деньги на обручальные кольца. Оба очень хотели принять это Таинство.

Мама была на редкость добрым человеком. Не было случая, чтобы она о ком-то отозвалась плохо. А еще у нее был дар любви к Богу, к людям, ко всему живому. Мне до нее далеко. Даже парализованная, тяжело больная, она безропотно несла свой крест и умела радоваться. Царство ей Небесное, вечный покой.

Пусть мамочка, если имеет дерзновение перед Господом, помолится обо всех нас, чтобы и у нас была бы та же любовь к людям и безропотность в несении своего креста.

Аминь, - перекрестились мы.

Елена в больнице Однажды Варвара в споре так перегнула палку, что долготерпению Елены пришел конец.

И в один прекрасный день Элисо поставила Лику с Варварой перед фактом:

Нет вам благословения ходить к Елене. Но она просит, чтобы вы почаще ходили в церковь и исповедовались.

Для обеих, что называется, мир треснул пополам.

Кинулись с расспросами, но Элисо отвечала загадками:

Раз вы сами не понимаете, тем хуже для вас. Никакого желания исправиться у вас нет. Только искушаете всех праздными разговорами.

Варвара и Лика отправились со своими недоумениями к духовнику, но выяснилось, что он никому подобных указаний не давал. Бес гордыни был тут как тут и давай нашёптывать: «Вы для Елены тельняшки рвали, а она вас взяла и кинула!» Само собой, обе девушки смертельно обиделись. Лика стала утешать

Варвару, доставая трясущейся рукой сигарету:

Да наплюй ты. Они же фанатики!

Как наплевать? - растерянно спрашивала Варвара. - Елена мне как духовная мать. Кому тогда верить?

В общем, переживали они так сильно, что Нино, не выдержав, отправилась к Елене восстанавливать мир:

Да как же так? Разве можно в людях любовь убивать? Ну, не святые они, конечно. Такие же грешные, как и мы. Но мы должны быть все вместе!

Мир кое-как был восстановлен. Попросили друг у друга прощенья, но прежняя радость общения куда-то исчезла. Что-то сломалось. Осталась только суховатая вежливость при встречах.

Прошло время…

Широко распахнутые глаза Нино смотрят с испугом на Варвару:

Елена в больнице! Элисо только что звонила! Совсем плоха! Несколько дней ничего не ела, постоянная тошнота. Глаз вылез из орбиты. Гоча, как узнал, помчался за отцом Лаврентием. Взял его из церкви, быстро в машину и - к Елене домой. Потом прямо в больницу повезли.

Да что с ней?

Опухоль в мозге. Нужна срочная операция. Это все от неподъемных тяжестей. Доконала себя, несчастная.

На больничной замызганной койке безо всякого намека на постельное белье лежала исхудавшая Елена с багрово-красным лицом. Неестественно огромный левый глаз был закрыт. Правый с трудом раскрылся - взглянуть, кто пришел.

К Варваре потянулась слабая рука, которая тут же упала:

Умираю я, родная. Прости меня, Христа ради... Сообщите всем нашим… Попрощаться хочу.

Рядом всхлипывала Элисо. Снаружи, у дверей палаты, собрались все остальные, потрясённые случившимся. Рассматривали томографический снимок, на котором было видно небольшое, 3 на 4 сантиметра, затемнение - опухоль, давящая на глаз. Обсуждали вытекающий отсюда расклад. Срочная трепанация стоит около двух тысяч долларов. Каждый день пребывания в больнице обходится больше ста долларов. Для всех, стоявших у дверей, это были нереально огромные деньги. Выяснилось также, что пока Елена лежит здесь как бы нелегально, из уважения к отцу Лаврентию. Платить не надо, но и лечить ее, пока не появятся реальные деньги, тоже никто не кинется.

Вот и плакали от бессилия матушка Лали и Элисо:

Господи, Ты Сам управь! Не отнимай ее от нас!

А Варвара по своему греховному обыкновению злилась:

Не молиться тут надо, а действовать! Почему эти козлы, врачи, ей даже болеутоляющего не дают?!

На нее привычно фыркали:

Помалкивай. Ты как неверующая себя ведешь! Раз отец Лаврентий ее сюда привез, значит врачи помогут. Надо просто ждать.

Но Варвара уже помчалась к эскулапам - права качать:

Почему вы ее не лечите? Она от боли уже говорить не может!

Белые халаты только отмахивались от нее с умным видом:

Мы делаем, что можем.

Как после этого не озвереть? И Варвара понеслась за «тяжелой артиллерией» - Верой. Уж она-то наведет здесь гвардейский порядок!

Пятнадцать лет Верка уличной торговлей занимается, всякое обращение знает.

Где надо, и гавкнуть может, плюс в медицине разбирается.

Ах, скотобаза какая! - разразилась «тяжелая артиллерия» первым залпом, сразу вникнув в суть дела. - Они ее точно в гроб загонят!

И вскоре железные ступеньки старинной больницы уже гнулись под ее поступью.

Вера рванула дверь в палату, оставив за собой удивленноиспуганных посетителей, упала на стул у койки и заголосила:

А-ва-ва, это что за беспредел такой! Что с тобой сталось?! И куда Бог смотрит? А? Сколько тварей по земле ползают, и никакая холера их не берет! Ава-ва, а ты, такой Божий человек, и...

За дверью сестры возмущенно зашипели на Варвару:

Зачем нам здесь неверующая? Да еще и такая? - намекая на моральные устои Веры.

А Вера вышла, утерла слезы и, оглядев заплаканных сестер, изложила свой стратегический план:

Значит, так. Я буду сама уколы делать. Буду еду готовить, а эта (кивок на Варвару) таскать. На большее она всё равно не способна. Буду раньше всех с утра приходить и врачей за глотку брать. Тут без контроля нельзя!

В общем, кое-как все утряслось. Вера приходила первая, сменяла бессменную ночную дежурную Нану. Дальше приходили по уговору, кто когда мог. Элисо вела переговоры с сыном Елены в Москве на предмет денег. Гоча с Семеном по очереди пасли коз. Каждый день приходил отец Лаврентий - проведать и причастить Елену.

Ко всем приходящим у Елены была одна просьба - постоянно читать акафист, а из еды приносить виноград. Вот и читали навещавшие, почти не переставая, акафист Божией Матери.

Вера в этом благом деле по неверию не участвовала, шушукалась с

Варварой:

Состав еще тот, я тебе скажу! Я для нее все, что хочешь, сделаю, но вот эти «ижи еси на небеси» выше моих мозгов! А Гоча ничего из себя, видный клиент. Жалко, верующий, а то бы пообщались.

В день операции произошло неожиданное.

Варвара была на работе, когда ее выловила Нана и, с перепугу путая грузинские и русские слова, сообщила:

Елену воруют с операции! Срочно звони ее сыну в Москву!

Варвара набрала номер Элисо и узнала от нее, задыхающейся от слез и обиды, подробности «воровства»:

Пришла Капитолина с Александро-Невской церкви и переубедила Елену делать операцию. Святые отцы, дескать, не благословляют вскрывать черепную коробку. И Елена отказалась. Мы попытались спорить, и отец Лаврентий как священник пытался воздействовать. Но Капитолина подняла крик: «Вам лишь бы человека под нож положить. Вы убийцы! Зачем привели сюда грузинского священника? Пусть русский батюшка этим делом займется!»

Мы стояли как оплеванные. Это мы-то убийцы? Мы ли ночей не спали из-за Елены? И нас еще в национализме обвинять?

Из трубки доносился долгий тихий плач, потом Элисо продолжила:

Откуда нам взять русского священника, если их раз-два и обчелся?

Кроме того, отец Лаврентий специально к отцу Филарету ходил советоваться.

Ты же сама видела, как отец Лаврентий свою паству оставлял и к Елене спешил.

Что же вы ей морду не набили за поклеп на батюшку? - разъярилась экстремистка Варвара. - С Елены спрос не велик. У кого крыша не поедет перед лицом смерти?

Что ты, - убито отвечала Элисо. - Мы просто онемели от обиды.

Капитолина тут же забрала Елену к себе домой. «Я, - говорит, - буду ее мазями лечить». Но это не поможет. Опухоль огромная. Сама не рассосется.

Теперь не знаем, что делать. А Вера сказала, что будет ездить к Капитолине домой и делать Елене болеутоляющие уколы. Сама-то Кпиталина - самоучка, колоть не умеет.

Через две недели из Москвы приехал сын Елены и, поговорив с врачами, повёз мать на операцию в ту же больницу.

Как только Елена отошла от наркоза, к койке хлынула куча народа.

Больная открыла один глаз, и слабая улыбка появилась на бескровных губах.

Знатоки благодати Из алтаря уже вынесли записки и выгрузили их шуршащей кучей на стол в притворе. Варвара пыталась сосредоточиться на словах, которые пел хор, но куда там. Тверди-не-тверди себе: «любопытство - грех», а против натуры не пойдешь. Борется Варвара с грехом, повторяя Иисусову молитву, а уши, как локаторы, ловят каждое слово из разговоров в храме.

За спиной Варвары шло тем временем живейшее обсуждение.

Вчера на вечерне такая благодать была - слов нет! - говорит одна прихожанка и от избытка чувств закатывает глаза к потолку.

Когда отец Павел служит, всегда такое испытываешь, - поддакивает другая.

А вот когда отец Георгий служит, пустота какая-то. Как мёртвая домой ползёшь, - жалуется третья.

Нет, это вы зря на отца Георгия наговариваете, - вмешивается дама с хорошо поставленным голосом, видимо учительница или бывший партработник. - Я от его служб наполненная благодатью выхожу.

Все. Это было последней каплей.

Природное желание всюду совать свой нос взяло вверх над насильно прививаемым смирением, и Варвара нарушила эту идиллию:

Объясните подробней, что в вашем понимании «благодатная служба»?

Я, например, ничего не чувствую.

У обсуждавших на лицах - весь спектр эмоций: удивление, недоумение, подозрительность и желание отойти от греха подальше.

Как? Ты не чувствуешь благодати?

Не чувствую, - подтвердила Варвара, получив тут же ворох объяснений.

Благодатная служба - это когда ты в хорошем настроении выходишь из церкви.

И усталости не чувствуешь!

Благодать, например, есть у отца Филарета. Он идет, и от него как теплый шар отходит.

Варваре эти объяснения про «теплый шар» ясности не прибавили.

Наоборот, только смущение усилилось, тем более что со знатоками благодати ей приходилось сталкиваться и раньше.

*** Однажды случилось вот что. Звонит Варваре подружка Катя (было время, когда Катя за ней, как теленок на веревочке, в церковь пришла, правда ненадолго). Позвонила и оглоушила новостью:

У меня дом сгорел!

Шутки шутишь?

Да нет, - прозвучал в трубке убитый голос. - Керосинку зажженную заправляла. Она возьми и полыхни до потолка. Еле выскочить успели, в чем были. - Тяжелый вздох. - Ты же знаешь мое цыганское счастье. Чтоб на святую Нину у человека дом сгорел?!

Цыганское счастье было налицо. Месяц назад Катя, выкладываясь из последних сил, отремонтировала свою хибару - самострой у мусорной свалки.

Земляной пол застелила досками, стены отштукатурила, а крышу новой жестью обили соседские ребята «из уважения». И на тебе - вместо дома куча углей.

Где ты сейчас?

У девочек с нашей улицы. Они тут же примчались и забрали к себе меня, мать и Бэлу. Шмотки дали - у кого что нашлось.

Молодцы девчонки! Как они там?

Трубка невесело хмыкает.

Да без изменений. Работы-то нет. Не всем же, как тебе, в уборщицы идти. Скажи там нашим в церкви, что у меня беда. - Катя поспешила закруглиться. - Ладно, пока. С чужого телефона звоню, а тут другим надо звонить.

Сестры во Христе, узнав про Катину беду, естественно, ужаснулись, поохали и вскоре успокоились. На все, дескать, воля Божия.

Через месяц Катя появилась в церкви - и прямиком к одной из наших прихожанок с просьбой:

Пустите нас к себе на один месяц. У вас ведь все равно квартира закрытая стоит. Вы не бойтесь, мы ничего не испортим. Я ручаюсь. Потом через месяц мы снова к моим подругам перейдем. У них сейчас временные проблемы.

Просьба застала женщину врасплох.

Ты не обижайся, - последовал ответ. - Не могу я вас пустить. У меня квартира освященная, а твоя мама курит, Бэла вообще не церковный человек.

Вся благодать из-за вас отойдет!

Ясное дело, продолжать просить было бессмысленно.

Катя извинилась и отошла, но потом с удивлением спросила Варвару:

Это правда, что благодать из-за нас отойдет?

Нашла, у кого спрашивать! У Варвары и так голова гудит от вопросов:

почему «девочки с улицы» пришли на помощь погорельцам, а благодатные люди - нет? «Помоги, Господи, не осуждать никого», - молится Варвара. И опять срывается в осуждение: где же наше церковное братство? Меморандум, что ли, опять написать?..

Благословение Служба уже закончилась. Несколько человек в очереди, каждый со своим делом, ждали у алтаря отца Филарета. Хвост очереди оккупировал скамейки у стены.

Варвара скучающе разглядывала прихожан и, по обыкновению, препиралась с Еленой и Элисо:

Неужели нельзя поехать в этот Ольгинский монастырь без благословения? Только зря время теряем.

Елена, поблескивая очками, строго сказала:

Нет, никак нельзя. Сколько раз тебе повторять: прежде чем начать какое-то дело, надо взять благословение, а тем более на поездку в монастырь.

Элисо подтверждающе кивала. У нее, в отличие от Варвары, никаких таких сомнений не возникало. Раз надо, значит надо. И точка.

Варвара - новичок в церкви - и раньше наблюдала эти смиренные подходы к священнику со сложенными лодочкой руками. «К чему эта проформа?» - протестовало все в ней. А теперь ради «проформы» надо стоять в очереди, томиться и неведомо сколько батюшку ждать. И все-таки Варвара решила не возникать - уж очень ей хотелось поехать в монастырь. Вон Елена побывала во многих монастырях России и так интересно рассказывала о них. Но до России далеко, как до Луны. А тут под носом, во Мцхета, единственный русский женский монастырь в Грузии - Ольгинский. Просто грех не поехать.

Наконец из алтаря появился отец Филарет, держа крест и Евангелие. К нему навстречу рванулась фигурка в берете, известная всем как «маленькая Нонна в черных очках». Фамилий друг друга никто не знает, вот и описывают по приметам типа «Лида с пером» или «Валя с цветочками».

Нонна подхватила священника под руку и зашептала театральным шепотом:

Ой, батюшка, у меня опять смертельное искушение. Благословите в дом котеночка взять. Я женщина одинокая. Мне общение как воздух нужно! Все же тварь живая. Мяукать будет.

Значит, благословляете мне котеночка, батюшка? В утешение?

Возьми, возьми, - заторопился отец Филарет, увидев, как прихожане красноречиво поглядывают на часы - А если котенок у меня святую воду выпьет? - не унималась Нонна. - Вот грех какой страшенный будет!

Тогда не бери.

Но если я его не возьму, жестокосердие с моей стороны выходит.

Котеночек-то уличный, кушать хочет. Все ж тварь Божия.

Тогда возьми.

Взять-то недолго, - тянула свое Нонна. - Я же, знаете, все по благословению делаю, с духовным рассуждением. А вдруг котенок в доме пакостить начнет? Или, не дай Бог, святое Евангелие порвет? Меня аж в жар бросает от одной мысли!

Тогда не бери, - терпеливо отвечал ей батюшка.

В очереди уже изнемогают - когда же конец? А Нонна еще двадцать минут выясняла участь «бедной животинки», пока не отбыла домой.

Радостно вздохнув, Елена кинулась с поклоном к отцу Филарету:

Благословите нас в Ольгинский монастырь съездить.

Елена поблагодарила и повела сестер к выходу, а Варвара скептически бубнила ей в спину:

Ну и что? Какой толк от этого благословения - мне что, от него ума прибавится или денег?

Елена весело взглянула на непутевую сестру и засмеялась счастливым смехом:

Почему ты как Фома неверующий? Раз батюшка благословил, значит поедем. В общем так, встречаемся в воскресенье в семь утра на Боржомском вокзале.

У меня денег на дорогу нет, - буркнула Варвара и отвернулась.

Ах, какая ерунда! - отмахнулась Елена и заверила: - Господь подаст.

Потом наскоро поцеловала сестер и побежала к метро.

Вечер пятницы пролетел быстро. У Варвары еще была надежда - может, кто из старых клиентов позовет ее на уборку в субботу (другого заработка не было). Увы, телефон молчал. Прошла половина субботы, и Варвара с горечью заключила: все глухо, как в танке. Туфта это все - благословение.

В ответ на ее мысли тренькнул телефон.

Вы можете прийти ко мне помыть окна после ремонта прямо сейчас?

Через полчаса она уже мыла окна, разглядывая квартиру, куда попала.

Шкаф, набитый медицинской литературой, говорил сам за себя. Рядом полка с духовными книгами: тисненые издания «Добротолюбия», Феофана Затворника.

Над полкой несколько икон.

Разговорившись с клиенткой, выяснила: Этери - потомственный врач, лет десять ходит в соседний с Иоанно-Богословской церковью Лурджи Монастыри7 На прощанье Этери вынесла Варваре обговорённые «оконные» деньги и добавила ещё от себя со словами:

Возьмите, вам они больше пригодятся, чем мне.

Потом достала деревянный крестик:

Мне несколько штук с Афона привезли. Вот, последний остался.

Возьмите в честь нашего знакомства. Мы же сёстры во Христе.

На другой день Варвара, обнимая рюкзак, тряслась в электричке в обществе Елены и Элисо. За окном уходили в небо величественные голубые горы. И только тут запоздало она догадалась: «лишние» деньги Этери - это точная цена билета туда и обратно, и Бог воистину благословил её в путь. Нет, благословение священника - это серьёзное дело.

*** Вот так и живёт Варвара, набивая синяки и шишки и постепенно обретая духовный опыт. Самое главное, у неё есть общинка близких ей людей, где, Грузинская церковь св. Андрея Первозванного.

бывает, спорят и ссорятся, а только связаны они незримой нитью - любовью, дарованной нам во Христе.

Часть вторая. В поисках прозорливцев Просто священник

– Короче, так, – уже будучи на взводе, сказала Варвара Елене. – Мне нужен прозорливый священник. Я должна точно знать, что меня ждет.

– Отец Филарет тебя уже не устраивает? – у Елены слегка задрожал голос.

– Он не отвечает на прямо поставленный вопрос.

– Значит, неполезное спрашиваешь. Я же тебе объясняла: надо помолиться и так подходить к батюшке, чтоб Господь через него открыл Свою волю.

– Ну, не получается у меня.

– Надо веровать – и все получится.

Спорили они так минут десять. В итоге Елена сдалась и предложила:

– Тогда тебе к отцу Павлу.

Варвара смерила ее красноречиво-уничижительным взглядом. Ей про дело толкуют, а она кого предлагает… Отец Павел вполне бы сгодился как натурщик для плакатов «Окна РОСТА». Маяковский именно так изображал служителей культа: тучный, необъятный, медленно и важно ходит… Еще и транспортное средство имеет – «жигуль» с проржавевшими колесами.

И слухи о нем, «словно мухи по углам», соответствующие: интрижки… сон в алтаре… охота за панихидной едой… анекдоты…

– Он роскошь любит, – говорила как-то Варваре одна прихожанка. – И вот это вот, – зашелестела тремя пальцами, изображая дензнаки. – И с настоятелем у него контры!

Несмотря на это, Варвара рискнула исповедаться у раскритикованного в пух и прах священника.

Вышла пораженная. Поняла: отец Павел, который на скамейке сидит и певчей анекдот рассказывает, – это одно, а тот, который на исповеди, – совсем другое.

А добил он Варвару окончательно тем, что, когда давал крест целовать, попросил:

– Прости меня, грешного!

Да таким тоном, что артистизм начисто исключался.

Вскоре как раз еще случай вышел. У Варвариной подруги Иветы сложная ситуация возникла.

Ее отец, живущий в Тбилиси, стал давить на психику:

возьми да возьми его к себе в Минск. «Я один, за мной уход нужен. Вот я повешусь от безысходности – и не будет у тебя в жизни счастья».

Ивета, конечно, в панике. А Варвара тут со встречной идеей:

– Давай к отцу Павлу сходим посоветоваться.

Сходили. Разговор не занял и пятнадцати минут.

– Вот, батюшка, – начала Варвара пересказывать горестную повесть подруги. – Ее отец, который давно в разводе, на старости лет…

– …вспомнил, что у него есть где-то дочь? Так?

– Ну, в принципе, он и не забывал о ее существовании. Алименты платил.

Зачем плохо говорить?

– Алименты алиментами, а основное мать делала. Так?

– Так. Теперь он болеет и…

– …просит, чтоб она взяла его к себе? Точно?

– Точно! – восхитилась Варвара. – А Ивета не может, так как замужем в Минске, и мать с ней, и…

– …все вместе не поместятся, и мать не будет в восторге.

Отец Павел скользнул взглядом по Ивете, молча стоящей рядом.

– Батюшка, отец даже говорит: не возьмешь к себе, повешусь.

– Так вот. Ехать ему смысла нет. Во-первых, возникнут проблемы с гражданством. Если его квартиру здесь продать, то там все равно равноценное не купит. Деньги уйдут меж пальцев как вода. Плюс климат другой. На новом месте быстрее умрет. – И перечислил как по писанному разницу в ценах на квартиры в Тбилиси и в Минске, будто к этой встрече заранее готовился. В конце резюмировал: – Здесь ему Господь кого-нибудь в помощь пошлет.

Квартира, говоришь, трехкомнатная? Все уладится. А насчет самоубийства – пустословие это. Кто вешается, тот заранее не объявляет. Идите с Богом!

Ивета вышла потрясенная:

– Вот это священник! Жалко, что скоро уезжаю. А то я бы только к нему ходила!

Для истории надо отметить, что слова отца Павла исполнились в точности. Умер отец Иветы, досмотренный другим человеком, в своей квартире, не испытав потрясений на новом месте.

Еще случай подвернулся.

– Я тебе из больницы звоню. У мамы ботулизм. Баклажанами отравилась, врачи не уверены, что выживет. Под капельницей лежит, не видит, не слышит.

Сегодня написала вслепую: «Молебен закажите». Ты займись этим делом. Мне от мамы не отойти...

Отслужил отец Павел заказанный Варварой молебен и очень уверенно заявил:

– Она встанет. Все будет хорошо!

На следующий день после молебна больная встала.

Привела как-то Варвара к батюшке очередную страждущую подругу с семилетним сыном. Кошмарные сны мать замучили. Сумятица какая-то про церковь и сына.

И хотя обычно на сновидения отец Павел плохо реагировал, а тут отнесся серьезно:

– Ничего тут страшного нет. Просто сын твой слуга Божий будет.

Забылась бы и эта мелочь, как вдруг тот самый мальчик через десять пошел учиться в семинарию.

Варвара еще не раз притаскивала своих подруг на «консультации», и все уходили очень довольные. Жизненные рецепты и никаких нравоучений.

Словом, даже у нецерковных подружек реакция была одинаковая:

– Наш человек!

– Как это у него так получается? – допытывалась Варвара у Елены. – Он ведь просто священник, а не старец прозорливый.

– На нем благодать священства, – тихо отвечала Елена. – Потому и берегись осуждать любого священника. Я тебе про свое расскажу. Пришла я к нему как-то на исповедь. А он мне: «Почему ты за меня не молишься? Мне ведь так нужны ваши молитвы!» Я и правда не поминала его, а ведь батюшка очень больной. Одно время по немощи даже сокращал службы. Многим это не нравилось. Потом как-то исправился, но ведь служил из последних сил. Кто не знает, думает: «Вон живот какой наел!» А он диабетик, в легких вода скапливается, да и принимет все близко к сердцу.

Помню, привела крестить сына моей сотрудницы по НИИ. У ребенка было редкое кожное заболевание, он все тело расчесал в кровь. Отец Павел крестил и плакал. Мальчик после крещения исцелился, а отец Павел, говорят, слег. Вот так-то. Благодать Божия, говорят, и через недостойных священников изливается. Хотя это не нам решать, кто достоин, а кто нет. Мы, как в оптической физике говорится, очень малый спектр цветов видим… *** Со временем у Варвары собралась целая коллекция подарков от отца Павла. Причем происходило это примерно так.

Идет Варвара по церковному двору, а в голове – очередная каша из помыслов и всякой ненужной дряни.

Подзывает ее батюшка со своей скамейки и подает иконку:

– На, держи, благословляю!

– Да не надо, – смущается духом противления «по жизни гонимая». – Это ж дорогая икона. Может, кому нужнее.

– Бери, говорю, тебе она точно нужна. – И подаёт ей образок преподобной Марии Египетской, помогающей в духовной брани против блудных помыслов.

Совпадение или батюшка почувствовал смятение Варвары? Вот и мучает Варвару любопытство: как бы побольше узнать о батюшке? Вскоре случай представился. Поехала она с отцом Павлом на его дребезжащем «жигуленке» за гуманитаркой. Нельзя же упускать возможность расспросить батюшку или, как сформулировала для себя Варвара, взять у него интервью.

– Расскажите, пожалуйста, как ваша семья оказалась в Грузии? – спросила она тоном заправского журналиста.

Отец Павел ответил, будто только того и ждал:

– Мой отец был кадровым военным, и его вместе с семьей переводили с места на место… Ахалкалаки, Батуми, где я родился, Тбилиси. В начале войны отца призвали на фронт. Он ушел, успокаивая мать и жену: «Война долго не продлится. Максимум два-три месяца». И погиб, защищая Северный Кавказ.

– А как вы стали священником?

– Наверное, в этом был Промысл Божий. В 1950 году зашел я как-то после школы в церковь святого Александра Невского. Меня кто-то очень сильно обидел. Я стоял у иконы Матери Божией и плакал, – рассказывал отец Павел, оглядываясь на обгонявшие их «жигуленок» машины. – Тогда там служил архимандрит Зиновий, впоследствии ставший митрополитом. Он подошел ко мне и стал расспрашивать… Узнал, что мой отец погиб на фронте, мать сутками работает в больнице. Стал утешать меня по-отечески. Потом поговорил с моей матерью и предложил мне служить в церкви, быть его келейником. И у меня появилось желание поступить в семинарию. Отец Зиновий был против и советовал мне идти в университет. Время тогда было неспокойное, и путь священника был чаще трагическим. У меня и так многие товарищи прошли через тюрьмы, у многих была исковеркана жизнь. И все-таки после десятилетки я поступил в Ставропольскую семинарию. Потом, когда ее закрыли, меня перевели в Одессу. Началась хрущевская оттепель, а с ней новые гонения на верующих.

С четвертого курса меня забрали в военный стройотряд – валить лес на Крайнем Севере. Когда вернулся оттуда, мама меня не узнала. Похудел на сорок килограммов, хотя раньше был пончиком.

Устроился я работать на инструментальный завод в Сабуртало. После лесоповала работа там мне казалась игрушкой. На заводе было правило: если выполняешь план на сто процентов, то тебе полагается двадцать пять процентов премии. Так я им выдал семьсот процентов и тем самым остановил работу на заводе. Премию такого размера мне, конечно, отказались выдать. Я тогда стал говорить рабочим: «Вас обманывают!» Вскоре явились ко мне люди из органов.

В общем, пришлось уйти с завода… Варвара покосилась на «непролетарские» ухоженные руки батюшки, уверенно державшие руль. Лесоповал, инструментальный завод. Кто бы мог подумать?

– В 1973 году патриарх Давид рукоположил меня в священники. До 1985 года я служил в церкви святого Александра Невского… Говорят, там какой-то конфликт был, припомнила Варвара, но не стала углубляться. Конфликты есть везде.

– Потом меня перевели сюда, в церковь Иоанна Богослова. Жена у меня – регент в церкви Александра Невского. Ты, наверное, о детях хочешь спросить?

Старшая дочь – регент церкви в Вологде, младшая – регент церкви в НьюЙорке.

Ну да, все сходится, думала Варвара, вспомная очередного обвинителя:

дескать, в Америку раз в год как к себе домой ездит, а там на каждом углу масоны и сатанисты. Недоброжелателей у отца Павла хватало.

– Отец Павел, – придумала она следующий вопрос, – а каковы, на ваш взгляд, особенности грузинской религиозности и общины в целом?

– Думаю, что это выражается в особой сплоченности прихожан вокруг своего духовника. Понятие «мревли» – «приход» – не проформа, а особенно близкие отношения прихожан друг с другом и с духовником.

– Какие черты грузинского характера играют значимую роль в приверженности ко Христу? – спросила Варвара и сама поразилась: как это она такое умное выдала?

– Я бы назвал горячность веры. Если уж верят, то всей душой. Видишь иной раз, как тот или иной человек припадает к иконе, отойти не хочет. И это не показное благочестие, а характер народа. Люди-то все горячие, любвеобильные.

Между тем Варваре очень хотелось «расколоть» батюшку хотя бы на примере смутившей всех истории с «пришельцами». А история была такая.

В Богословскую церковь нежданно-негаданно явился отец Арчил со своей огромной паствой, слаженным мужским хором и «своими» клиросными в придачу. Точнее, не сам по себе явился, а его сюда перевели. Прибытие «пришельцев» не вызвало духовного подъема у клира. Даже совсем наоборот.

У отца Павла был просто убитый вид. Иные нашли этому простое объяснение: всё дело в деньгах. За требы и так платят по принципу «сколько дашь». Тарифов определенных нет.

Да и много ли могут заплатить люди, если большинство прихожан безработные? Варвара по неуемности своей даже полезла утешать отца Павла:

– Да вы не переживайте, батюшка. Если вас сократят или еще чего, мы к вам на дом будем ходить и заказывать требы.

Но священник только отмахнулся с досадой.

У «русскоязычных овец» была своя головная боль. Они возмущенно поглядывали на «пришельцев». Те хоть и ловили на себе косые взгляды, но вымуштрованно хранили молчание, уткнувшись в молитвословы. Причем стояли они четко по гендерному признаку: мужчины по одну сторону, женщины по другую. По окончании службы так же организованно, без толкотни подходили к кресту. «Дисциплина, как в армии!» – восхитилась Варвара.

Еле отстояв длиннющую, как показалось многим, службу, «свои» стали яростно обсуждать «стихийное бедствие»:

– Все, захватят теперь нашу церковь, и служба на грузинском будет идти!

– А я не понимаю-ю-ю!

– Мы не обязаны!..

– Надо патриарху жаловаться…

– В Москве и Питере есть грузинские церкви, и никто к ним не лезет!

Тут еще Варвара подлила масла в огонь:

– Зря пыхтите! Лучше учите «Мамао чвено» 8! Не растаете. Может, их Господь специально сюда привел – с них пример брать! Они вон какие сплоченные. А вы ходите годами и здороваться друг с другом не умеете!

Читатель может легко себе представить, какие обвинения обрушились тогда на Варвару за ее инакомыслие.

«Свой состав» потом долго бурлил. Собирали какие-то подписи, ходили к патриарху с жалобой, и была большая волокита. В итоге в Тбилиси был направлен отец Роман Лукин служить на русском для «особо невосприимчивых к языкам».

Словом, навели «смиренные овечки» шорох на всю Евразию.

– Каковы типичные искушения для священника в повседневной жизни? – задала Варвара вопрос с подвохом, полагая, что батюшку крайне огорчают нелестные слухи о нем.

– Самое сильное искушение – это исповедь. Столько всего приходится слышать и пропускать через себя, что после исповеди ходишь как пьяный.

Хорошо, если придет на исповедь человек духовно подготовленный. А если нет? Бывает, подходит к аналою женщина, мнется, мучается, а сказать не может.

Много есть такого, о чем, как сказал апостол Павел, «срамно и глаголати».

Мучаюсь и я. Тянешь из нее клещами по слову, а враг внушает исповеднице ложный стыд. И уходит она, бедняга, из церкви удрученной, и у меня на душе тяжесть. И наоборот, как легко бывает на сердце, когда человек, преодолевая себя, вырвет из себя то, что его гнетет.

– А какое у вас самое любимое место в Евангелии?

– Конечно, слова Спасителя: да любите друг друга (Ин 13,34).

А это и Варварино любимое место.

Вдруг батюшка строго взглянул на Варвару:

«Отче наш…» (груз.)

– Ах, да, ты, кажется, хотела спросить про раскол, когда письма писали и обвиняли друг друга? Так вот, нет ничего тяжелее, чем раскол.

*** Отец Павел перешел в вечность в 2010 году. У всех, кто его знал, было одинаковое чувство: какого батюшку мы потеряли!

Время от времени прихожане вспоминают отца Павла, каждый посвоему. Что ж, сколько людей, столько и мнений.

Георгий:

– Отец Павел шутил про себя: «А ну, расступись, море! Щепка плывет!..»

Он дочку мою крестил. Все время шутил со мной. Устав церковный хорошо знал…

Тамара:

– После рождения дочери у меня началось воспаление костного мозга, были невыносимые боли. Умирала, но Господь чудом вернул с того света.

После болезни заново училась ходить. Я очень обрадовалась, когда узнала, что беременна, потому что хотела, чтобы у старшей дочери был в жизни родной человек. Но мне сказали в консультации, что ребенок родится уродом с раком мозга. Я зашла в ближайшую церковь и горько плакала. Подошел ко мне отец Павел и узнав, в чем дело, сказал: «Постоянно читай “Богородицу”, хоть тысячу раз в день». И у меня родился здоровый мальчик. Однажды на исповеди отец Павел мне руки поцеловал, сказал: «За все твои страдания». Может, кто и не поймет такое. Просто он был очень чутким духовником. Всем сердцем сострадал мне тогда. Всегда его поминаю.

Лена, певчая:

– Батюшка с чувством юмора был. Я ему говорю как-то: «Вас женщина ждет!» В смысле, насчет панихиды. А он мне: «Я уже женат». С ним всякое было… – И понизила голос до шепота: – Его как-то другой священник душить стал, а потом на коленях у отца Павла прощения просил.

Надежда:

– Помните, как отец Павел выходил во время службы и в полный голос начинал не читать, а именно петь «Верую», заставляя нас всех подхватывать.

Какое было незабываемое чувство! Благодатный был батюшка. Многие смущались о нем: слишком легкие епитимьи дает. А в этом была своя мудрость.

Сейчас время такое: даже малого иногда понести не можем.

Встретила Варвара как-то на улице одну знакомую.

– Что-то вас давно не видно?

– Отец Павел умер. Я только из-за него и ходила. Он в свое время мне помог семью сохранить. Меня мой муж буквально из дома выкидывал.

Молитвами отца Павла все управилось. Где такого второго найти?

Варвара ее поняла. Как не понять? Ей самой «просто священник»

предсказал сына, и она назвала его в честь батюшки Павлом. Потому и кажется ей иногда: вот-вот откроется боковая дверь в алтаре и выйдет оттуда необъятный отец Павел к очереди исповедающихся. Причем все ждущие знают:

да, он не святой, со своими слабостями. Но это и к лучшему. Ему легче немощных людей понять, а им – исповедоваться.

Что ж до слухов разных, то это дело житейское. Чем человек интересней и ярче, тем их больше. Так что – пусть говорят!

Про отца Вячеслава Восьмого ноября 1994 года был ливень со снегом. Большинству тбилисцев этот день запомнился еще и тихой паникой – ночью отключили газ.

Наступал долгий ледниковый период. Тогда только об этом все и говорили.

Для Елены этот день остался в памяти еще одним грустным событием.

Ночью парализовало ее мать. Так началось для Елены ее многолетнее вынужденное «сидение» на безлюдной горе, без света и воды, с больными родителями и козами как основой натурального хозяйства.

– Только ты сможешь привести священника и врача, – говорила измученная бессонной ночью Елена приунывшей Варваре. – Кроме тебя, никто не знает дороги на эту верхотуру. Вот, держи записку для отца Игоря. Я буду молиться, чтоб у тебя все получилось… Когда к машине врача вышел отец Вячеслав в рясе, с крестом и служебником, это было полной неожиданностью для Варвары, поскольку с просьбой о совершении таинства она обратилась к более молодому священнику.

Потом, правда, выяснилась причина такой замены. «Когда речь зашла о том, кому ехать, один стал ссылаться на недомогание, другой на головную боль, а я оказался самый здоровый», – улыбаясь, объяснил отец Вячеслав на обратном пути («самому здоровому» тогда было не менее шестидесяти пяти лет, и под внешним спокойствием он успешно скрывал мучившие его сердечные и желудочные боли).

Начался дождь. Выехав из города, машина затормозила перед грунтовой дорогой – грязевым месивом из глины и камней.

Отец Вячеслав не стал спорить и пошел вперед под дождем, прижимая одной рукой к груди крест со служебником, а другой – придерживая края рясы.

Только спросил у Варвары:

– Далеко ли идти?

– Отсюда третья гора. Вон ее вершина в тумане, – замявшись, ответила Варвара.

Конечно, ей-то хорошо: у нее и сапоги, и плащ-палатка есть. Ливень ей не страшен. А этому человеку каково?

Отец Вячеслав от Варвариного дождевика отказался и пошел по дороге, утопая по колено в грязи.

Каково это – шагать полтора часа рядом и смотреть, как у человека, идущего вместе с тобой, легкие туфли вязнут в глинистой жиже, а ряса медленно темнеет, впитывая в себя дождевые струи?

– Может, я сбегаю туда и назад, вам сапоги и ватник принесу? – порывисто спросила Варвара.

Отец Вячеслав отмахнулся.:

– Не надо никуда бегать. Идем, если не устала.

Через час, даже не передохнув от резкого подъема, он уже читал молитву перед причастием. Затем, отмахнувшись от предложенных денег, пошел вниз.

Пока ехали назад, отец Вячеслав всю дорогу поучительно рассказывал Варваре и врачу-водителю о мудрости царя Соломона, о верности молитвенному правилу. (Сам он, не будучи монахом, ни на минуту не расставался с потертыми четками.) …А у парализованной причастницы после приобщения Святых Таин началось постепенное восстановление речи и двигательных функций.

Через год отец Вячеслав снова поднялся к Елене на гору причастить болящую. Погода в этот день была солнечная, торопиться было некуда. Отец

Вячеслав задержался ненадолго и рассказал такую историю:

– Я был тогда чтецом и работал на 31-ом заводе радиосборщиком. Стали меня на работе слегка прижимать из-за пропусков во время церковных праздников. Тогда передо мной возник вопрос: как жить дальше? Остаться на заводе или посвятить себя Церкви?

И как бы в ответ на это настоятель предложил рукоположить меня в священники. Я колебался. Был у меня в то время друг, которого я считал очень близким и вел с ним разговоры на духовные темы. Как-то он поделился со мной тем, что тайно был посвящен в дьяконы.

Потом позвали меня к Патриарху Ефрему, чтобы решить вопрос о моем священстве. Я стал предлагать вместо себя моего друга, как более достойного.

Патриарх ответил: «Пока я жив, на него рук не возложу». Сначала мне была непонятна причина отказа, а потом все выяснилось.

Спустя какое-то время вызывают меня на заводе в партком и показывают донос, в котором написано, будто я рассказывал о военных тайнах завода. А за всем этим подпись… моего друга-дьякона.

Что со мной стало, я и описать не могу. Был бы кто другой, мне бы не было так больно.

Парторг и говорит мне:

– Тебе за это светит пять лет, но мы не дадим делу ход. Ведь ты у нас столько лет отлично работаешь. Ты лучше подумай, стит от нас уходить или нет… В общем, по милости Божией, все обошлось. Но дело не в этом. Я чувствовал огромное смущение из-за того, что произошло. В голове не укладывалось это предательство. Как же, думаю, в церковь ходить, когда там такие люди? И решил для себя, что ноги моей там больше не будет. А внутренний голос как-бы говорит: «Сходи сегодня в последний раз, а дальше уж ходить не будешь».

Пришел я в Александро-Невский собор на службу, а там тогда отец Андроник был, известный своей прозорливостью и мудростью. Подошел я к нему, не выдержал и сказал о том, что меня мучило.

А он только воздел руки к распятию и воскликнул:

– Прости нас, Господи, ведь ради меня грешного, ради него, – кивнул в мою сторону, – Ты пролил свою Пречистую кровь.

У меня с глаз как будто какая пелена спала. Сразу стало необыкновенно легко. И ни малейшей обиды на моего друга.

Потом, во время вечерни, друг подошел ко мне и говорит: «Ты меня, брат, прости!» И рассказал, что его толкнуло на донос, почему он хотел вместо меня священником стать. «У тебя, – говорит, – в руках специальность, а у меня ничего. Чем мне семью кормить?» Ну простил я его, конечно. Вскоре меня в священники рукоположили, а потом и моего друга тоже.

Все это я потому вам рассказываю, чтобы вас ничто не могло оттолкнуть от Церкви. Что бы ни увидели, не смущайтесь, продолжайте ходить, потому что там благодать, – закончил отец Вячеслав и взглянул на Варвару.

Варвара, не выдержав его взгляда, отвела глаза. Как раз на днях она с пеной у рта твердила Елене, что нет ей смысла ходить в церковь, ведь ничего в ней самой духовно от этого не меняется и в церкви не нашла она того, что искала – сплоченного братства верующих. Елена, как всегда, возражала и цитировала святых отцов.

Потом еще был один случай. Как-то Варвара стояла в очереди исповедающихся, поджидала священника, чтобы передать записку на сорокоуст. Отец Вячеслав как раз исповедовал. Стоящая у аналоя женщина чтото тихо говорила ему.

Неожиданно до Варвары долетели слова:

– А еще, батюшка, так устаю, что вечернее правило лежа читаю.

Позволяю себе маленький комфорт… «Мы с Тамарой ходим парой, – усмехнулась Варвара про себя. – Она еще молодец, хоть лежа читает, а я...»

Отец Вячеслав окинул взглядом очередь исповедников, чуть задержался на Варваре (а может, это только показалось себялюбице) и сказал громко:

– Вы, наверное, в Царство Небесное на такси хотите доехать? А там в ворота постучите и скажете: «Открывай, Господи, я приехала!» Запомните, комфортно спастись невозможно. Понуждайте себя читать правило стоя, ну, в крайнем случае, сидя. Лежа парализованные читают.

И накрыл исповедницу епитрахилью...

Но все-таки Варвара никак от сомнений избавиться не могла.

Нерешенных проблем – выше головы. И все они – мирового порядка, никак не меньше.

Как-то на горе, после очередного Причастия, когда отец Вячеслав уже снимал поручи, а Елена вышла за молоком, Варвара, улучив момент, подошла к батюшке и выпалила свой риторический вопрос-обличение:

– Отец Вячеслав! Что же творится такое?! Куда катится Церковь?! В ней совсем нет любви, одно разобщение. Надо принимать какие-то срочные меры!

Батюшка нисколько не смутился, только попросил уточнить, какие конкретно у Варвары претензии к Православию в целом.

Та зачастила, нервничая и слегка заикаясь:

– Во-первых, ну, это, как его... нет адресной базы прихожан. Никто никому не нужен. Тут контроль надо ввести, чтобы люди строго сдавали десять процентов от заработка в общую кассу, а из этих денег помогать, кому надо, у кого есть проблемы. Вот у баптистов, например...

В ответ лаконично и емко прозвучало:

– Я не баптист и не протестант, чтобы бегать, составлять какие-то списки, агитировать. Нашей Церковью Сам Господь управляет. Кого надо, Сам и приводит. Вот скажи, – он обратился к вошедшей с пластмассовой бутылкой молока Елене, – разве кто-то специально звал тебя в Церковь, назначал время, приемный день?

Елена покачала головой. Варвара задумалась. Действительно, никто ей пригласительный билет, как на «елку» в детстве, не вручал. Все произошло само собой, без ознакомительных брошюр, которые так любят впихивать на улице иеговисты.

И отец Вячеслав удовлетворенно поставил точку на ее «правокачаниях»:

– Ты уж поверь мне, я разговаривал с разными людьми, которые во главе стоят. Наша Церковь никуда не катится, а идет куда надо.

Он уже взялся было за ручку двери, но остановился – благословить Елену, подошедшую со сложенными руками, и мягко сказал ей:

– Ты не скорби, что Господь тебя здесь, в этой глуши, запер, что работы невпроворот и что руки свои инженерные ты в крестьянские превратила. Все это необходимо для спасения души. А вместе с тобой и вот она, – он кивнул на Варвару, не подошедшую под благословение, а стоявшую в сторонке, – тоже спасается. И кто знает, от каких грехов себя уберегает...

Потом попрощался и вышел из храма.

Елена со слезами перекрестилась на бумажный образ Спаса Нерукотворного.

– Господи, продли жизнь отцу Вячеславу ради нас, грешных!

Варвара не поняла и спросила:

– Ты о чем? Он же в прекрасной форме, вон, улыбается, прямо светится весь.

– У него рак желудка, – тихо ответила Елена, занятая своими мыслями. – Это все знают.

– Как же он служит?

– Как видишь, никому не отказывает. Каждый шаг ему с трудом дается.

Просто виду не показывает. А ты еще полезла к нему со своими бреднями...

Варваре посчастливилось видеть отца Варсонофия за неделю до его отхода ко Господу.

– Не могли бы вы рассказать поподробней про вашу жизнь, – робко заикнулась Варвара.

– А что про нее рассказывать? Тридцать лет отдал крестьянскому труду, столько же заводу. Все как у всех.

О священстве и монашестве он, по своему смирению, даже не упомянул.

Прощаясь, отец Варсонофий протянул своей посетительнице иконку

Божией Матери «Всецарица» со словами:

– Ты по ночам ходишь. Пусть Матерь Божия тебя хранит.

Варвара потом долго недоумевала, откуда батюшка узнал про ее ночные круизы.

*** Теперь Варваре очень хотелось узнать поподробней о жизни отца Вячеслава, но как? Все окружающие знали о нем лишь отрывочно, каждый – только свой эпизод. И вот в 2013 году ей «случайно» передали только что вышедшую книгу Екатерины Елтышевой «Мои воспоминания». И в ней оказалась глава про отца

Вячеслава. Хочется привести ее в сокращении:

«...Трудно решался вопрос о его рукоположении, ведь он много лет работал на секретном заводе, но схиархимандрит Андроник его всячески утешал, правда, не все слова его были понятны: “8, 7, 7, 7...”. О чем речь, стало ясно позже. Отец Вячеслав родился 8 марта 1929 года, рукоположен во священники митрополитом Зиновием 7 июля 1977-го, и 7 июля 1998-го отошел ко Господу...

Как-то, когда отец Вячеслав служил в храме святой великомученицы Варвары, к нему насильно привели парня, который хотел покончить жизнь самоубийством.

“Оставьте его”, – обратился он к держащим. Потом сказал: “Только перед тем, как ты уйдешь и сделаешь задуманное, давай вместе положим несколько поклонов, ведь это не трудно тебе, молодому парню. А вы, ребята можете идти, не трогайте его и не мешайте ему сделать задуманное”. Отец Вячеслав взял его за руку и пошел с ним к алтарю. “Давай, вот так же, сколько я – столько и ты, повторяй”, – сказал он, и, благословив его, начал класть земные поклоны.

Вскоре все сбились со счета. Парень изнемог и просил батюшку, чтобы тот остановился. Но отец Вячеслав все продолжал делать метания. Парень этот остался в церкви и стал прислуживать в алтаре...

Однажды отца Вячеслава попросили причастить умирающую женщину в Загесе. Приехал за ним грузин на “запорожце” со знаком, что машина принадлежит инвалиду. Привез его в большой и красивый дом, но внутри было все предельно просто. Отец Вячеслав исповедовал и причастил русскую женщину, которая готовилась предстать перед Господом. По дороге обратно водитель спросил: “Что такое грех?” Батюшка собрался ему ответить, но тот попросил выслушать его историю. В одной из богатых грузинских семей родился мальчик-калека. Врачи хотели его усыпить, говоря, что он не сможет жить. Рядом с этой семьей жила русская женщина с шестью детьми и она, узнав об этом, попросила отдать калеку ей. Так этот мальчик оказался в семье седьмым ребенком. Его родители по крови, чтобы не видеть, как будет жить их сын, отдали свой большой дом его новой матери, а сами уехали в район.

Мальчик долгое время ходил на костылях, потом окончил школу и институт, стал педагогом. Однажды он пошел к зубному врачу удалять зуб. Как только ему сделали укол, он увидел себя сидящим в кресле и вокруг него бегающих врачей и сестер, которые повторяли: “Умер, умер...”. “Я им говорю, – рассказывал он, – что я здесь, что я не умер, а они меня не слышат и не видят”.

Потом, пролетев в каком-то коридоре, типа широкой трубы, он оказался на необычайно красивой поляне; впереди он увидел ограду с воротами. Врата немного приоткрылись, из этого проема показалась необычайно красивых очертаний рука, и он услышал голос: “Ему здесь не место, он – грешный”, – и врата вновь закрылись. В то же мгновение он оказался в подвальном помещении, где лежало его тело.

“Войди”. И он очнулся в своем теле к ужасу тех, кто там находился. Как показал лабораторный анализ, в ампуле, из которой был набран обезболивающий препарат, оказался сильный яд, после которого наступает мгновенная смерть.

“Так почему же меня Господь не впустил во врата Рая?” – спросил этот парень.

Он все рассказал о себе, что живет честно, урожай с сада раздает соседям, не пьет, не курит, досматривает свою приемную мать, так как остальные его братья и сестры разъехались, – так почему же он грешный?

Батюшка спросил его о личной жизни. Тот рассказал, что жениться на подобной ему калеке он отказался и все эти годы тайно встречается у себя дома с одной женщиной. “Вот этот-то грех блуда был одним из главных и закрыл пред тобой дорогу в Рай”, – сказал ему отец Вячеслав. – Господь по Своей милости, за твои добродетели, не дал душе погибнуть и вернул тебя на землю, чтобы ты, покаявшись, прожил оставшуюся жизнь в благочестии”. Отец Вячеслав посоветовал ему или жить в чистоте одному, или жениться и обвенчаться.

Прошло время, этот мужчина похоронил свою мать, отец Вячеслав обвенчал его с женщиной-калекой. Во время венчания этот человек сидел на стуле, так как долго стоять он не мог.

Как-то один мужчина спросил отца Вячеслава: “Зачем мне читать Псалтирь, если я все равно ничего не понимаю?” – “Главное – что бесы понимают то, что ты читаешь, и бегут от тебя и тех, кого ты поминаешь на Псалтири. Вот если тебе врач выпишет рецепт на лекарство, в состав которого входит несколько компонентов, а рецепт написан на латинском языке – ты ведь не понимаешь, что там написано и что оно значит, но знаешь, что это лекарство поможет тебе от той болезни, на которую ты жаловался врачу. Так и при чтении Псалтири: душа очищается, и ты получаешь облегчение или исцеление от своих душевных недугов”.

Был случай на 31-ом заводе, где в свое время работал отец Вячеслав. В те годы раздавали на предприятиях участки земли, по 6 соток на семью. Одному из рабочих досталось место рядом с разрушенным храмом святой великомученицы Варвары. Хотя от храма осталась лишь небольшая часть престола, на это место каждый год 17-го декабря на Барбароба приходили люди, чтобы поблагодарить святую Варвару и попросить ее помощи. Так вот этот “хозяйственный” сосед решил присоединить этот участок земли к своему. Его народ предостерегал, что это вызовет гнев Божий, но он все же пригнал трактор, разровнял это место и засадил его клубникой. Клубника удалась необыкновенная, крупная, красивая.

Когда начались испытания нового самолета, была собрана команда испытателей, в которую вошел и этот человек. Перед полетом всем выдали спирта для смелости: никто не знал, как пройдет испытание машины. Все выпили из одной посуды. Самолет поднялся в воздух. И вдруг, на глазах у всей команды, этому человеку стало плохо, у него разверзлась брюшная полость и все внутренности стали выпадать наружу. В течение короткого времени он в тяжелейших муках скончался. Этот случай батюшка Вячеслав рассказывал в назидание, говоря о том, как опасно относиться без страха Божия к святыням.

Так как погибший яро доказывал, что Бога нет и все это – просто камни...

Говоря о том, как страшен грех осуждения, отец Вячеслав рассказывал такой случай. Одна старенькая бабушка, придя к нему на исповедь, стала жаловаться, что, будучи девственницей, борима блудной страстью, с которой справиться нет сил. Батюшка спросил ее, не осуждала ли она кого-нибудь за блуд? “А как же, мою соседку, у которой двери не успевают за ухажерами закрываться, осуждала”, – покаялась она. Батюшка посоветовал ей искренне покаяться, попросить у соседки прощения, усиленно молиться за нее. Через некоторое время старушка появилась снова, благодарила батюшку, что он ей помог избавиться от вражьей напасти...

С отекшими, как столбы, ногами он приезжал на службу каждый день на автобусе, который ехал более часа от его дома, машины у него никогда не было.

Много месяцев он почти ничего не ел, кроме пыльцы, разведенной в воде. Когда боли мучили его, он вставал у окна, впивался пальцами рук в решетку так, что пальцы синели и, закусив губу, молился. Отказывался принимать морфий.

Когда его посетил Патриарх Илья II и спросил, почему он не принимает обезболивающих, отец Вячеслав ответил, что когда к нему приходили люди со своими болями и скорбями, он всегда призывал их к терпению, говоря, что это их крест и нужно терпеть все, что пошлет Бог. Поэтому и он должен терпеть то, что Господь ему послал, не заглушая этих болей и не ослабляя молитвенной бдительности. Единственное, на что он, по послушанию, согласился – это на капельницу с витаминами, которую благословил поставить Патриарх.

После его кончины мне попалась фотография, где его гроб стоит в центре храма и от гроба до потолка – огромный луч света, хотя источника света там нет...»

Случай на похоронах 5 мая 1998 года у Елены умерла мать. Именно из-за нее четыре года назад Елене пришлось переселиться на дачу из городской квартиры, осваивать профессию сиделки при инсультнице и при этом постигать премудрости козоводства. И все это на фоне дровяной печки и керосиновой лампы, заправленной соляркой (уж вы поверьте на слово: чаду больше, чем света).

Во время похорон Варвара взяла на себя самое необременительное - роль «помогая», а Элисо предпочла самую ответственную часть - готовить еду для поминок.

Отпевать новопреставленную Раису пришел отец Антоний, известный всем своей строгостью и принципиальностью. Варвара вдосталь наслушалась о нем всяких историй и давно для себя решила, что ни за что не пойдет к нему на исповедь. А потому держалась от него как можно дальше.

Присутствующих было человек пятнадцать. В основном все свои, из церкви, и несколько соседей по даче.

Отпевание уже началось, когда в небольшую комнату ввалился двухметровый Гигла - непросыхающий алкоголик и местная достопримечательность в одном лице.

Варвара и раньше не раз сталкивалась с ним по пути на гору.

Брезгливо думала каждый раз: «У-у, гоблин!», уворачиваясь от его пьяных объятий и заезженной слезливой пластинки:

Послушай меня, сестра. Я мерзость, по земле только зря ползаю. Э-э, стой, куда? Послушай, что еще скажу… Нечто подобное он начинал рассказывать каждому встречномупоперечному, если хоть на минуту удавалось завладеть чьим-то вниманием. Тем более, что Мухианская гора - не проспект Руставели, так просто от пьяных не скроешься. Вот и приходилось выслушивать известный текст по сотому кругу.

И вот сейчас этот Гигла, задевая стоящих со свечами и шатаясь, подошел ко гробу и положил на него какой-то чахлый лиловый цветок.

«С чужого огорода, наверное, сорвал», - дедуктировала машинально Варвара, морщась от распространяемого Гиглой амбре.

Все окружающие со страхом глядели на его нетвердые движения вокруг гроба и тоже напряглись в ожидании конфуза. Один лишь отец Антоний, казалось, ничего не замечал, читая главу из Деяний апостольских.

Гигла упал всей тушей на стул и замотал лохматой головой, как агонизирующий динозавр, издавая какие-то горловые звуки.

Отец Антоний, закончив обряд, обратился ко всем присутствующим с неожиданным предположением:

Вы, наверное, осудили сейчас этого человека за его отталкивающий вид и неприятные манеры?

Кто кивнул, а кто просто промолчал.

А как его зовут?

Гигла, - вылезла вперед Варвара со своей осведомленностью.

Вы заметили, - продолжал священник, - он сидел, а потом встал, когда я начал читать Евангелие. Разве его кто-то из вас предупредил?

Нет, - послышались несмелые ответы.

Гигла хороший человек, - последовал вывод. - Господь сказал ему в сердце: «Встань!». Ведь Евангелие нужно слушать стоя. И он встал, хотя явно не знал никаких церковных правил. Это ведь не каждому дано - слышать сердцем слова Господа.

Все удивленно переглянулись. Такое никому не пришло в голову.

А Варвара задумалась: может, стоит поближе познакомиться с отцом Антонием? Не такой уж он и страшный. Может, как раз у него-то и нужно ей исповедоваться?

Про архимандрита Филарета Когда Варвара пришла в церковь в девяносто четвертом году, больше всех ей понравился отец Филарет. Улыбчивый, добродушный и веселый. Стала приглядываться к нему, стараясь усмотреть что-нибудь сверхъестественное, то Архимандрит Филарет (Борис Анисимович Кудинов) родился в 1927 году в селе Перевоз Ржаксинского района Тамбовской области.

самое, о чем все остальные прихожане говорили с придыханием, возводя глаза к потолку.

Одна служба, другая, третья – вроде ничего особенного. Мертвых не воскрешает и больных взмахом руки не исцеляет. Но сразу заметно: стит человеку с улицы зайти в церковь, его как магнитом тянет к отцу Филарету. И каждого он выслушивает, не прерывая, и на часы не смотрит, да у него и часов что-то не видно. И вот странность – всех своих знает по имени. А этих «своих», по самым малым подсчетам, набегает довольно приличное число. Да еще и во время молебнов, помимо записок, если случайно взгляд упадет на кого-то из знакомых, тут же начинает перечислять всех его близких. Та же картина во время панихид повторяется. Технические мозги Варвары и этому нашли обыденное объяснение. Память у человека феноменальная, вот и весь фокус.

Ну а какой он в простом общении! На бумаге не передашь, как умилительно отец Филарет поет на грузинском с русским акцентом: «Пресвятая Богородица, спаси нас!» Или какое у него сияющее выражение лица, когда дает малышам приложиться к кресту, говоря: «Акоце» – «Поцелуй».

Как-то Варвара обратилась к нему с вопросом.

– Отец Филарет, одна моя знакомая очень унывает. Что делать?

– Пусть почаще повторяет «Христос воскресе!» У нас есть великая радость. Мы не имеем права унывать...

О благословениях стоит сказать особо. Отца Филарета после службы осаждает толпа желающих получить благословение. Кому в дорогу, кому ребенка в школу, кому сложную житейскую ситуацию разрешить...

Через какое-то время пришли вслед за Варварой в церковь ее подруги Катя и Дина. Хоть и младше Варвары, но тоже с норовом: «Вот к отцу Филарету на исповедь пойду, а к тому сердитому батюшке – ни в коем случае».

Сначала интерес к нему был потребительский. В первую очередь девушек интересовало, что он скажет насчет замужества.

Но на вопросы о будущем отец Филарет не отвечал и сердился, когда ему приписывали особые, сверхъестественные способности:

– Откуда вы такое берете? Одни греховные у меня способности, и больше нет ничего.

Тем не менее через какое-то время отец Филарет уже знал во всех подробностях жизнь Дины и Кати, а Дина в свою очередь наблюдала за батюшкой, рассказывая потом:

– Ой, я что видела! Что видела! Сегодня одна женщина накинулась на отца Филарета и – бах! – ему пощечину залепила.

– А он что?

– Стал утешать ее: «Ничего, – говорит, – со всяким бывает». Так она потом на коленях у отца Филарета прощение просила.

На смену первым восторгам пришли уныние, слезы на исповеди и попытки отца Филарета удержать Дину в церкви:

– Я плакала, рассказывала отцу Филарету, как я устала от этой жизни. Я же с пятнадцати лет на улице! Не знаю, как жить, за что схватиться. Бегаю, косметику перепродаю, чтоб лишние две копейки заработать. А кому оно нужно, это турецкое барахло? Не знаешь, как наврать, чтоб всучить. А дома еще дядя пьяница концерты выдает. Вчера все окна побил. Ветер свистит, как на улице. Где я новые стекла теперь нарисую? А батюшка слушал меня, успокаивал и своей рясой мои слезы вытирал...

–У тебя что - платка не было?

– Посеяла я его где-то.

Несмотря на старания отца Филарета, Дина все же отошла от церкви, сказав с досадой:

– Молюсь, молюсь, а толку? Ничего в моей жизни не меняется. И бабки в церкви какие-то противные, только замечания могут делать… Долго еще отец Филарет ходил к Дине на рабочее место – в ларек на базаре, где она работала продавщицей ширпотреба.

– Приходит, стучит в форточку, улыбается: «Как ты тут, моя хорошая?»

Потом зайдёт, сядет, о матери и о работе расспрашивает. Я ему еще записки с грехами писала, чтобы он потом разрешительную молитву прочел. О, что было, когда отец Филарет приходил! Наши торговки от зависти ахали: вот Дине какая честь – священник сам к ней ходит!

Не обошлось и без искушений. В ларек к Дине стали заглядывать иеговистки и навязывать ей книжки. Она и оставила себе почитать одну книгу потолще, а отец Филарет тут же реквизировал ее.

Дина потом Варваре плакалась:

– Я думала, он почитать хочет, ну и дала. А он ее в печке спалил. Стала объяснять, мол, книга-то чужая, и эта иеговистка меня трясет: «Верни!» А отец Филарет отвечает: «Так и передай ей, я эту гадость сжег и очень рад. Знаешь, как хорошо горела!»

Отцу Филарету было в ту пору семьдесят с лишним лет. И как он находил силы ходить на базар к Дине после долгих исповедей и служб?

В церкви говорили, что отец Филарет за веру Христову прошел через пытки и лагеря. Варваре очень хотелось записать его воспоминания о былом, и однажды представился случай. Отец Филарет отдыхал, стоя у калитки, и они разговорились.

– Батюшка, -–осмелилась сказать Варвара, – расскажите о себе. Есть ли кто-нибудь, кто знает о Вашей жизни в подробностях?

– Никто не знает. Только Бог.

И полились воспоминания:

– Я когда учился в 7-8 классе, все бегал по деревне, духовные книжки искал. Сказали мне как-то, что в соседней деревне, в трех километрах от нашей, есть верующие, я и побежал туда. В общем, нашел я этого человека, стал просить книжки почитать. А в этой семье жила монашка одна. Ну и стал я туда бегать, а она мне – рассказывать. Потом об этом узнали и в школу сообщили.

Милиция приходила выяснять, хожу я к ним или нет. Те, понятное дело, сказали, что не хожу. На обложке одной из книг, которые я читал, был список дополнительной литературы и среди них «Добротолюбие» с наставлениями святого Феодора Студита для монашествующих. Очень мне захотелось эту книгу прочитать.

В 1944 году, когда мне было семнадцать лет, меня призвали в армию. Год воевал в зенитных войсках. Потом сверхсрочную служил, потому что фронтовиков домой отпустили, а нас оставили. Война кончилась, и в 1946 году меня перевели в хозвзвод. Сутки работаешь, сутки отдыхаешь. Стал я в церковь потихоньку ходить, когда время было. Никто об этом не знал. Увидел я в церкви одну старушку-монахиню и прямиком к ней.

– Матушка, – говорю, – у вас есть «Добротолюбие»?

– Есть, – говорит, – а тебе зачем?

– А войны не боишься? – спрашивает.

«Какой войны?» – думаю. Я тогда про духовную брань еще ничего не знал.

Прошел год. Эта матушка, убедившись, что я постоянно бываю в церкви, подошла ко мне и сама дала «Добротолюбие», четвертый том.

Потом познакомился я с верующими из Тамбова, стал к ним заходить.

Потихоньку стал духовные книги покупать на те деньги, что нам, как солдатам, платили. Одалживал и покупал, потом отдавал. «Добртолюбие» стоило 70 рублей, а нам в месяц давали 30. Книги, которые покупал, прятал у этих эвакуированных.

А тем временем к нам в хозвзвод прибыл лейтенант, тихий такой, скромный, на других не похожий. Мы сблизились, и я его несколько раз в церковь водил. В 48-м меня внезапно арестовали. Сперва от всех дел отстранили. Я и не понял почему. Потом командир намекнул: «Ты вступи в комсомол, тогда тебе ничего не будет». Я отказался – зачем мне это надо? «Ну, как знаешь», – говорит. А до этого еще вот что было. Книги свои духовные, их уже полмешка набралось, я у себя в помещении спрятал. Но кто-то увидел и донес. Книги отобрали. Вскоре вызвали меня в штаб, и давай обыскивать. Два часа терзали.

– А что делали, били?

– Всякое было. Я под конец не выдержал и говорю: «Что вы меня, как

Иисуса Христа евреи, распинаете?» Один подскочил от этих слов и кричит:

«Подписывай, что сказал!» – «Ой, – говорю, – давно бы так!» – и подписал, потому что мне хотелось, совсем как в житиях святых, за Христа пострадать.

Потом, конечно, суд, приговор: «За антисоветскую пропаганду, восхваление религиозного культа и клевету на советскую действительность – десять лет ИТЛ и три года поражения в правах». А лейтенант тот, кого я в церковь водил, на суде свидетелем был. Дали мне последнее слово. Я попросил книги мои сохранить, но не вышло. Когда конечное решение объявили, я обрадовался, а чему – и сам не знал.

Потом отправили меня в камеру к уголовникам. Я и не знал, что на свете такие люди живут.

– Какие «такие»?

– Звероподобные. И сперва я даже пайку тюремную не мог есть, когда видел, что они делали.

– Они у вас еду отбирали?

– Они меня не трогали. Просто от того, что я видел, очень плохо мне было. Потом меня в другую камеру перевели, где обыкновенные люди сидели.

Успокоился и начал есть.

Вначале очень я скорбел. Как это так, думал, к Богу тянулся и вдруг в тюрьму попал? Очень меня в это время схиигуменья Олимпиада 10[ в письмах утешала, как мать сына. «А ты что, в рай хотел с комфортом попасть? Так, чтоб и здесь не упустить, и там не потерять?» – писала она. Еще писала она что-то вроде: «За житие с разбойниками ждет тебя житие с ангелами». Царство ей Небесное. Она сама в свое время в Архангельском крае отбывала тюремный срок в двадцатых годах. Вот и подбадривала. И, наверное, молилась за меня.

Мне потом легче стало. Еще писала мне, что все в свое время сбудется. Так и получилось. Все мне Господь даровал, к чему меня тянуло, и монастырь, и семинарию...

Затем отправили меня этапом в Ижму, Коми АССР, потом в Печоры перевели. Затем в Нарьян-Мар. Это еще севернее. Там тридцать процентов кислорода в воздухе не хватает. Стали на работы с собаками водить... В лагере были разные люди, иногда попадались верующие. Один из них всячески протестовал против работы. Говорил, что нельзя работать на эту власть. Я размышлял над его словами, может он прав и мне надо отказаться от работы. А схиигуменья Олимпиада мне на это ответила так: «Все честные люди трудятся.

Это только одна шпана не работает». Только в большие праздники я от работы отказывался.

Вызывает меня начальник.

– Почему, Кудинов, не работаешь?

Схиигумения Олимпиада, настоятельница Свято-Троицкого Александро-Невского монастыря в селе Акатово под Москвой. Архимандрит Филарет познакомился с ней в детстве в родном селе на Тамбовщине, где в эвакуации жили некоторые из бывших насельниц монастыря

– Сегодня, – говорю, – Рождество. Не могу работать.

А он мне тихо:

– Мы же тоже христиане.

Видно, у него что-то внутри было. Конечно, за отказ от работы в карцер сажали.

А начальник этот ко мне неплохо относился. Идет как-то с обходом, а я на нарах письмо от матушки Олимпиады перечитываю.

Он подошел:

– Что читаешь?

Я ему подал письмо. Он посмотрел молча, вернул мне его и вышел. А както на Пасху он мне на мои деньги муки, масла и сахара выписал, и я себе на Пасху блины пек.

Потом в 1953 году Сталин умер, и Маленков сразу в конце марта амнистию ворам объявил. А наша статья осталась. Но намного легче стало. В еду нам мясо стали давать, на работу уже без собак водили. И жили мы уже не в зоне, а около нее. Кто школу не кончил, учителя стали приходить заниматься. И я тоже стал учиться, меня же после 9-го класса в армию взяли.

В 53-м, когда две трети моего срока прошло, меня отпустили.

– Куда поедете? – спрашивают.

Я отвечаю:

– В Загорск.

Они не сообразили, что в Лавру, так и написали в пропуске. Приехал я в Загорск.

Иду в тюремном ватнике с самодельным чемоданчиком, милиционер меня останавливает:

– Ты куда? – и в пикет повел.

Стали документы проверять, думали, я убежал.

Просмотрели, начальник стал кричать:

– Его за это же посадили, а он опять за старое! Чтоб в двадцать четыре часа уехал отсюда!

В общем, отправили меня в деревню, а там участковый посмотрел документы и говорит:

– Ты где родился?

– В Ленинграде, – отвечаю.

– Ну и езжай туда, – говорит.

– Так я же не имею права жить в больших городах.

– Семьдесят два часа имеешь право там находиться.

Поехал я в Ленинград. Приезжаю к сестре в коммуналку, а она увидела меня, да как закричит: «Брат с тюрьмы приехал!» Все соседи высыпали посмотреть... Пожил я у нее, одежду с ее помощью купил нормальную, чтоб милиция не останавливала, и стал думать, что мне делать дальше.

Через месяц вызывает меня председатель райисполкома и говорит мне, чтоб я ехал жить в деревню, в колхоз. А я колхоза больше тюрьмы боялся.

Знаете, почему? В тюрьме я был верующий, и никто меня не трогал. А в колхозе собрания и все такое.

Пошел я к тете посоветоваться, что мне делать дальше. Она подумала и говорит: «Езжай в Семеновку к болящей Марии».

Болящая Мария11[ была слепая и лежачая с детства. Родственники от нее отказались и только роптали, что, дескать, живет и не умирает. А она людям помогала. Нет пророка в отечестве своем...

Однажды в соседней деревне кому-то приснился сон: идите, мол, к болящей Марии, и она вам поможет. После этого стали к ней люди ходить за

Монахиня Мария (Матвеева, 1904-1969), родилась в селе Семеновское Тамбовской области.

Ослепла в пятилетнем возрасте, в возрасте десяти лет у нее случился паралич ног. Матушка Мария посоветовала отцу Филарету ехать в Глинскую пустынь и предрекла, что он будет священником.

советами. Сама она жила в жутких условиях. Рассказывала мне, что в избе такой холод стоял, что святая вода на полке, и та замерзла.

– А кто за ней смотрел все это время?

– Ребятишки сестры.

– А это не блаженная Матрона?

– Нет, это совсем другой человек, хотя и жили в одно время. Так вот, когда о ней люди узнали, стали приезжать, еду привозить и дежурить там. Ну и сестра рада, что так получилось.

В общем, поехал я к ней, а сам волнуюсь, вдруг не примет. Она не всех принимала. Приехали к ней как-то мать с дочкой из Москвы в стужу, а она их не приняла. Не за делом, говорит, приехали. По-человечески их, конечно, жалко, откуда ехали-то. А оказалось, дочку интересовало, выйдет она замуж или нет.

Приехал я и встал у дверей: «Здесь, говорю, живет болящая Мария?» А она мне из комнаты отвечает: «Проходи, садись». Велела мне ехать в Глинскую пустынь. Царство ей Небесное. До нее я о Глинской пустыни и не слыхал. А каких я там святых старцев встретил! Тогда во всей России таких не было.

Стал я там жить. Постригал меня мой духовный отец Андроник. Царство ему Небесное. Мудрый был человек. Я ему как-то рассказал, что в детстве меня мальчишки называли Филарет, так как был у нас в деревне один такой набожный человек. Он посмеялся и дал мне это имя при постриге.

А в 61-м приехали ночью два наряда милиции разгонять монастырь.

Хватали молодых монахов и на ближайшую станцию отправляли – езжай куда хочешь.

– А почему молодых?

– Много чего от молодых зависит. А стариков не трогали, сами, мол, скоро умрут. А старцы наши это все, конечно, знали заранее.

– Так что же было после разгона пустыни? Как вы попали в Тбилиси? И почему именно сюда?

– Хозяйка этого дома, где я сейчас живу, приезжала к нам в монастырь еще до того и приглашала в гости. А после разгона пустыни отец Андроник, отец Вениамин и я приехали сюда к ней жить. А перед смертью хозяйка написала на меня дарственную на этот домик...

Жили мы вместе с отцом Андроником. Он перед смертью полтора года лежал парализованный, только знаками показывал, что ему нужно. А уже в предпоследний день открылся ему духовный мир. Видим мы, что он, лежа, кому-то головой кланяется, кого-то благословляет, а на наши попытки заговорить с ним не реагирует. Отец Вениамин побежал за митрополитом Зиновием. Потом отец Андроник говорит: «Я буду умирать», – и стал говорить какие-то слова. Я подошел и говорю: «Я ничего не понимаю». А мне молчать надо было. Может быть, он сказал что-то важное. После этого он замолчал и отвернулся к стене.

Как он умер, я и не видел, хотя рядом был. Он мне еще при жизни говорил, что смерть таких людей – великая тайна. Редко кто видит. Я подошел, а он уже холодный был.

Так и болящая Мария умерла. Женщины, кто к ней приходили, ждали этого момента. А она и говорит одной дежурившей: «Пойди, дескать, посмотри, куры в огород залезли!» Та пошла. Вернулась, а Мария уже отошла.

– Что еще говорил отец Андроник о будущем?

– Говорил, как и блаженная Матрона: «Вздохнете на малое время».

– А разве это время еще не наступило?

– Пока еще нет. Тогда хорошая жизнь будет. Православный царь в России.

Россия даст проповедь всему миру. Я тоже спрашивал у него, когда это будет.

Он отвечал, что ляжем мы спать при одной власти, а проснемся при другой...

*** И всё же Варвару смущала общая исповедь. Желающих попасть к отцу Филарету – толпа. Из них девяносто процентов грузин, недавно пришедших в церковь, а ещё очень много людей, знающих батюшку двадцать-тридцать лет. А отцу Филарету уже восемьдесят шесть лет, и силы, естественно, не те. Он выходит и читает общую исповедь с перечислением грехов. Потом спрашивает:

«Все слышали? Признаете себя виновными?» Все вразнобой радостно отвечают:

«Слышали, признаем». Потом каждого накрывает епитрахилью, крестит немного трясущейся рукой и шепчет разрешительную молитву. Иди, причащайся!

«Проформа какая-то», – думала Варвара, наблюдая не раз знакомую картину. Подошла к отцу Филарету без особого трепета, у Варвары известный «набор грехов», перечисляемых на общей исповеди. Только об убийствах, грабежах и абортах надо говорить отдельно, но это не по ее части, потому и была Варвара спокойна. Посмотрел на нее отец Филарет и вдруг спрашивает:

«Нечистым воззрением на мужчин признаешь себя виновной?» И Варвара вспомнила нечто… Что тут добавить? Разве вот что: стоит Варваре просто посмотреть на отца Филарета во время службы, как сразу хочется плакать о своих грехах. Наверное, это и есть не показное покаяние.

Часть третья. В поисках справедливости в несправедливом мире Не смогла оттолкнуть 2014 год. На фейсбучный запрос о дружбе пришел сногсшибательный ответ: «Извините, я с грузинами не дружу. Вы должны публично покаяться в том, что все грузины фашисты и они виноваты в геноциде осетинского народа».

«Н-да, – подумала Варвара, перечитывая по второму кругу от воротповорот: – Где Кура, а где мой дом?»

Ни в каких военных действиях двадцатилетней давности она участия не принимала и никого не убивала. И вообще она по жизни категорически против любого национализма. И в частном, и в целом она чистый миротворец, только голубой каски не хватает для полной схожести. А тут такой поклеп.

Хотя, с другой стороны, это, видно, ее задел бумеранг, запущенный давным-давно.

И из глубины памяти всплыли строчки Асадова:

Где-то струсил. Когда – не помню.

Этот случай во мне живет.

А в Японии, на Ниппоне, В этом случае бьют в живот.

Бьют в себя мечами короткими, Проявляя покорность судьбе, Не прощают, что были робкими, Никому. Даже себе.

Параллельно рифме закрутилось видео для внутреннего пользования.

1992 г. Проходная трикотажной фабрики, а проще Трикотажки.

Из прядильного цеха выходит кучка людей, подгоняемая окриками толпы рабочих сзади:

– Давайте, убирайтесь отсюда!

–Ах вы, негодяи!

– На нашей земле живете!

И всякое такое нелицеприятное.

Среди изгоняемых – семидесятилетняя бабулька Дуся, которая еще вчера работала с Варварой в бригаде чистильщиков.

Сама Варвара молча наблюдает неприятную сцену, потом спрашивает у особо рьяной гонительницы Сопо – ее бригадира.

-– Почему их гонят?

-– Потому что они осетины!

-– Ну и что?

-– Они свои дома здесь, в Нахаловке 12 продают, чтобы осетины в Цхинвали на эти деньги оружие покупали и наших бы убивали! – И толкает Дусю в сутулую спину: – Иди, давай! Шевелись!

Тогда Варвара промолчала. Так и остался с тех пор в душе какой-то неприятный осадок.

И ситуация-то какая идиотская. Если разобраться -– где Дуся и где то самое оружие. И причем тут остальные. Но в подобных сценках большинство людей или подчиняются массовому психозу, или стараются не высовываться. Ибо «кто не скачет, тот москаль» (или осетин, армянин, азербайджанец, или еще кто-нибудь неугодный на данном этапе).

Район в Тбилиси.

С чего началась та заваруха, в начале 90-х годов, Варвара не вникала. В подобных конфликтах, которые как будто под копирку писаны, в борьбе «за территориальную целостность» у каждой стороны своя версия, а дальше идет цепная реакция зла, захватывая все новых и новых людей, не имеющих к конфликту никакого отношения.

У конкретной Варвары при слове «осетины» сразу же возникала ассоциация с Ольгой Семеновной -– мастером из грузинского сектора и еще двумя-тремя девчонками из группы. Сокурсницы как сокурсницы -– ничего особо примечательного. А вот про мастершу стоит сказать отдельно.

Тогда, в начале конфликта, поговаривали, что Ольга Семеновна наотрез отказалась уезжать из Тбилиси, заявив:

-– Здесь я родилась, здесь и умру. Это моя родина. Будь что будет.

Каково ей было на работе, где коллеги тогда постоянно муссировали тему «Грузия для грузин», оставалось только догадываться.

Неконфликтная по натуре, она, наверное, просто отмалчивалась. Тогда как Светлана Шалвовна, к примеру, не боялась спорить и высказывать свое мнение.

Ух, какие страсти кипели тогда! Чуть какая возможность посидеть, так сразу диспут на тему: "Почему в Грузии все так плохо?" Одни нацменьшинства обвиняли, другие -– Гамсахурдия, третьи кляли Шеварднадзе. Любое застолье обычно переходило в жаркий спор до взаимных обид.

…1993 г. В гробу посреди небольшой комнаты лежала женщина со спокойным умиротворенным лицом в своем единственном выходном платье.

Сидящие вокруг тихо перешептывались, кивая на нее:

-– Как будто улыбается бедная Оля!

Около гроба сидел смуглый черноволосый мальчик лет шестнадцати и, обхватив руками голову, с надрывом оплакивал ее по-грузински:

-– Мама, мамочка, почему ты меня оставила?

В этом возрасте мужчина должен стоя принимать соболезнования, не выказывая своих чувств. А Шалва плакал и не стеснялся ни своих слез, ни подруг матери.

Женщины то и дело всхлипывали:

-– Бедная Оля, как рано ты ушла! Пятьдесят три года -– не возраст. Жить бы, да жить!

Варваре вспомнился разговор год назад в учительской. Бывшие ученицы часто заходили в ПТУ поболтать на равных с учителями и мастерами. Что их всех туда влекло?

Сейчас уже и не вспомнишь, почему вдруг Ольгу Семеновну потянуло на откровения с Варварой.

-– Я знаю, я скоро умру,- сказала она, задумчиво глядя перед собой. -– Слушать это от цветущей женщины было странновато. -–Да, да, -– повторила она, перекрывая Варварины возражения, -– это так, я сон видела года два назад.

Будто кто-то прилетел с неба и сделал мне на пальце насильно три надреза.

Сперва думала: три дня или три месяца. Но прошло и то, и это. Теперь я понимаю, это значило три года. И вот еще что. Я просила Бога, чтобы дал мне время моего Шалву хоть как-то поставить, на ноги. Сейчас я вижу, что он действительно изменился. Значит, время мое близко. -– И она замолкла.

Все в ПТУ знали, что Шалва приемный. Все, кроме него самого. Шалва, заводной, неуравновешенный мальчишка, был ходячей болью этой тихой, незаметной женщины.

-– Какой он был трудный ребенок, -– сказала она, качая головой и, прикрыв глаза, вспоминая. -– Какой трудный! И вообще я хотела девочку. С девочкой легче. Когда мы с мужем поняли, что детей у нас не будет (я поздно вышла замуж), стали ездить по детским домам, присматривать ребенка. Я хотела светлую, голубоглазую девочку, чтоб на нас была похожа. Приехали в один детский дом в Азербайджане, показывают нам детей. Смотрим, нет и нет того, кого мы ищем. Собрались уже уходить. И вдруг ко мне сзади подбежал трехлетний мальчик, черный, как таракан, обхватил меня за ноги и сказал:

"Мама". Я заплакала и не смогла его оттолкнуть. Взяли его. Видно, Бог так захотел, -– вздохнула она. -– Привезли его домой. Тут выяснилось, что он совершенно неуправляемый. Что он вытворял! Ни слова, ни уговоры -– ничего не действовало. Я думала, что я не умею воспитывать. Даже поседела раньше времени... Сейчас вспоминаю и удивляюсь, как я это все выдержала… В школе учился очень плохо. Рассеянный, невнимательный, не мог сидеть на одном месте… Что это было! Я все молилась, чтобы он как-нибудь образумился… Хоть и молитв толком не знаю, так, свечки иногда зажигала в церкви.

Постепенно стал он меняться. Тише стал. Закончил восемь классов. Перевела его в училище, чтобы какую-нибудь специальность приобрел. Меня ведь скоро не станет, -– она снова замолкла, уходя в свои мысли.

Варвара тем временем снова увидела себя в тесной комнате. Мерцает у гроба лампада, горящая в банке из-под майонеза.

Шалва, не умолкая, разговаривает с мамой:

-– Мама, милая, никто мне тебя не заменит.

Тут же сидит педсостав и женщины, вытирая платками глаза, переговариваются вполголоса:

-– Только-только ведь Шалва повзрослел, серьезным стал. Сердце Олино взял, характером на нее похож. Бедная даже и порадоваться толком не успела...

Рядом у дверей молча стоит ее муж, смотрит невидяще перед собой.

Ходили слухи, что он во многом был виноват перед ней.

Параллельно вспоминается тот разговор в учительской.

-– С отцом он не ладит, -–вздыхает Ольга Семеновна. -–Очень я из-за этого переживаю, но поделать ничего не могу, стараюсь сгладить острые углы...

Мой мальчик как порох. Несправедливость не любит. А я скандалы не люблю.

Я еще из-за чего переживаю -– Шалва к баптистам ходит. С одной стороны хорошо: не пьет, не курит, не матюгается, как наши остальные мальчишки во дворе. А у меня душа не спокойна. Они же сектанты. Я хоть в церковь сама редко хожу, ничего как следует не знаю, только понимаю, что церковь -– это совсем другое. Как его переубедить -– ума не приложу. «Мама, -–он говорит, -– я же ничего плохого не делаю». Все же как-то не то, -– вздыхает она печально.

-– Недавно рис им там давали, так он свою порцию домой принес, радуется:

«Вот мой паек!»…Смешной какой, -– и тихо смеется своим мыслям. -– Знает, что нам трудно. Я одна работаю, муж безработный да еще свекровь с нами, лежачая. Я за ней смотрю. Молюсь, чтобы мне раньше нее не умереть.

Замучаются они с ней без меня… Она пережила свою свекровь дней на сорок или чуть больше. Ходила на работу до последней недели. Замечали люди, что она какая-то вялая, но не больше. Потом она слегла.

Врач посмотрел, да только рукой махнул:

«Запущенный рак. Чего раньше не привезли?..»

…Мальчик у гроба смотрит, уставившись на огонь лампадки. Пожилая женщина в черном платье, ее сестра, подошла к гробу, запричитала:

-– Знала ты, бедная, чт у тебя. Никого беспокоить не хотела. С открытой раной в груди на работу ходила. В сумке вату носила… Отмучилась теперь...

Подруги шушукались.

-–Пожалел Бог Олю. При раке люди сколько мучаются, а она только последнюю ночь кричала… Потом подошли к мужу и сыну попрощаться. Варвара увидела, как Шалва неумело перекрестился, и подумала: может, и правда, со временем отойдет от баптистов, молитвами матери.

Год спустя после похорон собрались сотрудники отметить ее годовщину.

Принесли кто что мог и сели за стол. Политику в этот раз никто не трогал.

Много было сказано об Ольге Семеновне хорошего и доброго. И Светлана

Шалвовна в конце подытожила:

-– Не помню я, чтоб она с кем-то была в ссоре и не разговаривала, не помню, чтоб осуждала кого-то или жаловалась на свою жизнь. И потому думаю, что Оля теперь у Бога...

Все закивали, соглашаясь...

…В 1995-м расформировали училище, все разошлись, кто куда. Следом и сама Трикотажка ушла в небытие. Все станки сдали в металлолом. Иногда бывшие коллеги встретятся на улице или на чьей-то панихиде, поохают о старом и нет- нет, да и вспомнят Олю… … В 2005 году случился вдруг отголосок той давней истории.

Дело в том, что в рабочем общежитии на Зестафонской улице, где когдато жили Светалана Шалвовна и Ольга Семеновна, обитала прядильщица Нана Зарандия с двумя детьми. Короче, жили-были три подруги. И старший сын Наны, белобрысый Имеда, вырос вместе с тем самым «неуправляемым тараканом» Шалвой. Потом их родители получили квартиры от фабрики, но дружба осталась.

Нана, нарожав еще троих детей, после развала Союза вконец погрязла в долгах и в итоге потеряла квартиру. Имеда, отслужив срочную при Шеварднадзе (тоже незабываемое времечко было, когда наши солдаты в разных туфлях и тапках ходили), завербовался в Ирак в надежде заработать братьям и сестрам на жилплощадь. Пробыл он в Ираке полгода, уже и долгожданная квартира замаячила впереди, как вдруг их часть перевели на осетинскую границу. Подразумевалось -–чуть что, и сразу в бой с сепаратистами. Тут ему, видно, что-то вступило в голову.

Он позвонил матери и сказал:

-– Мам, я не буду стрелять в своих. Знаешь, тетю Олю вот вспомнил.

Он дезертировал из части. А с ним еще семьдесят человек таких же умников. Тоже, наверно, «своих» осетин каждый имел в виду.

За нарушение контракта им штраф огромный навесили 10000 лар. Пока не выплатишь – с документами проблема, ни на одну официальную работу не возьмут.

Нана поначалу сильно убивалась:

-– Как же Имеда себе жизнь поломал! Ни жениться теперь не сможет толком, ни нормальную работу найти. Криминал какой!

Успокаивали ее старые подруги, как могли.

-–Что поделаешь? Все образуется. Не смог человек. И мы б, наверное, не смогли.

С другой стороны, территориальная целостность крошечной Грузии, присяга -– тоже не шуточки. Сколько людей из-за этого погибло.

Варвара не дипломат и не военный эксперт, чтоб разбираться в таких запутанных вещах. Только знает простую истину: если человек захочет, то на Луну полетит, а земные дела тем более разрулить бескровным путем можно, если опять-таки очень постараться.

Кто это из умных так красиво сказал, что человек от зверя отличается тем, что может чужую боль воспринять как свою?

Когда-то Ольга Семеновна не смогла оттолкнуть незапланированного мальчишку, потом Имеда не смог стрелять в «своих». Значит, все путем, все нормально. Жизнь продолжается.

Про возможного террориста

Июль 2004 года. Варвара маялась без работы и, соответственно, от безденежья. Клиенты по уборкам все разъехались, и до сентября ничего не предвиделось.

И вдруг – его величество случай! – соседка заботу проявила:

– У моих знакомых квартиранты мальчишку в первый класс хотят подготовить. Если не боишься, рискни.

– А чего бояться?

– Они чеченцы, только из Панкиси приехали. За месяц хотят ребенка русскому научить. Никто не берется. Грузинский он тоже не знает.

С отцом ученика договорились быстро:

– Вы ему будете говорить на русском, а мать тут же сядет и на чеченский переведет. Хамзат не тупой. По ходу математику и английские слова давайте.

Хуже не будет.

Через месяц Хамзат мог более или менее сносно отвечать на несложные вопросы, а Варвара в процессе перекрестного обучения овладела эрзацчеченским и шикарными рекомендациями в кругу беженцев. Так началась ее карьера репетитора и погружение в исламский мир, которое затянулось на несколько лет. Наблюдать стык менталитетов всегда занятно, а для любопытной Варвары тем более.

Однажды увидела, что шестилетний Ильяс ездит на автобусе в школу сам и сказала родителям:

-– Как вы не боитесь его одного отпускать?.. Чужой город. Большое расстояние. У нас в школу на соседней улице детей в таком возрасте за ручку водят.

Ее не поняли:

-– Мы ему один раз показали дорогу, чего же еще? Он не заблудится. Там, в Чечне, война идет. Нас в любой момент могут убить. Ильяс не должен растеряться в этом мире. Наши мальчики в двенадцать лет автомат разберут и соберут за пять минут. А тут подумаешь -– школа...

Не только Варвара наблюдала за своими работодателями, но и сама подвергалась их пристальному досмотру..

– Ты не куришь? – спросила ее как-то Сацита, подкладывая ей на тарелку пирожное. Демонстрация гостеприимства была обычным делом после каждого урока, и отказы воспринимались как «неуважение».

– Как? – переспросила Сацита с ехидством. – Все грузинки курят. Мы же видим.

– Вот и не все, – бросилась Варвара отстаивать честь Грузии. – Верующие не курят.

– Ты, что ли, верующая? – Сацита окинула ее сомнительно-оценивающим взглядом.

– Ну, вроде того.

– А почему в брюках и без косынки?

Подразумевалось, что чеченки – настоящие верующие, поскольку даже дома все, как одна, в длинных юбках и в косынках.

– Я в церковь по-другому одеваюсь, – попыталась оправдаться Варвара, но не тут-то было.

– А что, Бог тебя только в церкви видит, а здесь нет?

Как известно, в щекотливых ситуациях лучше задать встречный вопрос. И Варвара стала выяснять, почему только у муллы две жены, а у других такого нет.

– Двух жен только очень богатый человек может себе позволить, – пустилась в подробные объяснения Сацита. – Поровну содержать, да чтоб под одной крышей не жили. Это, поверь, очень сложно...

Предложения позаниматься с чеченскими детьми посыпались одно за другим. О каждом ученике рассказывать – долго будет. Но на Исламе стоит остановиться отдельно. Он поразил самозваную учительницу редким старанием в учёбе. Высокий, светловолосый, голубоглазый. В нем не было подростковой расхлябанности, свойственной школьникам в этом возрасте. Постепенно отношения между ними перешли в дружески-доверительные, и официоз исчез.

Однажды Ислам явился на урок в довольно кислом настроении.

Извинился за опоздание и сел.

– Что-нибудь не так? – посочувствовала Варвара.

– Часы отца на улице потерял. Искал, искал, никак не нашел. Потому опоздал.

– Отец, наверное, ругать будет?

Молчаливый, еле заметный кивок…

– Дорогие, наверное?

– Да-а! – отозвалось печальным эхом.

– А ты скажи, мол, на тебя грузины впятером напали и отняли часы, – придумала выход несознательная Варвара. – Тогда точно ругать не будет.

– Что вы! Что вы! – отшатнулся от нее Ислам. – Это еще хуже. Во-первых, врать отцу – последнее дело. Коран запрещает. А во-вторых, «грузины отняли»

– это еще хуже. Магомед разозлится и скажет: «Часы – плевать. Лучше бы тебя там убили, чем что-то отняли у чеченца. Позор!»

Варвара спешно переключилась на учебно-образовательный процесс.

Время шло. Ислам уверенно щелкал дроби и несложные задачи, зубрил неправильные глаголы и все меньше делал ошибок в диктантах. Он всему учился быстро и очень старательно.

– Скажи, зачем тебе это все нужно? – не утерпела однажды Варвара. – Видела я ваших мужчин. В науках они, прости, не Эйнштейны. Но дети так старательно учатся!

Ислам помялся и начал издалека:

– Понимаете, я хочу попасть в рай.

Учительница поперхнулась. Старательный ученик истолковал это посвоему:

– А что? Вы разве не хотите попасть в рай?

– Хочу... Но... М-м-м... Грехи не пускают.

– А вы не грешите! – посоветовал духовно продвинутый школяр. – Вот я, например, живу праведно. И стал загибать пальцы: почитаю родителей – раз.

Делаю намаз – два...

И правда, когда урок совпадал со временем молитвы, Ислам отпрашивался на пятнадцать минут, бежал в ванну мыть ноги и начинал класть земные поклоны на персональном коврике. Точно так же поступали другие ученики и их родители.

– Держу посты – три, -– продолжал перечислять Ислам. -– Я ни разу не пил вина и не курил.

– Э, стоп, стоп, – не выдержала Варвара. – Как это -– жить в Грузии и вина не попробовать? Что, в гости никогда не звали?

Ислам поднял на нее совершенно бесхитростные глаза. Так играть на публику было невозможно.

– Звали. Много раз. Но я говорил, что мне нельзя, и грузины отставали.

Коран запрещает все, что туманит сознание.

– Так в чем же дело? – опять не поняла Варвара. – По вашим меркам, ты готов для рая. Какие проблемы?

– Чтобы попасть в рай, мне надо принять участие в теракте. Для этого надо учиться. Математика, например, нужна при стрельбе, физика…

– Это прикол такой, да? – не поверила Варвара.

– Нет, я серьезно.

– Ну, и когда же нам ждать радиоуправляемый взрыв? – Варвара попыталась шутить.

– Мы в Грузии этого делать не будем, – опять же серьезно и невозмутимо ответил школьник.

– И чем бедная Грузия удостоилась такой чести?

– Вы нас приняли. Мы добро помним.

Потом Ислам сказал оживленно:.

– Вот я вам случай расскажу. Одного нашего парня ваши грузины в интернет-кафе порезали. Просто так. Затеяли драку из-за ерунды. Он защищался. Так наши старики, вы же знаете, как мы их уважаем, сказали: «Не будем ответ давать. Грузины нас приняли. Не надо мстить».

– Раз уж вы такие понятливые, вообще не надо никаких терактов…

– Они сорок тысяч наших детей убили, -– вспыхнул Ислам и пошел перечислять ужасы двух чеченских войн:

– Господь воздаст каждому по делам его! Эта война идет двести пятьдесят лет, еще с Шамиля, – не унимался Ислам. – Вы знаете, кто такой Шамиль?

– Имею представление. Читала «Хаджи-Мурата».

– А кто это?

Пришлось сделать экскурс по творчеству Льва Толстого. В дверь на шум заглянула мать Ислама.

– Это мы про русскую литературу говорим, – выкрутилась учительница.

Дверь тихо закрылась. Ислам усмехнулся увертке, но слушал внимательно. С превеликим трудом все-таки вернулись в тот день к математике, но разговор этот вскоре продолжился.

– Напишите, пожалуйста, за меня тему «Письмо детям Беслана», – попросил Ислам. – В школе задали, у меня не получится.

Варвара быстро написала сочинение, стараясь осуждать само зло и оплакивать жертвы.

А Ислам, прочитав, вскипел:

– А почему вы здесь про наших детей не написали? У нас больше погибло!

И опять волна ненависти. Спорить не было сил.

И Варвара лишь спросила:

– А если я попаду в эту вашу террористическую кашу? Или мои родственники и друзья в России?

Ислам нисколько не смутился:

– Скажете, что вы учили меня, сына муллы, и вас отпустят. Я же не слепой, знаю, что вы ко мне хорошо относитесь.

– Большое спасибо. Но те, другие, чем виноваты?

Любимый ученик пожал плечами:

-– Ничем. Судьба такая.

-– Да пойми ты, кто-то должен остановиться в этой страшной цепочке зла!

Бог есть любовь…

-– У вас неправильное представление о Боге.

Так и расстались они тогда с Исламом, оставшись каждый при своем мнении.

Год спустя после описываемых событий Ислам позвонил Варваре на мобильник и, путая слова от возбуждения, попросил:

-– Придите, пожалуйста. Моего отца в тюрьму посадили. Финансовая полиция. Как будто он украл. Он нашим беженцам бесплатно все раздавал, что «Братья мусульмане» посылали. Никаких документов не вел. Нам тут бумаги с грузинского надо перевести, в чем его обвиняют. Только денег нет, потом отдадим.

Через полчаса Варвара сидела, обложившись бумагами, и строчила перевод. Ислам сидел рядом, вникал во все нюансы и время от времени рассыпался в благодарностях.

Провожая ее, он заверил:

-– Как деньги будут, я позвоню, отдам.

Варваре пришли на память его планы попасть в рай, и она предложила бартер.

-– Давай меняться.

-– Чем? – не понял любимчик.

-– Если пойдешь на теракт, отпусти одного человека за этот перевод.

Ислам согласился.

-– Обещай, что не забудешь! -– потребовала Варвара.

-– Обещаю.

На том и расстались.

Много воды с тех пор утекло. Больше они не виделись. Но когда по телевизору показывают теракты и взрывы, Варвара всегда всматривается в фотороботы смертников и просит мысленно: «Отведи его от этого, Господи! Он хороший. Только заблуждается. Тебе, Господи, все возможно!»

Про козла Василька и «русских оккупантов».

Дело было как раз через два дня после нападения бандитов на домик Елены в горах. Дядя Коля еле ползал по хибарке с разбитой головой, обильно смазанной зеленкой, Елена тоже была не в лучшем виде. Изрезанные ножами руки и лицо в садинах заживали медленно.

Со двора из сараев доносилось неспокойное блеяние. Козам надоел их двухдневный затвор.

Варвара, стараясь обходить взглядом кровь на стенках -– память о незваных гостях, -–предложила:

-– Может, я их пойду пасти?

Дядя Коля вскинул на нее умоляющие глаза:

-– Пойди, родненькая, застоялись козочки за эти дни.

Елена, колеблясь, медлила с ответом.

Похожие работы:

«КОДЕКС НРАВООПИСАТЕЛЯ, ИЛИ О СПОСОБАХ СТАТЬ БАЛЬЗАКОМ Прежде чем начать выставлять на титульном листе свое имя, Оноре де Бальзак (1799–1850) опубликовал немало сочинений под псевдонимами или вовсе без подписи. Среди этой многообразной продукци...»

«А.С. Пушкин Борис Годунов Книжная лавка http://ogurcova-portal.com/ Александр Сергеевич Пушкин Борис Годунов

ЧТЕНИЕ

ЗАПИСКИ АНТИВИРУСА

Хатуна

Всем привет! Я – Вахо по кличке Антивирус. Просматривая в Интернете чужие блоги, решил начать свой. Не знаю, как выйдет, но там разберёмся.

Где-то попалось мне изречение «Жизнь самого неинтересного человека по-своему интересна». Вот и будет случай это проверить.

Начну для приличия с биографии. 1970 года рождения, тбилисец, отец – грузин, мать русская, школа, институт – полный комплект, как у многих. 16 лет без официальной работы. Несколько лет перебиваюсь сантехникой компов: переустанавливаю винду, вставляю драйверы и антивирусы, чищу кейсы и т.д. Хожу из дома в дом по вызову и, стуча по клаве, наблюдаю жизнь разных типов на манер видеокамеры. Прикольные бывают штуки, скажу я вам.

Начать писать меня подтолкнула Хатуна, моя клиентка. Это потом мы с ней скентовались, а до того попал я к ней на общих основаниях, а значит, по объявлению. Мой мобильник принял вызов и через некоторое время я сбивал костяшки пальцев о её некрашеную дверь, т. к. звонка не наблюдалось. (Уже ясно, что клиенты мои – «труждающие и обременённые».)

Открыла мне дверь высокая приятная женщина. Рядом крутились две девочки: одна школьница, другая ещё меньше.

Шагнул я прямо в брошенный на полдороге ремонт, потом под Хатунин поток извинений оказался в единственной жилой комнате 3х5. Тут тебе и спальня, и кабинет, и столовая. В углу торчал старый комп с громоздким монитором. Напротив вся стенка увешана бумажными иконками. Перед ними горящая лампада. Я сразу смекнул: раз лампада, значит, состав церковный, а не просто свечки жгут на «чтобы повезло».

Начал я с компом разбираться. Слышу, как Хатуна шёпотом дочку в магазин посылает:

– Возьми на запись пирожные и кофе. Неудобно, он первый раз у нас в доме.

Через 10 минут около меня красовалась тройка эклеров. Что тут скажешь, уже ясно: хозяйка малость с приветом. Сейчас даже маляров на ремонте мало кто кормит - лишняя возня, а про таких, как я, и вовсе речи нет.

Возился я долго: машина – старьё, одно мученье.

Хатуна сочувственно вздыхала мне в затылок:

– Я понимаю, очень старый, но на новый никак не соберу...

Я молча клацал по кнопкам, злясь на весь свет и чувствуя, что застрял здесь надолго.

– ...Нам этот компьютер Шеварднадзе подарил.

Я повернулся к ней всем корпусом:

– Сам лично?

– Представьте себе, – подтвердила Хатуна, – молюсь за него, как за благодетеля.

Я невежливо хмыкнул, просто не смог сдержаться. Вся Грузия при этом имени плюётся, а эта блаженная молится. Наверное, от нищеты крыша едет.

Хатуна безо всяких оскорблённых стоек продолжала:

– Всё, что нужно, само приходит. Мне очень нужен был компьютер для моих девочек. На репетиторов у меня денег нет, на книги тоже. Одно спасение – Интернет.

У моей старшей в школе была выставка её рисунков. Она и правда прекрасно рисует. В школу пришла какая-то светская комиссия во главе с Шеварднадзе. Посмотрели её рисунки и дали первое место с призом – компьютером.

– И всё у вас в жизни так ловко выходит? – подъязвил я.

Хатуна и на этот подкол не среагировала. Ответила без всякой напряги:

– Я же говорю: всё, что действительно надо... Я когда мужа похоронила и осталась одна с двумя дочками, думала, с ума сойду. Как видите, не сошла, даже наоборот. У меня много планов на будущее. Вот хочу в мэрии кредит взять и маленький магазинчик открыть.

– И чем торговать будете? – я пытался скрыть свою иронию, но голос выдавал. Нет, положительно эта женщина меня с ума сведёт. Ведь торговля – дело тонкое.

– Мамао («отче, духовный отец» (груз.). – М. С.) благословил сигареты и жвачки – самое ходовое. Другое здесь не пойдёт. На улице и так три магазина. Только сказал, чтоб молилась за каждого покупателя.

Я заткнулся. Представил себе, какая это морока – молиться за каждого. Я бы точно не потянул, без того нервы ниже нуля...

Короче, разговорились мы с ней о том о сём. Много чего она мне рассказала. Слушал я и балдел про себя. Нет, не про то, как получаешь нужное из разных рук, – такое со всяким бывает. Тут в другом фишка. Как ей удаётся такой настрой годами сохранять?

Ведь был и я когда-то человеком. Тоже мамао имел, на службы ходил. Сперва на крыльях летал, потом (даже сам не заметил, когда именно) потух и бросил всё это. А всё из-за осуждения. Да это дело прошлое...

По словам Хатуны вырисовывалась такая картина маслом.

В начале 90-х годов она увлекалась политикой, бегала по митингам, искала своё место в национальной идее. Потом, как и все, мужественно переживала ледниковый период в Грузии. (Как такое забудешь, сам шишки в парке собирал – на дрова денег не было.) Поздно вышла замуж за своего свана. Хатуна и сама сванка, другого в мужьях и представить себе не могла (вот они, стереотипы, что с людьми делают).

Её Нукри оказался совершенно дремучим типом. Только и знал: сколько настоящий грузин в день литров вина должен выпить и сколько это будет в водочном эквиваленте. Да ещё пару подобных истин. В голодные 90-е годы жили тем, что продавали барахло из дома. Работать Нукри не шёл и жену, разумеется, не пускал. Хатуне только оставалось втихую плакать у икон. Разводиться она не собиралась, ругаться с двухметровым амбалом тоже – себе дороже.

Вот с такого кислого старта началась её цепочка чудес, переросшая в уверенность, что каждая встреча неслучайна и всё необходимое само придёт. Таким же макаром сам собой в её жизни мамао Михаил нарисовался, а потом и нужные духовные книги, квартиранты на одну комнату (это всё уже после смерти мужа было) и т. д.

Меня поставь в такую ситуацию – муж из 17-го века, безденежье, – я бы до поножовщины дошёл, а Хатуна, извините за затёртое, духовно воскресла.

Расставались мы на такой ноте:

– Вахо, вы на свою жизнь повнимательней посмотрите – удивительные вещи увидите в себе самом и вокруг...

Свои 20 лари я не взял, хоть она мне и пыталась их всучить. Дело в том, что верующих я видел пачками, а Хатуна – эксклюзив.

Короче, решил после этого записывать, если что будет интересное...

Радость одна на всех

Кажется, это было так...

– Эй, Вахо, постой!

Я уже заходил в подъезд, но оглянулся на крик. Смотрю, у скамейки дядя Вася, сосед мой, маячит и рукой меня подзывает.

Я подошёл. Видок у него был ещё тот: рубашка непонятного цвета, седые волосы с одной стороны дыбом стоят, а с другой будто корова лизнула. Ну, и всё прочее соответственно. Как тётя Шура умерла – всё, покатился старик.

– Просьба у меня к тебе, – начал дядя Вася после обмена приветствиями. – Завтра Пасха. Покрась мне три яичка луком, чтоб коричневые были. Соседи у нас в корпусе почти все новые. Не хочу их дёргать. А ты свой, на моих глазах вырос, знаю, не откажешь.

– Зачем коричневые? – не понял я. – Что, война, что ли? Мама в хендро (корни растения, которые при варке дают красный цвет. – М.С.) красит. Выходят ярко-красные, как в рекламе.

Руки у старика затряслись от нервов. Паркинсон у него уже лет 10.

– Да ты не тарахти! «Рекла-ама», – передразнил он меня. – Я же тебе говорю русским языком: мне коричневые яйца надо. Для меня цвет – главное. Я Нино помянуть хочу.

«Ясно, – соображаю, – откуда ветер дует. Наверно, любовница его». Как моя мать говорит: голодной куме всё хлеб на уме. И я подмигнул ему, стараясь не выходить из рамок приличия:

– Что, дядь Вась, не терялись вы в своё время на женском фронте, а?

– Тьфу ты, – разозлился старик. – Я ему про Ивана, а он про болвана.

– Всё, всё, молчу, – я тормознул. – Будут вам коричневые яйца. Нет проблем, – и пошёл ва-банк: – А что за Нино, если не секрет?

Дядя Вася смягчился:

– Это ещё на фронте было. В 44-м воевала моя часть на Украине. И вот как-то весной смотрю: наша связистка Нино три яичка в котелке в луковой шелухе варит. Удивился я. «Чего, – говорю, – ты тут делаешь?» «Сегодня Пасха, – отвечает, а сама вся сияет. – Вчера хотела покрасить, да не вышло».

Она тем временем выудила одно яичко, подала мне ещё горячее в тряпке и говорит: «Кристе ахсдга!» «Чего-чего?» – не понял я. Тогда я эти слова впервые услышал. Вот уж не думал не гадал, что после войны в Грузии осяду и буду слышать их каждый год.

А Нино мне со смехом переводит: «Христос воскрес!» «Тише, – струхнул я за неё. – Вот политрук покажет тебе, кто воскрес». Она лишь рукой махнула: «Пускай, – говорит, – слышит. Сегодня день такой!»

– Красивая была? – поинтересовался я.

Дядя Вася помедлил, пожевал губами, оценивая, потом выдал:

– Обыкновенная. Из себя невысокая, глаза задумчивые.

Старик поднял на меня подслеповатые глаза в красных прожилках и глухо закончил:

– В тот день её немецкий снайпер застрелил.

Я закашлялся. Что называется, «не ждали».

Дядя Вася помолчал немного, потом сказал:

– Этой ночью видел её во сне, как тебя сейчас. Будто стоит передо мной и коричневое яйцо мне протягивает. И я ей точно такое же даю и слова ответные говорю: «Воистину воскресе!»

Он исподлобья глянул на меня и заключил совсем уж не вяжущимся:

– Умру я в этом году, Вахо, вот помяни моё слово. И так уж зажился.

– Да что вы, дядя Вася, – стал я его успокаивать. – Живите сто лет.

– Что я, ворона, что ли? – он только криво усмехнулся.

– Вы мир от фашизма спасли, – сказал я немного картинно. Более умного на тот момент в голову не пришло.

– Спас, ну да, конечно, – иронично отозвался дядя Вася. – Вон на днях Лаша, Нугзара сын, болтал что-то с пацанами по-английски во дворе. Я ему сказал: «Ты хоть знаешь, кто Вторую Мировую выиграл?» Он эти... проволоки из ушей вынул, сперва не понял. Потом лоб наморщил и говорит: «Американцы, кажется, а что?»

– Ну, каково, а? – дядя Вася хлопнул себя кулаком по колену. – Это чему ж их в школе учат, Вахо?

– Да нормально их учат, – говорю я. – Просто этот лоботряс и на уроках в наушниках сидит, понятия не имеет, что там учительница говорит. Что с них взять? Американское поколение. Дальше своего фейсбука мозги не работают.

Дядя Вася искоса поглядел на меня, глубоко, как конь на водопое, вздохнул и закруглил общение:

– В общем, нет у меня слов, нет слов! – и зашаркал к подъезду.

«Нет слов» – это потому что на нынешнее время у дяди Васи заслуженный большой зуб. По политическим убеждениям он слепо стоит за Путина (Медведева вообще не воспринимает). Причём руководствуется своей железной логикой: «На 9 мая Путин на Красной площади парад сделал, а Саакашвили что? 100 лари в зубы, которых нет, и чахлый венок на могилу солдата?»

А то, что на эту самую Красную площадь его, русского, без визы не пускают, – это вообще кровоточащая рана, но боль эту он носит в себе, не афиширует.

И вот смотрел я на эту сгорбленную удаляющуюся спину, и такое зло меня взяло, что просто слов нет.

Побежал я к себе наверх и сходу набил сообщение на личный сайт Саакашвили: «Миша, будь человеком, верни ветеранам льготы на свет и газ! История не простит!» И подписался полным ФИО.

Отправил и задумался: что этим изменишь? Да в принципе, ничего. Васе самому уже эти льготы до фени, он как лунатик ходит. Ему нечто другое нужно.

Но я должен был что-то сделать. Душа горела...

Сегодня бежал я по лестнице на вызов, Нугзар меня тормознул:

– Слыхал новость? Фронтовик-то наш, дядя Вася... всё, вошёл в историю.

И видя, как я туго соображаю, дополнил:

– Скончался сегодня утром.

Я чуть не поскользнулся на крутых лестницах, только и сказал:

Наверняка теперь дядя Вася в светлом месте, там, где визовый режим и льготы на коммуналку без надобности, а только одна постоянная радость. Потому что для всех «Христос воскресе».

Поездка в Бари

Пришёл я вчера домой, а мать мне, психуя, докладывает:

– Вампириха твоя из Италии приехала. Просила зайти.

Не любит она Бэлу – мою однокурсницу, просто на дух не переваривает. Вампирихой её прозвала за то, что она по часу со мной на телефоне висит – душу изливает.

Бэла – своя в доску типша, доброты в ней, как полноты, хоть отбавляй – 150 или 170 кг будет. И от того, и от другого она в вечном томлении. Лишний вес мобильность снижает, а доброта – все вокруг проехаться норовят. При таком раскладе причин для жалоб на жизнь бывает выше крыши. Бэла убеждённая атеистка – и в то же время постоянно требует от Господа Бога отчёта: почему, мол, этот мир так плохо устроен? Само собой, связь с Небом у неё не налажена и претензии всегда остаются без ответа. Вот потому и нервы у подруги моей ниже нуля и волны депрессии её захлёстывают. В такие моменты, а это бывает частенько, Бэла хватает телефон и звонит мне.

Помню, два года назад позвонила и давай на подругу Лину жаловаться, которая её «кинула на деньги» (долг не вернула) и с каким-то парнем в Италию укатила:

– И везёт же этой негодяйке! Как везёт! Такого мужика отхватила!

Мужики для Бэлы – больная тема. Сколько экспериментов было, а толку – ноль. Всё альфонсы попадаются.

Из трубки тем временем доносились хлюпающие звуки:

– Вахо-о... Я тебя как брата прошу, найди мне кого-нибудь. Ты же в церковь ходишь, может, там какой-нибудь тип подвернётся.

Я мысленно перебрал «типов» и представил рядом Бэлу. Мозаика однозначно не складывалась.

– Там глухой номер. Во-первых, мужиков мало, да плюс все нормальные давно разобраны.

– Вахо, ну придумай что-нибудь, – гнула своё Бэла. – Когда там у вас общий сбор?

Я понял, что от неё так просто не отвяжешься, и сказал нехотя:

– Соборование в этот четверг. Будет куча народу.

Хлюпанье тут же прекратилось.

– А это что? – заинтересовалась Бэла.

– Прощаются невольные и забытые грехи, – бормотнул я скороговоркой.

– Подходит! – загорелась Бэла. – Иду!

– Ты ж неверующая, – говорю.

– Да иди ты! Очень даже верующая. Лишь бы толк был. Ты на себя посмотри. То ходишь в церковь, то сачкуешь.

Я молчал. Крыть было нечем.

– Лучше скажи, кто там из святых помогает замуж выйти хорошо.

– Вроде Николай Чудотворец, – сказал я первое, что пришло на ум.

– Я буду работать в этом направлении! – трубка чмокнула от восторга.

Тогда ни я, ни она не представляли, во что выльется это её «направление».

В церковь Бэла явилась без опоздания, вооружённая каким-то бедуинским покрывалом с верблюдами, и объявила мне вместо приветствия:

– Это чтоб бабки не цеплялись.

И сразу взяла быка за рога:

– Так. Где тут клиенты?

Народу уже собралось порядочно, в основном новые лица. Пустил кто-то слух, будто соборование для здоровья хорошо. Вот и повалил народ семьями, с грудными детьми. Благо платить обязаловки нет – сколько дашь.

Бэла оглядела критически поле деятельности:

– Да, негусто... – и сразу подвела безнадёжный итог: – На сто баб один прораб.

Но тут же наметила объект:

– Вахо, тот лысый справа – чем дышит?

– Оставь его, пьёт часто. Теперь тсс: уже Евангелие читают.

Бэла зажгла метровую канделябру и нацепила на свои обесцвеченные кудри полотно с верблюдами. Через пять минут из-под её маскировки донёсся шёпот:

– А тот, впереди, борода как у неандертальца?

– Его не тронь, – зашипел я углом рта. – В монахи готовится.

– Серьёзно, что ли? – и тут же «диагноз» поставила: – Мне с поехавшей крышей не надо.

Тут к ней поворачивается впереди стоящая Ольга и шамкает, грозно вращая глазами:

– У-у, блудница вавилонская! Давай уматывай отсюда! Совсем стыд потеряли... Уже в церкви клеются...

Какое-то время мы не общались. Потом Бэла первая позвонила. Восторг бил фонтаном из трубки:

– Вахо, поздравь меня, я к лютеранам втёрлась!

Я будто лимоном подавился.

– Зачем тебе это? Опять варианты ищешь?

– Ты совсем от жизни отстал! – Бэла прямо соловьём заливается. – Я гигантское дело пробила. Теперь мою дочку, если воскресную школу не пропускать, в Германию бесплатно пошлют. Я там ещё в дьякониссы пролезла.

– Куда?! – окосел я. Чего-чего, а такой прыти точно не ожидал.

– Уши прочисти! В дьякониссы. Обо мне в их церковном вестнике написали. Известная личность я теперь. Усёк, Вахо?

– А с дьяконисс ты что будешь иметь?

– Всё просчитано, Вахунхула. Для особо почётных прихожан у них богадельня имеется и пайки дают приличные. Я уже всё продумала. Дочку в Германию пошлю задарма, за это время она как раз немецкий подучит в этой воскресной школе. Она замуж выскочит. А у меня, на худой конец, будет там своя тёплая гавань на старости лет в их богадельне. Так, на всякий случай. Ну что? Всё гениальное просто! – торжествующе заключила Бэла свой бизнес-план с лютеранским уклоном. А потом ещё и подвела неожиданный итог: – Это мне Николай Чудотворец помогает.

Я невольно возмутился:

– Тебе? Николай Чудотворец?! Ну, знаешь, всему есть свой предел.

На том конце последовал взрыв возмущения:

– Уж не вы ли, ортодоксы, везде свои рамки устанавливаете?..

(«Ого, уже лютеране потрудились», – отметил я про себя.)

– Ишь, оборзели вконец, – понесла Бэла в своём обычном тоне, – уже на святых монополию объявили. Кто болтал, что ему даже мусульмане молятся и всё, что надо, он исполняет? А я что, рыжая, что ли?

Я стал в тупик и заткнулся. Бэла тоже слегка поутихла:

– Цель у меня, понимаешь, Вахо. Из долбанного Тбилиси вырваться. А то совсем я здесь загнила... – в её голосе послышались лирические нотки. – Опять же, мечта у меня. Жить в Германии или Италии, иметь свою ферму с розовым забором и свинюшек разводить. Свои цветы сажать...

– Заведи всё это здесь. Подумаешь, мечта.

– О, что ты понимаешь. То Европа, а это Грузия. Одно слово чего стоит. В лом мне всё здесь, понял? Потому и прусь я к этим лютеранам каждое воскресение в 9 утра, как на работу, и уукаю.

– Чего делаешь?

– Уукаю. Там поют какие-то гимны, а я подвываю – фон создаю. Там активность надо проявлять, а то попрут.

В общем, поговорили мы так, распрощались. Через некоторое время произошло нечто такое, что и я в заступничество святителя поверил.

– Вахо, ты там стоишь? – звонит Бэла через неделю. – Ты сядь, сядь. А то рухнешь.

Я сел, так как понял, что предстоит длинный пересказ последних новостей.

– Мне Линка из Италии звонила, – выпалила Бэла и замолчала, наслаждаясь эффектом.

– Чё хотела?

– Извинялась и в трубку ревела. Чуть, говорит, в Италии в ящик не сыграла. И от страха Богу клятву дала, что мне деньги вернёт. Потому и звонила.

– Ну, тогда с тебя бутылка, – говорю.

– Это ещё что! – Бэла приберегла основой шок напоследок. – Она ведь знает мою головную боль. Обещала мне там жениха найти. «На наших баб там большой спрос», – говорит. Ну, как, Вахо, не зря я свечки ставлю?

– И правда найдёт? – не поверил я таким совпадениям.

– Сердцем чувствую, найдёт! – Бэла дышала в трубку, как лошадь на финишной прямой. – Я ей уже и свою фотку на фоне соседской крутой мебели выслала, чтоб марку поднять...

Через месяц Бэла позвала меня «на шампанское» и гордо выложила на стол итальянскую визу от какого-то пенсионера Джованни.

– А где живёт твой суженый? – поинтересовался я, листая формуляр.

– На «Б» городишко какой-то, – безразлично дёрнула могучим плечом Бэла. – Да мне плевать. Тут главное, он деньги на дорогу уже выслал.

Тем временем я нашёл точный адрес и не поверил глазам. Там значилось: Бари.

– Э-э, ты что замер? – встревожилась без пяти минут невеста. – Жуткая дыра, да?

– Там рака с мощами святого Николая.

Бэла восприняла это как само собой разумеющееся.

– Ну как, утёрся, монополист православный?

Я напрягал своё серое вещество, пытаясь осознать такие фантастические совпадения. Потом спохватился:

– Марику ты куда денешь?

(Марика – это Бэлина дочка-двенадцатилетка.)

– Всё схвачено, Вахо! Её Гоча везёт в Хони, к своей третьей жене.

(А Гоча – это Бэлин четвёртый гражданский муж.)

– А ему эта обуза зачем?

– Я ему отцовский парашют обещала. Лет двадцать назад отец его из аэропорта потихоньку вынес. В подвале у меня гнил.

Я взвыл от таких переключений:

– Зачем ему, шофёру, дохлый парашют?

– Да ни к чему. Для понта. Я ему сказала: «Ни у кого в Грузии личного парашюта нет, даже у президента, а у тебя будет». Вот он и клюнул. Обещал: «За Марикой как за царицей Тамарой будут смотреть».

Весть о том, что Бэла с Плеханова-94 едет в Бари, быстро облетела общих знакомых и соседей. Было удивление с нескрываемой завистью:

– На ней печати негде ставить, а такое счастье. Тут люди как монахи живут и во Мцхета лишний раз не могут съездить – денег нет, а этой (нелестный отзыв) всё как на заказ! – ораторствовала Бэлина заклятая врагиня Этери во дворе.

Свечей ей нанесли – кучу. И у всех одна просьба:

– Зажги там Николаю Чудотворцу за нас!

Короче говоря, Бэла за месяц вызубрила от корки до корки итальянский разговорник и отбыла в Италию устраивать свою личную жизнь.

Вот такая была предыстория.

Узнав, что моя боевая подруга уже на родине предков, я бросил все дела и помчался к ней.

Бэла встретила меня в своей крошечной балконной кухне. На подоконнике по ту сторону окна виднелся её «огород» в старых кастрюлях – лук, укроп и жёлтая роза.

Покорительница Италии явно сбросила 20 кило.

– Вау, ты классно выглядишь, – успел я вставить, пока на меня сыпался град поцелуев вперемежку со слезами. – Когда свадьба?

Я тут же был отпихнут из объятий на колченогую табуретку и услышал:

– Не будет никакой свадьбы. Я вернулась домой, Вахо. Понимаешь? Домой! Хочешь верь, хочешь нет, я когда из аэропорта нашего вышла, бухнулась на колени и наш заплёванный асфальт поцеловала.

– Неужели тебе там было так отвратно?

– Как тебе сказать, – Бэла задумалась, пытаясь поточнее сформулировать свои мысли. – Джованни ничего мужик. Конечно, и хуже бывает. И понравилась я ему, и замуж меня звал. Официально, всё честь по чести. Я там изощрялась, грузинскую кухню ему готовила. Сациви, чахохбили, хачапури аджарские пекла. Он чуть тарелку следом не съедал. Короче, всё тип-топ. Сам, правда, жмот редкий. Меня кактусами кормил, на постном масле поджаренными. К спагетти, говорит, очень подходит. А сам бекон наворачивал. Но не в этом дело. После Гочи-афериста меня вообще ничем не удивишь. Смогла бы я и с Джованни поладить.

– Что, итальянцы не понравились?

– Не, – вздохнула Бэла, – макаронники вроде наших грузин. Такие же шумные и шикануть любят. На всю Италию только Джованни экстражмот. Его же братья мне кучу подарков надарили. Нормально всё. Пожила я там и поняла: хоть и хорошо там у них, а не моё это. Не буду я там счастлива. Кстати, была я у Николая Чудотворца, поклонилась ему. Свечки ваши в той церкви оставила. У католиков их перед иконами не жгут – наверное, пожарная безопасность или ещё чего. Не принято, короче. Постояла я там у мощей и сама себе говорю: «Неужели святой Николай сюда меня привёл, чтоб я поняла, где моё счастье?»

– И где же оно, Бэл? Колись!

– Вот оно, – она повела рукой на маленький дворик за окном с бельём на верёвках и краном 19-го века, по бокам заросшим мхом.

– Всё, что мне в жизни надо, – это дочь Марика, мой садик с луком, пыльный воздух Тбилиси, Мтацминда с телебашней, мои друзья и, конечно, ты, Вахо!

Что говорить, тут и меня прошибло:

Бэл, я всегда знал, что у тебя золотое сердце.

Да иди ты! - она пихнула меня округлым локтем в бок и, отвернувшись, заплакала от избытка чувств...

Мария САРАДЖИШВИЛИ
г. Тбилиси, 2011-2012 гг.