Благочестиваго Великого Государя царя и Великого князя Иоанна Васильевича всея Русии послание во все его Великие Росии государство на крестопреступников, князя Андрея Михаиловича Курбского с товарищи о их измене

Бог наш Троице, прежде всех времен бывший и ныне сущий, Отец и Сын и Святой дух, не имеющий ни начала, ни конца, которым мы живем и движемся, именем которого цари прославляются и властители пишут правду. Богом нашим Иисусом Христом дана была единородного сына божия победоносная и вовеки непобедимая хоругвь - крест честной первому из благочестивых царю Константину и всем православным царям и хранителям православия. И после того как исполнилась повсюду воля Провидения и божественные слуги слова божьего, словно орлы, облетели всю вселенную, искра благочестия достигла и Российского царства. Исполненное этого истинного православия самодержавство Российского царства началось по божьему изволению от великого князя Владимира, просветившего Русскую землю святым крещением, и великого князя Владимира Мономаха, удостоившегося высокой чести от греков, и от храброго и великого государя Александра Невского, одержавшего великую победу над безбожными немцами, и от достойного хвалы великого государя Дмитрия, одержавшего за Доном победу над безбожными агарянами, вплоть до отомстителя за неправды деда нашего, великого князя Ивана, и до приобретателя исконных прародительских земель, блаженной памяти отца нашего великого государя Василия, и до нас, смиренных скипетродержателей Российского царства. Мы же хвалим бога за безмерную его милость, ниспосланную нам, что не допустил он доныне, чтобы десница наша обагрялась кровью единоплеменников, ибо мы не возжелали ни у кого отнять царства, но по божию изволению и по благословению прародителей и родителей своих как родились па царстве, так и воспитались, и возмужали, и божием повелением воцарились, и взяли нам принадлежащее по благословению прарэдителей своих и родителей, а чужого не возжелали. Это истинно православного христианского самодержавия, многою властию обладающего, повеление и наш христианский смиренный ответ бывшему прежде истинного православного христианства и нашего самодержавия боярину, и советнику, и воеводе, ныне же - отступнику от честного и животворящего креста господня и губителю христиан, и примкнувшего к врагам христианства, отступившего от поклонения божественным иконам, и поправшему все божественные установления, и святые храмы разорившему, осквернившему и поправшему священные сосуды и образы, подобно Исавру, Гностезному и Армянину их всех в себе соединившему - князю Андрею Михайловичу Курбскому, изменнически пожелавшему стать Ярославским князем, - да будет ведомо. Зачем ты, о князь, если мнишь себя благочестивым, отверг свою единородную душу? Чем ты заменишь ее в день Страшного суда? Даже если ты приобретешь весь мир, смерть напоследок все равно похитит тебя…

Ты же ради тела погубил душу, презрел нетленную славу ради быстротекущей и, на человека разъярившись, против бога восстал. Пойми же, несчастный, с какой высоты в какую пропасть ты низвергся душой и телом! Сбылись на тебе пророческие слова: «Кто думает, что он имеет, всего лишится». В том ли твое благочестие, что ты погубил себя из-за своего себялюбия, а не ради бога? Могут же догадаться находящиеся возле тебя и способные к размышлению, что в тебе злобесный яд: ты бежал не от смерти, а ради славы в этой кратковременной и скоротекущей жизни и богатства ради. Если же ты, по твоим словам, праведен и благочестив, то почему же испугался безвинно погибнуть, ибо это не смерть, а воздаяние? В конце концов все равно умрешь. Если же ты убоялся. смертного приговора по навету, поверив злодейской лжи твоих друзей, слуг сатаны, то это и есть явный ваш изменнический умысел, как это бывало в прошлом, так и есть ныне. Почему же ты презрел слова апостола Павла, который вещал: «Всякая душа да повинуется владыке, власть имеющему; нет власти, кроме как от бога: тот, кто противит власти, противится божьему повелению». Воззри на него и вдумайся: кто противится власти - противится богу; а кто противится богу - тот именуется отступником, а это наихудший из грехов. А ведь сказано это обо всякой власти, даже о власти, добытой ценой крови и войн. Задумайся же над сказанным, ведь мы не насилием добывали царство, тем более поэтому кто противится такой власти - противится богу! Тот же апостол Павел говорит (и этим словам ты не внял): «Рабы! Слушайтесь своих господ, работая на них не только на глазах, как человекоугодники, но как слуги бога, повинуйтесь не только добрым, но и злым, не только за страх, но и за совесть». Но это уж воля господня, если придется пострадать, творя добро.

Если же ты праведен и благочестив, почему не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и заслужить венец вечной жизни. Но ради преходящей славы, из-за себялюбия, во имя радостей мира сего все свое душевное благочестие, вместе с христианской верой и законом ты попрал, уподобился семени, брошенному на камень и выросшему, когда же воссияло знойное солнце, тотчас же, из-за одного ложного слова поддался искушению, и отвергся, и не вырастил плода…

Как же ты не стыдишься раба своего Васьки Шибанова? Он ведь сохранил свое благочестие, перед царем и пред всем народом стоял, не отрекся от крестного целования тебе, прославляя тебя всячески и взываясь за тебя умереть. Ты же не захотел сравняться с ним в благочестии: из-за одного какого-то незначительного гневного слова погубил не только свою душу, но и душу своих предков, ибо по божьему изволению бог отдал их души под власть нашему деду, великому государю, и они, отдав свои души, служили до своей смерти и завещали вам, своим детям, служить детям и внукам нашего деда. А ты все это забыл, собачьей изменой нарушив крестное целование, присоединился к врагу христианства; и к тому же еще, не сознавая собственного злодейства, нелепости говоришь этими неумными словами, словно в небо швыряя камни, не стыдясь благочестия своего раба и не желая поступить, подобно ему, перед своим господином.

Писание твое принято и прочитано внимательно. А так как змеиный яд ты спрятал под языком своим, поэтому хотя письмо твое по замыслу твоему и наполнено медом и сотами, но на вкус оно горше полыни; как сказал пророк: «Слова их мягче елея, но подобны они стрелам». Так ли привык ты, будучи христианином, служить христианскому государю? Так ли следует воздавать честь владыке, от бога данному, как делаешь ты, изрыгая яд, подобно бесу?.. Что ты, собака, совершив такое злодейство, пишешь и жалуешься! Чему подобен твой совет, смердящий гнуснее кала?..

А когда ты вопрошал, зачем мы перебили сильных во Израиле, истребили, и данных нам богом для борьбы с врагами нашими воевод различным казням предали, и их святую и геройскую кровь в церквах божиих пролили, и кровью мученическою обагрили церковные пороги, и придумали неслыханные мучения, казни и гонения для своих доброхотов, полагающих за нас душу, обличая православных и обвиняя их в изменах, чародействе и в ином непотребстве, то ты писал и говорил ложь, как научил тебя отец твой, дьявол, ибо сказал Христос: «Вы дети дьявола и хотите исполнить желание отца вашего, ибо он был искони человекоубийца и не устоял в истине, ибо нет в нем истины; когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи». А сильных во Израиле мы не убивали, и не знаю я, кто это сильнейший во Израиле: потому что Русская земля держится божьим милосердием, и милостью пречистой богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей и, наконец, нами, своими государями, а не судьями и воеводами, но ипатами и стратигами. Не предавали мы своих воевод различным смертям, а с божьей помощью мы имеем у себя много воевод и помимо вас, изменников. А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить…

Кровью же никакой мы церковных порогов не обагряли; мучеников за веру у нас нет; когда же мы находим доброжелателей, полагающих за нас душу искренно, а не лживо, не таких, которые языком говорят хорошее, а в сердце затевают дурное, на глазах одаряют и хвалят, а за глаза расточают и укоряют (подобно зеркалу, которое отражает того, кто на него смотрит, и забывает отвернувшегося), когда мы встречаем людей, свободных от этих недостатков, которые служат честно и не забывают, подобно зеркалу, порученной службы, то мы награждаем их великим жалованьем; тот же, который, как я сказал, противится, заслуживает казни за свою вину. А как в других странах сам увидишь, как там карают злодеев - не по-здешнему! Это вы по своему злобесному нраву решили любить изменников; а в других странах изменников не любят и казнят их и тем укрепляют власть свою.

А мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали: если же ты говоришь о изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят…

Когда же суждено было по божьему предначертанию родительнице нашей, благочестивой царице Елене, переселиться из земного царства в небесное, остались мы с почившим в бозе братом Георгием круглыми сиротами - никто нам не помогал; осталась нам надежда только на бога, и на пречистую богородицу, и на всех всятых молитвы, и на благословение родителей наших. Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний - получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе, и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили! Сколько бояр наших, и доброжелателей нашего отца и воевод перебили! Дворы, и села, и имущество наших дядей взяли себе и водворились в них. И сокровища матери перенесли в Большую казну, при этом неистово пиная ногами и тыча в них палками, а остальное разделяли. А ведь делал это дед твой, Михаило Тучков. Тем временем князь Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и таким образом воцарились; тех же, кто более всех изменял отцу нашему и матери нашей, выпустили из заточения и приблизили к себе. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея, и на этом дворе его люди, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, схватили Федора Мишурина, ближнего дьяка при отце нашем и при пас, и, опозорив его, убили; и князя Ивана Федоровича Бельского и многих других заточили в разные места; и па церковь руку подняли; свергнув с престола митрополита Даниила, послали его в заточение; и так осуществили все свои замыслы и сами стали царствовать. Нас же с единородным братом моим, в бозе почившим Георгием, начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чем нам воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не взглянет - ни как родитель, ни как опекун, и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные бесчестные страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя. Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Все расхитили коварным образом: говорили, будто детям боярским на жалованье, а взяли себе, а их жаловали не за дело, назначили не по достоинству; а бесчисленную казну деда нашего и отца нашего забрали себе и на деньги те наковали для себя золотые и серебряные сосуды и начертали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние. А известно всем людям, что при матери нашей у князя Ивана Шуйского шуба была мухояровая зеленая па куницах, да к тому же на потертых; так если это и было их наследство, то чем сосуды ковать, лучше бы шубу переменить, а сосуды ковать, когда есть лишние деньги. А о казне наших дядей что говорить? Всю себе захватили. Потом напали на города и села, мучили различными жестокими способами жителей, без милости грабили их имущество. А как перечесть обиды, которые они причиняли своим соседям? Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами нарушали законы и чинили беспорядки, от всех брали безмерную мзду и в зависимости от нее и говорили так или иначе, и делали… Хороша ли такая верная служба? Вся вселенная будет смеяться над такой верностью! Что и говорить о притеснениях, бывших в то время? Со дня кончины нашей матери и до того времени шесть с половиной лет не переставали они творить зло!

Когда женам исполнилось пятнадцать лет, то взялись сами управлять своим царством, и, слава богу, управление наше началось благополучно. Но так как человеческие грехи часто раздражают бога, то случился за наши грехи по божьему гневу в Москве пожар, и наши изменники-бояре, те, которых ты называешь мучениками (я назову их имена, когда найду нужным), как бы улучив благоприятное время для своей измены, убедили скудоумных людей, что будто наша бабка, княгиня Анна Глинская, со своими детьми и слугами вынимала человеческие сердца и колдовала, и таким образом спалила Москву, и что будто мы знали об этом замысле. И по наущению наших изменников народ, собравшись по обычаю иудейскому, с криками захватил в приделе церкви великомученика Христова Дмитрия Солунского, нашего боярина, князя Юрия Васильевича Глинского; втащили его в соборную и великую церковь и бесчеловечно убили напротив митрополичьего места, залив церковь кровью, и, вытащив его тело через передние церковные двери, положили его на торжище, как осужденного преступника. И это убийство в святой церкви всем известно, а не то, о котором ты, собака, лжешь! Мы жили тогда в своем селе Воробьеве, и те же изменники подговорили народ и нас убить за то, что мы будто бы прячем от них у себя мать князя Юрия, княгиню Анну, и его брата, князя Михаила. Как же не посмеяться над таким измышлением? Чего ради нам самим жечь свое царство? Сколько ведь ценных вещей из родительского благословения у нас сгорело, каких во всей вселенной не сыщешь. Кто же может быть так безумен и злобен, чтобы, гневаясь на своих рабов, спалить свое собственное имущество? Он бы тогда поджег их дома, а себя бы поберег! Во всем видна ваша собачья измена. Это похоже на то, как если бы попытаться окропить водой колокольню Ивана Святого, имеющую столь огромную высоту. Это - явное безумие. В этом ли состоит достойная служба нам наших бояр и воевод, что они, собираясь без нашего ведома в такие собачьи стаи, убивают наших бояр да еще наших родственников? И так ли душу свою за нас полагают, что всегда жаждут отправить душу нашу из мира сего в вечную жизнь? Нам велят свято чтить закон, а сами нам в этом последовать не хотят! Что же ты, собака, гордо хвалишься и хвалишь за воинскую доблесть других собак-изменников?..

А что, по твоим безумным словам, твоя кровь, пролитая руками иноплеменников ради нас, вопиет на нас к богу, то раз она не нами пролита, это достойно смеха: кровь вопиет на того, кем она пролита, а ты выполнил свой долг перед отечеством, и мы тут ни при чем: ведь если бы ты этого не сделал, то был бы не христианин, но варвар. Насколько сильнее вопиет на вас наша кровь, пролитая из-за вас: не из ран, и не потоки крови, но немалый пот, пролитый мною во многих непосильных трудах и ненужных тягостях, происшедших по вашей вине! Также взамен крови пролито немало слез из-за вашей злобы, осквернении и притеснений, немало вздыхал и стенал…

А что ты «мало видел свою родительницу и мало знал жену, покидал отечество и вечно находился в походе против врагов в дальноконных городах, страдал от болезни и много ран получил от варварских рук в боях и все тело твое изранено», то ведь все это происходило тогда, когда господствовали вы с попом и Алексеем. Если вам это не нравилось, зачем вы так делали? А если делали, то зачем, сотворив по своей воле, возлагаете вину на нас? А если бы и мы это приказали, то в этом нет ничего удивительного, ибо вы обязаны были служить по нашему повелению. Если бы ты был воинственным мужем, то не считал бы своих бранных подвигов, а искал бы новых; потому ты и перечисляешь свои бранные деяния, что оказался беглецом, не желаешь бранных подвигов и ищешь покоя. Разве же мы не оценили твоих ничтожных ратных подвигов, если даже пренебрегли заведомыми твоими изменами и противодействиями и ты был среди наших вернейших слуг, в славе, чести и богатстве? Если бы не было этих подвигов, то каких бы казней за свою злобу был бы ты достоин! Если бы не наше милосердие к тебе, если бы, как ты писал в своем злобесном письме, подвергался ты гонению, тебе не удалось бы убежать к нашему недругу. Твои бранные дела нам хорошо известны. Не думай, что я слабоумен или неразумный младенец, как нагло утверждали ваши начальники, поп Сильвестр и Алексей Адашев. И на надейтесь запугать меня, как пугают детей и как прежде обманывали меня с попом Сильвестром и Алексеем благодаря своей хитрости, и не надейтесь, что и теперь это вам удастся. Как сказано в притчах: «Чего не можешь взять, не пытайся и брать».

Ты взываешь к богу, мзду воздающему; поистине он справедливо воздает за всякие дела - добрые и злые, но только следует каждому человеку поразмыслить: какого и за какие дела он заслуживает воздаяния? А лицо свое ты высоко ценишь. Но кто же захочет такое эфиопское лицо видеть?..

А если ты свое писание хочешь с собою в гроб положить, значит, ты уже окончательно отпал от христианства. Господь повелел не противиться злу, ты же и перед смертью не хочешь простить врагам, как обычно поступают даже невежды; поэтому над тобой не должно будет совершать и последнего отпевания.

Город Владимир, находящийся в нашей вотчине, Ливонской земле, ты называешь владением нашего недруга, короля Сигизмунда, чем окончательно обнаруживаешь свою собачью измену. А если ты надеешься получить от него многие пожалования, то это так и должно, ибо вы не захотели жить под властью бога и данных богом государей, а захотели самовольства. Поэтому ты и нашел себе такого государя, который, как и следует по твоему злобесному собачьему желанию, ничем сам не управляет, но хуже последнего раба - от всех получает приказания, а сам же никем не повелевает…

Дано это крепкое наставление в Москве, царствующем православном граде всей России, в 7702 году, от создания мира июля в 5-й день (5 июля 1564 г.).

Переписка Ивана Грозного с князем Курбским - уникальный памятник отечественной средневековой публицистики. Она является ценнейшим источником информации о социально-политическом устройстве Московского государства XVI века, о его идеологии и культуре. Кроме того, в письмах раскрывается характер Ивана IV, проявляется его мировоззрение и психологический склад - исключительно важные факторы для изучения истории самодержавного правления. Анализ переписки Курбского с Иваном Грозным будет представлен вашему вниманию далее.

Предшествующие события

Князь Андрей Михайлович Курбский происходил из древнего и знатного боярского рода. Родился он в 1528 году в семье московского воеводы Михаила Михайловича Курбского. Поступив на государеву службу, Андрей Михайлович участвовал в многочисленных военных походах - уже в 1549 году он в чине стольника состоял в войске, отправившемся брать Казань. После этого князю была доверена защита юго-западных границ от набегов крымских татар. В 1552 году во время нового большого похода на Казань он уже командовал полком правой руки и проявил себя наилучшим образом, сначала отразив нападение крымского хана под Тулой, а потом успешно действуя при взятии столицы Казанского ханства. В эти годы князь входил в число приближенных царя и, по-видимому, считался одним из самых способных военачальников Московского государства. В 1554 и 1556 гг. Андрею Курбскому поручено подавление восстаний татар и черемисов.

В 1558 году началась Ливонская война. В самом ее начале командует одним из полков большого московского войска, которое опустошает Ливонию и захватывает богатую добычу. В следующем году Андрей Михайлович вновь отправляется на южные рубежи Московского государства - охранять пограничные области от набегов крымских татар. Однако уже в 1559 г. он снова появляется в Ливонии и одерживает несколько побед над противником. Неудача постигла его в бою под Невелем в 1562 г., когда Курбский, обладая значительным преимуществом перед противником, не смог разбить литовский отряд. В том же году князь участвует в большом походе на Полоцк.

В политическом отношении Андрей Михайлович был близок к фаворитам первых лет правления Ивана IV - протопопу Сильвестру и боярину Алексею Адашеву (так называемой "Избранной Раде"). Однако во второй половине 1550-х годов отношение царя к своим советникам меняется - Сильвестр и Адашев оказываются в ссылке, их сторонники подвергаются опале. Опасаясь, что его постигнет та же участь, Курбский в 1563-м (или, по некоторым сведениям, в 1564 году) бежит вместе своими слугами в Великое Княжество Литовское. Оттуда он направил московскому царю письмо, которое и служит началом переписки.

Хронология посланий

Иван Грозный ответил на первое письмо Курбского летом 1564 года. В 1577 году после похода на Ливонию царь отправил перебежчику новое письмо, а в 1579 году князь передал в Москву сразу два ответа - на первое и второе письмо Иоанна Васильевича. Таким образом, переписка растянулась на пятнадцать лет, что весьма важно с точки зрения внешних обстоятельств. Бегство Курбского совпало с переломом в Ливонской войне, до того успешно складывавшейся для Московского царства. Однако к концу 1570-х годов русские войска уже находились в положении обороняющейся стороны, столкнувшись с коалицией Великого Княжества Литовского и Шведского королевства, они терпели одно поражение за другим. Кризисные явления нарастали и во внутренних делах Московского царства - страна пережила введение и опустошительный набег крымского хана, который в 1571 году дошел до Москвы и сжег ее посады, боярство испытало несколько этапов кровавых репрессий, а население было истощено длительными войнами.

Переписка Ивана Грозного с Курбским: своеобразие жанра и стиля

И. Грозный и А. Курбский вели свой спор в жанре эпистолярной публицистики. Письма сочетают в себе обоснования политических взглядов оппонентов, религиозные догматы и в то же время живой, почти разговорный стиль, иногда на грани «перехода на личности».

В переписке Ивана Грозного с А. Курбским (жанр - эпистолярная публицистика) проявляется, с одной стороны, борьба теоретических подходов, с другой, сталкиваются два сложных характера, имеющих серьезные взаимные претензии личного свойства.

Для писем царя более характерны пространные повествования, эмоциональные выпады в адрес оппонента. С одной стороны, Иван IV излагает свою позицию более красноречиво, с другой, кажется, что зачастую его захлестывают чувства - логические доводы перемежаются оскорблениями, царская мысль перескакивает с одного предмета на другой.

Ивану Грозному также не удается удержаться в строгих стилистических рамках. Грамотный литературный язык неожиданно сменяют разговорные обороты, Иван Васильевич пишет, не считаясь с общепринятыми правилами риторики, порой прибегая к откровенной грубости.

Что ты, собака, совершив такое злодейство, пишешь и жалуешься! Чему подобен твой совет, смердящий гнуснее кала?

В общем и целом, такой стиль соответствует личности царя, который, по свидетельствам современников, был умен и начитан, но психически и эмоционально неустойчив. Его живой ум под воздействием внешних обстоятельств часто вырабатывал не рациональные взвешенные планы, а надуманные, кажущиеся иногда болезненными, фантазии и

Курбский также временами пишет достаточно эмоционально (следует учитывать, что для него отношения царя с боярством является глубоко личным вопросом), но его стиль все же строже и лаконичнее. Более того, князь довольно критически отзывается о "широковещательном и многошумящем" послании Грозного. Действительно, для знатного и образованного человека того времени элементы разговорной и практически «бранной» речи в письме монарха представляются неуместными и даже скандальными.

Впрочем, и сам Андрей Михайлович не остается в долгу. Он не только упрекает царя невинно загубленными жизнями, но и позволяет себе довольно едкие и саркастические упреки. Надо учитывать, что в принципе нетерпимый к критике своих действий самодержец не мог спокойно перенести такой дерзости (тем более, что развитие политической ситуации, скорее, подтверждало правоту Курбского).

Неверно, впрочем, воспринимать переписку исключительно как «частный спор» двух лиц и тем более перебранку противников. Более вероятно, что каждый из ее участников исходил из публичности отправлений, рассматривая послания как часть открытой дискуссии, которая станет достоянием общества, поэтому стремился не только уязвить оппонента, но и обосновать собственную точку зрения.

Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным: краткое содержание

Центральным вопросом полемики Ивана Грозного и Курбского стали взаимоотношения царской власти и высшего дворянства.

Князь обвиняет царя в необоснованных гонениях на верных подданных, Иоанн отвечает упреками в измене, кознях и интригах. Каждый из них приводит целый ряд примеров в подтверждение своей правоты, но за частными претензиями ясно просматривается борьба двух идей: о пагубности властного произвола и о недопустимости ограничения самодержавного монарха.

Конечно, не стоит ждать от переписки какой-либо стройной политико-правовой теории - оба автора рассуждают категориями уровня «добрых советников», «злых тиранов» и «изменников-бояр». Нет у них и какого-либо нормативного обоснования - Курбский ссылается на некие прежние обычаи, когда цари уважительно относились к боярскому сословию и прислушивались к советам. Иван Грозный возражает в духе «жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить». Апелляция к прежним порядкам совершенно не находит у царя понимания - для него участие «добрых советников» в управлении государством ассоциировалось с беззакониями, творившимися во время борьбы боярских группировок, когда Иоанн был еще ребенком.

Было мне в это время восемь лет; и так подданные наши достигли осуществления своих желаний — получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе, и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили!

И Иван Васильевич и князь Андрей были опытными государственными деятелями, поэтому свои мнения они подтверждают примерами из собственной биографии. Уровень политико-правовой мысли на Руси XVI века вообще не предполагал наличия глубоко проработанных теорий об устройстве государства (за исключением, разве что, развития тезиса о том, что всякая власть от Бога).

Из краткого содержания переписки Курбского с Иваном Грозным видно, что если царь четко формулирует свои представления о правильной политической модели (применительно к абсолютной монархии это, в общем несложно), то Курбский, скорее, выражает мнение о конкретных действиях государя, его отношениях с подданными, а не об организации государственного управления. Во всяком случае, какой-либо системы ограничения самодержавной монархии он не формулирует (даже если и имеет ее в виду) - требование не казнить верных слуг своих без вины и слушаться добрых советов вряд ли можно расценивать в таком качестве. В этой связи следует признать обоснованным мнение В. О. Ключевского о том, что стороны в этом споре плохо слушают друг друга.

За что ты бьешь нас, верных слуг своих? — спрашивает князь Курбский.— Нет, — отвечает ему царь Иван, — русские самодержцы изначала сами владеют своими царствами, а не бояре и не вельможи.

Безусловно, за претензиями и упреками Курбского стоят интересы конкретных политических групп, их мнение относительно должных взаимоотношений царя и боярства, но в то же время нигде в своих письмах князь не оспаривает самодержавных прав московского государя и тем более не выражает мнение о разделении властей. В свою очередь Иван Грозный, разумеется, не оправдывает тиранов жестоких, но указывает, что к нему эти претензии не относятся, так как он карает лишь изменников и злодеев.

Конечно, с такими подходами к дискуссии, ожидать конструктивных результатов вряд ли было возможно.

Религиозная составляющая переписки

Обе стороны постоянно обращаются к Священному писанию, подкрепляя цитатами из него свои тезисы. Следует учитывать, что религия в то время в принципе была безусловной основой мировоззрения любого человека. Христианские тексты лежали в основе любой «учености», собственно, в отсутствие на тот момент развитого научного метода, религия представляли собой едва ли не единственный (за исключением эмпирического) способ познания мира.

Кроме того, идея о верховенстве власти Бога подразумевала, что библейский канон является безусловным критерием правильности тех или иных идей или действий.

Но и на религиозном поприще царь и князь демонстрируют различные подходы. Курбский цитирует Заповеди и критику жестоких тиранов, обращая внимание на то, что политика Ивана имеет мало общего с гуманистическими посылами Священного писания. Царь (прекрасно кстати, знавший церковные книги, по свидетельству современников, цитировавших на память длинные фрагменты) в свою очередь напоминал Курбскому о библейском же тезисе о божественном происхождении власти («Зачем ты презрел апостола Павла, говорящего: Всякая душа повинуется властям; нет власти не от Бога...») и необходимости смиренно принимать все жизненные испытания, чему побег Курбского в Литву явно не соответствовал.

Как показывает анализ переписки Ивана Грозного с Андреем Курбским, серьезным упреком было обвинение князя в нарушении присяги (крестного целования).

Кроме того, не следует забывать, что Иван IV считал себя единственным подлинно христианским (православным) монархом и расценивал отъезд Курбского к католику Сигизмунду как измену истинной вере.

Очевидно, что при таких подходах, христианские догматы никак не могли примирить участников переписки.

Вопросы подлинности переписки

В 1971 году известный американский историк, исследователь средневековой Руси Эдвард Льюис Кинан опубликовал монографию, в которой ставил под сомнение авторство писем, предполагая, что в действительности они были написаны политическим деятелем XVII века князем Семеном Михайловичем Шаховским. Эта работа вызвала широкую дискуссию в научных кругах, которая, впрочем, завершилась тем, что основная масса специалистов сочла гипотезу Кинана бездоказательной. Тем не менее, нельзя исключать, что дошедший до нас текст переписки Ивана Грозного с Андреем Курбским несет в себе следы позднейшей корректуры.

Дальнейшая судьба Андрея Курбского

Князь был милостиво принят великим князем Литовским Сигизмундом Августом, который немедленно взял перебежчика на службу, пожаловал его обширными поместьями, в том числе, городом Ковель. Курбский, прекрасно знавших организацию московского войска, одержал над ним несколько побед, командуя литовскими отрядами. Участвовал в походе на Полоцк в 1579 году. На новой родине князь женился и завел новую семью. По окончании боевых действий жил в своем имении, где и скончался в 1583 году.

Оценка личности князя Курбского

Личность Андрея Курбского оценивалась по-разному, в зависимости от убеждений авторов. Кто-то видит в нем изменника, бросившего Отечество в трудное время и, более того, возглавившего неприятельские войска. Другие расценивали его бегство как вынужденное действие человека, который не желает безропотно покоряться деспотичному правителю.

Сам князь Андрей Курбский в переписке с Иваном Грозным отстаивал древнее боярское "право на вольный отъезд" - переход на службу к другому государю. Собственно, только такое обоснование и могло оправдать князя (конечно, не в глазах Ивана Васильевича, который окончательно это право отменил).

Относительно того, насколько справедливы были обвинения Андрея Курбского в измене, существуют разные мнения. Тот факт, что он чрезвычайно быстро обосновался на новом месте и получил щедрые пожалования от недавних врагов, может косвенно свидетельствовать о том, что князь тайно перешел на сторону литовцев задолго до своего отъезда. С другой стороны, его побег действительно мог быть вызван страхом перед возможной несправедливой опалой - последующие события показали, что многие представители боярской среды стали жертвой царских репрессий независимо от их вины. Сигизмунд Август воспользовался ситуацией, рассылал знатным московским боярам «прелестные письма» и, безусловно, был готов к приему перебежчиков, особенно таких ценных, как князь Курбский.

Согласно исторической легенде, первое письмо Андрея Курбского доставил грозному царю слуга князя Василий Шибанов. Принимая послание изменника, Иван Васильевич якобы ударил посланца своим острым посохом и пробил тому ногу, однако Шибанов стойко перенес боль. После этого слуга Курбского был подвергнут пыткам и казнен. Этой истории посвящена баллада А. К. Толстого «Василий Шибанов».

История знатного и славного военачальника, восставшего против самодержавного произвола и вынужденного расстаться с родной землей, нашла отклик в душе декабриста Кондратия Рылеева, который посвятил Курбскому одноименное стихотворение.

Заключение

К огромному сожалению, через столетия отечественной истории, богатой войнами, мятежами и прочими потрясениями, до нас дошла лишь небольшая часть литературных памятников средневековой Руси. В этой связи переписка князя Курбского с Иваном Грозным представляет собой ценнейший источник знаний о различных сферах жизни Московского государства того времени.

В ней отражаются характеры и мировоззрение исторических деятелей - самого царя и одного из выдающихся военачальников, прослеживается противоборство двух политических моделей, выражающих интересы самодержавия и боярства. Переписка Ивана Грозного с Курбским (жанр, краткое содержание, особенности мы рассмотрели в статье) дает представление о развитии литературы и публицистики того времени, культурном уровне общества, религиозном сознании.

Князь Андрей Михайлович Курбский особенно прославился при взятии Казани. Еще раньше он выказал свою отвагу, отражая татар от русской южной Украины; несмотря на раны, Курбский неутомимо бился под Казанью и немало помог взятию ее и истреблению татарского войска. Царь высоко ценил воинскую доблесть Курбского. Когда в Ливонской войне дела русских приняли было худой оборот и русские войска приуныли, царь призвал его и сказал:

– Принужден я или сам идти супротив лифлянтов, или тебя, любимого моего, послать, «да охрабрится» снова мое войско. Иди и с Божией помощью послужи мне верно.

Не напрасно царь надеялся на мужество и военное искусство Курбского: он в два месяца одержал восемь побед над рыцарями и разгромил Ливонию. До 1563 года Курбский безупречно и доблестно служил царю и отечеству, но в этом году дело изменилось. В одном случае Курбскому не посчастливилось: под Невлем он проиграл битву хотя у него было гораздо больше войска, чем у неприятеля. Неудача эта рассердила царя, и он обмолвился гневным словом... Друзья Курбского известили его об этом. Знал он и раньше о перемене в царе, о лютых казнях, о ненависти царя к боярам и глубоко скорбел. Один за другим гибли в Москве от царского гнева люди, близкие Курбскому, бояре именитые, оказавшие большие услуги царю; и вот – очередь за ним... Ему ли на тридцать пятом году жизни, полному сил и надежд, уже знаменитому победами, образованнейшему из русских бояр, погибнуть бесславной смертью на плахе? Ему ли, Курбскому, потомку Владимира Мономаха, не ведающему за собой никакого проступка, пострадать от гнева царя, окруженного презренными наушниками, готовыми чернить всех честных людей? Подобные вопросы легко могли явиться у Курбского. Могло припомниться ему и старое право не только именитых князей, но даже и простых дружинников переходить по своему желанию на службу от одного русского князя к другому. А польский король, он же и великий князь литовский и русский (по юго-западным русским областям), уже рассылал московским боярам зазывные листы, обещая им королевскую ласку и привольное житье в своем государстве. Некоторые уже и перешли на службу в Литву.

Мысль о позорной казни после стольких заслуг возмущала Курбского, а жить, видно, ему еще очень хотелось.

– Чего хочешь ты, – спросил он свою жену, – мертвым ли видеть меня пред собой или с живым навеки расстаться?

– Не только видеть тебя мертвым, но и слушать о смерти твоей не желаю! – ответила жена Курбскому.

Обливаясь горькими слезами, простился Курбский с женою и сыном. Тайком, ночью, перелез он через городскую стену (города Дерпта, где он был в то время воеводою). Здесь, в поле, ждал его верный слуга Василий Шибанов с конями, и Курбский, вдвоем со своим холопом, ускакал в город Вольмар, занятый в то время литовцами. Сильно обрадовались враги Москвы измене знаменитого русского воеводы.

Но едва ли радовался он сам... Бежал он от позорной смерти, но позор измены следовал за ним по пятам! Стыд, горе и ненависть к тому, кто побудил его опозорить себя изменою, давили Курбского. Страстно захотелось ему излить свои чувства, сказать царю ту горькую правду, которой никто не осмелился бы сказать ему в лицо, сорвать свое сердце...

И вот Курбский пишет письмо к Ивану Васильевичу, полное горьких укоров. Верный холоп Курбского, Василий Шибанов, готовый служить даже прихотям своего любимого господина, повез письмо в Москву, подал его на Красном крыльце самому царю и сказал:

– От господина моего, твоего изгнанника, князя Курбского!

Царь в припадке страшного гнева, по словам предания, ударил своим остроконечным посохом в ногу Шибанову и пробил ее. Кровь заструилась из раны у него, но он даже не изменился в лице и стоял недвижно, а царь налег на свой посох и приказал читать письмо...

Первое послание Курбского Ивану Грозному

«Царю, от Бога препрославленному, пресветлому прежде в православии, а теперь за наши грехи ставшему противником этому. Да разумеет разумеющий, да разумеет тот, у кого совесть прокаженная, какой даже не найти и среди безбожных народов!»

Так начинается письмо Курбского.

За что на доброхотов твоих, душу свою за тебя полагающих, умыслил ты неслыханные мучения и гонения, ложно обвиняя их в изменах и чародействах?.. Чем провинились они пред тобою, о царь? Чем прогневали тебя? Не они ли прегордые царства разорили и своим мужеством и храбростью покорили тебе тех, у которых прежде наши предки были в рабстве? Не их ли разумом достались тебе претвердые города германские (ливонские)? Это ли нам бедным воздаяние твое, что ты губишь нас целыми родами? Уж не бессмертным ли себя, царь, считаешь? Уж не прельщен ли ты небывалой ересью, не думаешь ли, что тебе не придется и предстать пред неподкупным Судиею, Иисусом Христом?.. Он, Христос мой, сидящий на престоле херувимском, будет Судиею между тобою и мною!

Какого только зла я не потерпел! – продолжает Курбский. – За благие дела мои ты воздал мне злом, за любовь мою – ненавистью! Кровь моя, как вода, пролитая за тебя, вопиет на тебя к Господу моему! Бог свидетель, прилежно я размышлял, искал в уме своем и не нашел своей вины и не знаю, чем согрешил я пред тобою. Ходил я пред войском твоим и не причинил тебе никакого бесчестия, только славные победы, с помощью ангела Господня, одерживал во славу тебе... И так не один год и не два, но много лет трудился я в поте лица, с терпением трудился вдали от отечества, мало видел и моих родителей, и жену мою. В далеких городах против врагов моих боролся, многие нужды терпел и болезни... Много раз был ранен в битвах, и тело мое уже все сокрушено язвами. Но для тебя, царь, все это ничего не значит, и ты «нестерпимую ярость и горчайшую ненависть, паче разожженной печи, являешь к нам.

Хотел было я рассказать по порядку все мои ратные дела, которые совершал на славу твою, с помощью Христа; но не рассказал потому, что Бог лучше знает, нежели человек. Бог за все мздовоздатель... Да будет ведомо тебе, царю, – объявляет Курбский Грозному, – уже не увидишь ты в этом мире лица моего. Но не думай, что я буду молчать! до смерти моей буду непрестанно вопиять со слезами на тебя безначальной Троице... Не думай, царь, что избиенные тобой неповинно, заточенные и изгнанные без правды, уже погибли окончательно, не хвались этим как победой. Избиенные тобой у престола Господня стоят, отмщения на тебя просят; заключенные же и изгнанные тобой без правды на земле вопиют на тебя к Богу и день, и ночь!..

Письмо это, – говорит в заключение Курбский, – слезами измоченное, умирая, идя к Богу моему, Иисусу Христу, на суд с тобою, велю вложить с собою в гроб».

Отношение Грозного к первому письму Курбского

Понятно, как это послание Курбского должно было подействовать на царя. Один из лучших воевод его, один из надежных бояр изменяет ему, переходит к врагам, дерзко корит его, своего царя, говорит, что у него «прокаженная совесть»! Измена Курбского и письмо его, конечно, разожгли еще пуще злобу царя, еще больше усилили его недоверие к боярам. Кому же и верить из них, если Курбский изменил ему и выказал столько вражды?!

Царь приказал пытать Шибанова, чтобы выведать от него все подробности побега Курбского, узнать его доброхотов и единомышленников в Москве. Шибанов подвергся страшным пыткам, но в мучениях хвалил своего господина и не открыл ничего. Такая твердость и верность слуги своему господину изумили всех...

Гнев и злоба, закипевшие в душе царя от укоров Курбского, требовали исхода; но жертва ускользнула из рук, оставалось только одно – донять изменника словом, и царь излил свои чувства и мысли в огромном послании Курбскому. Много сказалось здесь и едких слов, и горькой правды, и обидной напраслины... Сильно, видно, говорило сердце у царя, когда он писал свое послание: нет здесь той связности и обдуманности, какая бывает у того, кто пишет спокойно, – иные мысли как будто не досказаны, другие повторяются, местами речь запутанная; но из послания царя видны и ум его, и начитанность; видны и взгляды его на самодержавие, на царские обязанности, на бояр... Вот почему письмо это драгоценно для истории.

Первое послание Ивана Грозного Курбскому

Первое послание Грозного Курбскому начинается очень длинным вступлением: «Бог наш Троица, иже прежде век сый, ныне есть Отец и Сын и Святой Дух, ниже начала имать, ниже конца, о нем же живем и движемся есмы, им же царие царствуют и сильнии пишут правду...» Далее во вступлении Грозный говорит: «Победоносная хоругвь и крест честный даны первому в благочестии царю Константину Великому и его преемникам, всем православным царям и блюстителям православия... Божие слова всю вселенную, как орлы, облетели... Искра благочестия дошла и до Русского царства: самодержавство Божиим изволением получило начало от великого князя Владимира, просветившего всю Русскую землю святым крещением, и великого князя Владимира Мономаха, который от греков «высокодостойнейшую честь» принял, и храброго великого государя Александра Невского, победившего безбожных немцев, и достохвального великого государя Дмитрия, который одержал за Доном великую победу над безбожными агарянами. Дошло самодержавство до мстителя неправдам, деда нашего, великого государя Ивана, до блаженной памяти отца нашего, великого государя Василия, старых прародительских земель обретателя, дошло и до нас смиренных скипетродержание русского царствия. Мы же, – продолжает Грозный, обращаясь к Курбскому, – хвалим за премногую милость к нам Бога, не попустившего доселе руке нашей обагриться единоплеменной кровью, потому что мы ни у кого не отнимали царства, но Божиим изволением и прародителей, и родителей своих благословением как родились в царском достоинстве, так и выросли, и воцарились, – свое взяли, не чужое отняли...»

После этих слов, которыми Иван Грозный, очевидно, хотел показать всю законность, всю силу и величие своей власти, он обращается к Курбскому так:

«Наш христианский смиренный ответ бывшему прежде истинного христианского самодержавства и нашего государства боярину и советнику и воеводе, а ныне же клятвопреступнику и губителю христианства и врагам его служителю, князю Андрею Михайловичу Курбскому...

Зачем, князь Курбский, думая соблюсти благочестие, ты душу свою отверг? Что дашь взамен ее в день Страшного суда? Если и весь мир приобретешь, все же наконец смерть постигнет тебя! Зачем ради тела погубил ты душу свою? Убоялся ты смерти по ложному слову своих друзей, а все они, как бесы, преступивши крестное целование, всюду нам сети расставляли, надзирая за нашими словами и движениями, думая, что мы должны быть (безгрешны) как бесплотные, и потому сплетали на нас поношения и укоризны... От этих бесовских слухов наполнились вы ярости на меня, как смертоносного змеиного яда, и душу свою погубили и на разорение церкви стали... Или думаешь, окаянный, что убережешься от этого? Никак! Если придется тебе заодно с ними (литовцами) воевать, то должен будешь ты и церкви (православные) разорять, и иконы попирать, и христиан губить. Где руками своими не дерзнешь творить этого, то мыслью своею смертоносною (советом) много злобы сотворишь. Подумай же, как при вражеском нашествии конскими копытами будут растерзаны и растоптаны нежные члены младенцев... И вот твое «злобесное умышление» уподобится Иродову неистовству в избиении младенцев...

Ты, ради тела, душу погубил... Разумей же, бедняк, – восклицает Грозный Курбскому, – с какой высоты и в какую пропасть низвергся ты!.. Это ли твое благочестие, что погубил ты душу свою ради своего самолюбия? Разумные люди и там (в Литве) поймут, что ты, желая славы мимолетной и богатства, это сделал, а не от смерти бежал. Если ты праведен и благочестив, как говоришь, почему же убоялся неповинной смерти – ведь это не смерть, а приобретение? Придется же во всяком случае умереть! Презрел ты и слова апостола Павла: «Всякая душа владыкам властвующим да повинуется: нет такого владычества, которое не от Бога учинено, – и потому противящийся власти Божию повелению противится. Смотри же и пойми: кто противится власти, тот Богу противится». А кто Богу противится, – полагает Иван Грозный, – тот зовется отступником, а это – горчайшее согрешение. Сказано это апостолом о всякой власти, которая даже добыта кровью и войною. Припомни же сказанное выше, что мы не насилием приобрели царство... Презрел ты также слова апостола Павла, сказанные в другом месте: «Рабы, слушайтесь своих господ, не только пред очами их повинуясь, как человекоугодники, но как Богу, и не только благим (господам), но и строптивым, не только за гнев, но и за совесть». Это воля Божия, творя благое, пострадать!

Почему же не захотел ты, Курбский, от меня, строптивого владыки, страдать и венец жизни (нетленный мученический венец) наследовать? Ради временной славы сребролюбия и сладостей мира сего ты все свое душевное благочестие с христианскою верою и законом попрал!

Как не устыдился ты, – продолжает Иван Грозный, – раба своего Васьки Шибанова! Он благочестие свое соблюл. Пред царем и пред народом, при смертных вратах стоя, он не изменил крестному целованию, но, восхваляя тебя, готов был всякую смерть принять за тебя... А ты из-за одного гневного слова моего не только свою душу, но и души всех прародителей погубил, потому что Бог деду нашему поручил их в работу; и они, дав свои души (т. е. присягнув), до смерти своей служили и вам, своим детям, приказали служить деда нашего детям я внучатам. И это все ты забыл, «собацким изменным обычаем» преступил крестное целование, соединился с врагами христиан, да к тому же еще «скудоумными словами» нелепости говоришь против нас, словно камни на небо бросая...

Писание твое, – говорит Грозный Курбскому, – я хорошо уразумел (вразумлено внятельно)... Оно кажется снаружи наполненным меда и сота, но яд аспида ты скрыл под устами своими... От слепотствующей злобы твоей ты не можешь истины и видеть... Разве это «совесть прокаженная» – свое царство держать в своей руке и власти своим рабам не давать? «Разве тот «супротивник разуму», кто не хочет быть во власти своих рабов? И в том ли «православие пресветлое», чтобы рабы владели и повелевали?

Если и есть на мне малое согрешение, то от вашего же соблазна и измены. Я – человек: нет человека без греха, безгрешен только един Бог. Я не считаю себя, как ты, выше человека, равным ангелам. А о безбожных государях что и говорить! Они своими царствами не владеют: как велят им их рабы, так они и властвуют; а российские самодержцы изначала сами владеют, а не бояре и вельможи. И ты, – заявляет Грозный Курбскому, – этого не мог в своей злобе рассудить; по-твоему, благочестие – самодержавству быть под владычеством попа и под вашей властью, а это, по твоему разуму, – нечестие, что мы сами захотели иметь власть, данную нам от Бога, и не пожелали быть под властью попа...

Потому ли я противником вашим явился, – продолжает Грозный, – что не дал вам погубить себя?.. А ты сам поступил и против разума, и против клятвы из-за ложного страха смерти!.. Чего сам не творишь, то нам советуешь... Как начали вы поношения и укоризны нам, так и ныне не перестаете, звериной яростью распалясь, совершаете вы свою измену. Эта ли ваша доброхотная, прямая служба – поносить и укорять?!.

Что ж, собака, и пишешь, и соболезнуешь, совершив такую злобу?»

Затем в письме Грозного Курбскому приводятся примеры из священной истории и из истории Греции, показывающие что подданным следует покоряться власти, а властителям следует быть в иных случаях и очень строгими, по словам апостола: «Иных милуйте, иных же страхом спасайте». Злодеев нельзя называть мучениками, не разбирая, за что кто пострадает... злодеев щадить не следует... – пишет царь. – Константин Великий убил сына своего для блага царства, князь Федор Ростиславич, прародитель твой, много крови пролил в Смоленске на Пасху, а все же причтен к лику святых. Давид оказался угодным Богу, хотя и приказал избить в Иерусалиме своих врагов и ненавистников...»

«И во всякое время, – говорит далее Грозный в своём первом письме Курбскому, – царям следует быть осмотрительными: иногда кротчайшими, иногда же ярыми; добрым людям оказывать милость и кротость, злым ярость и мучение. Не могущий так поступать не царь. Хочешь не бояться власти? – благотвори. Если же злое творишь, – бойся: не напрасно царь носит меч, а на месть злодеям и в защиту добродеям.

Ты же, – продолжает Грозный обвинять Курбского, – уподобился Иуде-предателю! Как он на Владыку всех «возбесился» и на смерть предал Его, так и ты, пребывая с нами и хлеб наш вкушая, собирал злобу на нас в своем сердце!.. Почему ты являешься учителем моим? Кто тебя поставил судьей или начальником над нами?.. От кого ты послан проповедовать? Кто рукополагал тебя?..

Нигде ты не найдешь того, чтобы не разрушилось царство, обладаемое попами. Они в Греции царство погубили и туркам подчинились! Эту погибель и нам советуешь? Пусть она на твою голову падет.

Разве это хорошо, попу и прегордым лукавым рабам владеть, а царю только царским почетом пользоваться, а властью быть ничем не лучше раба? Как же он и самодержцем будет называться, если не сам все устрояет?»

«Когда Бог избавил израильтян от рабства египетского, то вспомни, кого поставил властвовать, священника или многих правителей? Одного Моисея поставил властителем, а священствовать велел Аарону, а в мирские дела не вмешиваться. Когда же Аарон стал вмешиваться, тогда отпали люди даже от Бога... Когда Илий-жрец взял на себя и священство, и царство, то и сам, и сыновья его погибли злою смертью и весь Израиль побежден был до дней царя Давида!»

Затем в письме Грозного Курбскому приводятся примеры из истории Рима, Византии, Италии, в доказательство того, что и могучие царства гибли от разделения власти и подчинения царей вельможам. «Иное дело, – говорит далее Курбскому Грозный, – душу свою спасать (быть иноком), иное – заботиться о душе и теле многих; иное дело – святительская власть, иное – царское правление. В монашестве можно быть подобно агнцу смиренному или птице, которая не сеет, не жнет и в житницы не собирает; царское же правление требует страха, и запрещения, и обуздания... «Горе, – говорит пророк, – дому тому, которым многие обладают». Видишь, – обращается Иван Грозный к Курбскому, – что владение многих подобно женскому безумию!»

Далее Грозный корит Курбского за то, что он называет изменников доброхотными. «А что ты писал, «за что я сильных во Израили побил и воевод, данных нам от Бога, погубил разными смертями», – так это ты писал ложно, лгал, как отец твой, дьявол, научил...

Кто сильнейший во Израили, – продолжает Грозный, – не знаю; земля правится Божиим милосердием, Пречистой Богородицы милостию, всех святых молитвами, и родителей наших благословением, и наконец нами, государями, а не судьями и воеводами. Если я и казнил разными смертями воевод своих, так их у нас множество и кроме вас, изменников. Своих холопов вольны мы жаловать, вольны и казнить... В иных землях сам увидишь, сколько зла творится злым: там не по-здешнему! Это вы своим злобесным обычаем утвердили, чтоб изменников любить: в иных землях их казнят, тем и власть утверждается. А мук, гонения и смертей различных ни на кого я не умышлял, а что упомянул ты об изменах и чародействе, так собак таких всюду казнят!»

После этого в письме Курбскому Иван Грозный подробно припоминает о тех обидах, какие он терпел от бояр в детстве, о тех смутах и беззакониях, какие творили они после смерти матери его. Глубоко запали в память Грозного разные, даже мелочные случаи, поразившие его в детстве.

Припоминает Иван Грозный о самоуправстве и насилиях бояр над близкими ему людьми; затем говорит: «Нас же с единородным братом, святопочившим Юрием, держали как посторонних и убогих детей. Каких только лишений не вынес я в одежде и пище?!

Вспомню хоть это одно: играю я в детстве, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, локтем опершись и положив ногу на постель нашего отца... Кто может вынести такую гордыню? Трудно исчислить, сколько страданий вынес я в детстве! много раз поздно ел не по своей вине... Что сказать о казне (имуществе) родительской? Все лукаво расхитили, будто детям боярским на жалованье, и деда нашего бесчисленную казну и отца себе захватили... Наковали себе сосудов золотых и серебряных и имена родителей своих на них вырезали, будто это их родительское добро... А о казне дядей наших что и говорить? – Все себе расхитили!..»

Припомнив московский пожар и народный мятеж, Грозный говорит Курбскому о том, как «собака» Алексей (Адашев) и поп Сильвестр, который «восхитился (увлекся) властью, как Илий-жрец», сблизились с ним; как Сильвестр с Алексеем сдружился и стали они между собою тайно от нас, говорит царь, советоваться о делах, считая нас неразумными... Припоминает Иван Грозный, как эти советники на все места поставили своих угодников. «Все они по своему хотению творили. Что бы мы ни посоветовали, хотя и благое, – все это им казалось непотребным; они же хотя бы и что дурное советовали – все считалось благим... Даже в домашней жизни, – с горечью прибавляет Грозный, – все творилось по их хотению, я же был не в своей воле, словно младенец! Разве это противно разуму, что я в зрелом возрасте не захотел быть младенцем?»

Дальше Иван Грозный в своем письме корит Курбского и бояр, что они не оберегали его, как следует, во время казанского похода, что во время его болезни не хотели по его требованию присягать его сыну, хотели воцарить Владимира, питали вражду к царице Анастасии. «Таково их доброхотство к нам!» – восклицает Грозный.

«Ты, – обращается Грозный к Курбскому, – их, тленных людей, называешь предстателями у Бога... Ты еллинам (язычникам) уподобляешься, осмеливаясь тленных людей называть предстателями... Мы же, христиане, знаем христианскую Пречистую Владычицу Богородицу; затем предстатели – все небесные силы, архангелы и ангелы; затем молитвенники наши пророки, апостолы, святые мученики... Вот предстатели христианские! И нам царям, носящим порфиру, неприлично называться предстателями. Ты же не стыдишься тленных людей, притом изменников, называть предстателями!.. А что писал ты, будто те «предстатели прегордые царства разорили и проч.», то это разумно сказать только о Казанском царстве, а около Астрахани и близко вашей милости не было... В том ли состоит храбрость, чтобы службу считать опалою? Когда вы ходили в поход на Казань без понуждения, охотно? Вы всегда ходили, как на бедное хождение... Когда истощились запасы под Казанью, вы, – продолжает обвинять Курбского Грозный, – постояв три дня, уже хотели вернуться, если бы я не удержал вас... Если бы при взятии города я не удержал вас, сколько бы вы погубили православного воинства, начавши бой не вовремя? А потом, когда милостию Божиею город был взят, вместо того, чтобы порядок водворять, вы кинулись грабить! Это значит прегордые царства разорять, как ты безумно и надменно хвалишься!..» Затем царь корит бояр за то, что и во время Ливонской войны они плохо делали свое дело, как рабы, с понуждением, а не по собственной воле...

Исчислив все недостатки бояр, действительные и мнимые, Иван Грозный говорит: «А за такие ваши заслуги, как сказано выше, вы достойны были многих опал и казней; но мы еще милостиво вас наказывали...

Если бы я по твоему достоинству поступил, – ты к нашему недругу не уехал бы!

«Кровь твоя, – говоришь ты, – пролитая иноплеменниками за нас, вопиет на нас к Богу». Это смеха достойно! Не нами, а другими пролитая на других и вопиет. Если и пролил ты кровь в борьбе с супостатами, так сделал ты это для отечества. Не сделай ты этого, ты не был бы христианин, а варвар. Во сколько раз больше наша кровь вопиет на вас к Богу, нами самими пролитая не ранами, не каплями, но многим потом и многим трудом, каким вы отягощали меня сверх силы! И от вашей злобы вместо крови много слез наших излилось, еще больше воздыханий и стенаний сердечных; оттого получил я и боль в пояснице!»

Затем Иван Грозный презрительно отзывается о заслугах Курбского, корит его за неудачу под городом Невлем, и потом прибавляет: «Военные твои дела нам хорошо ведомы... Не считай меня неразумным или младенцем по уму. Не думайте также меня «детскими страшилами» напугать, как прежде делали с попом Сильвестром и с Алексеем...

Лица твоего, пишешь, уже не увидеть нам до дня Страшного суда Божия... Да кто и захочет такое ефиопское лицо видеть?!.

Убиенные, говоришь, предстоят у престола Божия, и это помышление твое суемудренно; по словам апостола: «Бога никто же нигде же виде». Вы, изменники, если и вопиете без правды, ничего не получите... Я же ничем не хвалюсь в гордости: делаю свое царское дело и выше себя ничего не творю... Подвластным людям благим воздаю благое, злым – злое... Не по желанию казню их, а по нужде...

А что свое писание с собою в гроб хочешь положить, – заключает письмо Курбскому Грозный, – этим ты последнее свое христианство отверг от себя! Господь велел не противиться злу, ты же даже обычное, что и невежды понимают, прощение пред кончиною отверг, и потому ты не достоин и отпевания...»

Идеи и понятия, развиваемые Грозным в первом письме Курбскому

Эти выдержки из огромного послания Ивана Грозного ясно показывают, что с Курбским он никак не мог сойтись в понятиях. Он крепко держался той мысли, что для блага государства необходимо, чтобы государь был настоящий самодержец, не стеснялся бы ничьими советами, и чтобы бояре были только верными слугами, исполнителями его воли, служили бы ему так же верно, как, например, Шибанов – Курбскому. А Курбский, выставляя на вид Грозному свое высокое происхождение от св. Федора Ростиславича, князя Смоленского и Ярославского, все хорошее в начале царствования Ивана Васильевича вменяет в заслугу только боярам и стоит на том, что бояре должны быть советниками и сотрудниками царя, а не слугами, беспрекословно исполняющими его волю. «Царь хотя и почтен царским саном, – говорит Курбский в своей истории, – но может и не получить от Бога некоторых дарований и потому должен искать доброго и полезного совета не только у советников своих (бояр), но и простых людей, ибо дар духа дается не по богатству внешнему и не по силе царства, но по правости душевной».

Укоры в жестокости были нисколько не убедительны для Ивана Грозного. Казнить лиходеев и изменников он считал своим неотъемлемым правом. Убедить же царя в невинности казненных бояр Курбский, конечно, менее всего был в состоянии: напротив того, измена его самого и резкое письмо еще больше утверждали царя в той мысли, что на бояр, даже и самых близких, полагаться ему нельзя. В Грозном крепла все больше и больше мысль, что его личное благо и благо всей земли требуют, чтобы боярская крамола была истреблена с корнем.

Краткий ответ Курбского на первое послание Грозного

Послание царя полно веских укоров, едких и злых насмешек... Сильно задели они за живое Курбского. Да и мог ли он успокоить свою совесть?! Его измена, от каких бы причин она ни вышла, все же оставалась изменой; присяга была им нарушена; от родной земли он отрекся, перешел на сторону врагов ее...

На длинное послание Ивана Грозного Курбский ответил коротким письмом, из которого видно, как укоры царя и насмешки доняли его. Он называет царское письмо «широковещательным и многошумящим», говорит, что оно полно «неукротимого гнева и ядовитых слов», что так писать не только великому царю, но и простому воину непристойно, что в письме царя «нахватано из Священного писания со многою яростью и лютостью не строками и стихами, как в обычае у людей ученых, а целыми книгами, посланиями, и тут же говорится и о постелях, о телогреях и иные бабьи басни». Так писать, по словам Курбского, совсем непристойно в страну, где есть люди ученые, искусные в книжном деле. «Да и пристойно ли, – говорится дальше в письме Курбского, – мне, человеку смирившемуся, оскорбленному, без правды изгнанному, хотя бы и многогрешному, прежде суда Божия так грозить?.. И вместо утешения так кусательно грызть меня неповинного, бывшего от юности твоим верным слугою! Не думаю, чтобы это было Богу угодно... И чего же ты, – продолжает Курбский, – от нас еще хочешь? Не только своих единоплеменных князей из потомства великого Владимира ты поморил и отнял от них имущества движимые и недвижимые, чего не успел отнять твой дед и отец, но и последние рубахи свои, могу сказать, по евангельскому слову, мы отдали твоему прегордому и царскому величеству... Хотел было я на каждое твое слово возразить, о царь, и мог бы это сделать, но удержал руку мою с тростию, возлагая все на Божий суд, – рассудил лучше здесь молчать, а говорить там, пред престолом Христа, Господа моего, вместе со всеми избиенными и гонимыми тобой. Да притом непристойно людям рыцарским (благородным) браниться, как рабам; очень стыдно и христианам извергать из уст слова нечистые и кусательные!..»

Но на этом переписка Ивана Грозного с Курбским еще не кончилась. Несколько лет спустя Грозный и Курбский снова обменялись письмами, о которых будет сказано ниже.

Интересна и показательна переписка Ивана IV со своих бывшим фаворитом и другом. Курбский старательно ищет оправдания своему предателству, но при этом не забывает нападать и обличать царя, церковь (иосифлян), государственный строй.
Иван IV, однако, непреклонен и измену прощать не намерен. Ответное письмо царя в двадцать раз больше того, с каким обратился Курбский. Грозный так обстоятельно отвечает на обвинения, что порой начинает почти что оправдываться. Царь соглашается, что, мол, его «благочестие» было поколеблено еще в юности. Грозный даже соглашается, что допускал какие-то «игры» (возможно, речь идет о зрелищах для народа, зачастую заканчивавшихся чей-либо смертью), но делал всё это, чтобы подданные признали его власть в качестве наместника божьего, а «не вас, изменников».

Цель такого тона (как и всей эмоциональной окраски речи Грозного) вовсе не доказательство чего-либо (хотя это именно то, к чему прибегает Курбский, вставляя в письма цитаты из Цицерона и структурируя ответ по всем правилам риторики). Скорее, Грозный говорит Курбскому то, чего не успели сказать печерские старцы, а именно заставить беглеца взглянуть на совершенное преступление и привести к покаянию. Грозный восклицает:
«Если же ты добр и праведен, то почему, видя, как в царском совете разгорелся огонь, не погасив его, но еще сильнее разжег? […] Разве не сходен ты с Иудой предателем?».

Грозный отмечает даже не то, что Курбский не может покаяться, а то, что и раньше не смог. Отсутствие смирения перед наместной божьей властью (царем) и привело его к измене – вот «задняя» мысль всех его ответов.

Но Курбский остается непреклонен. Интересно заметить, как из состояния нерешительности и колебания воевода приходит к надменности, утверждаясь в своей правоте. Даже исходя из текста писем видно, что Курбский отбрасывает покаяние, заменяя его пространными рассуждениями. Чем дальше, тем рассуждений больше.

Грозный же потихоньку отступается перед этой непреклонностью. Царь своим вторым письмом (которое уже на порядок меньше первого) делает последнее предупреждение:
«Со смирением напоминаю тебе, о князь: посмотри, как к нашим согрешениям и особенно к моему беззаконию…снисходительно божье величество…» «Рассуди сам, как и что ты наделал…» «Взгляни внутрь себя и сам перед собой раскройся!»

На это уже князь Ковельский отвечает самым длинным своим письмом, упражняясь в риторических приемах. Грозный же третьим ответом изменника больше не удостаивает.

Гаврилов К.В.

Введение

«Царю, прославленному древле от всех,
Но тонущу в сквернах обильных!
Ответствуй, безумнй, каких ради грех
Побил еси добрых и сильных?
Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,
Без счета твердыни врагов сражены?
Не их ли ты мужеством славян?
И кто им бысть верностью равен?
Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,
В необытную ересь прельщённый?
Внимай же! Приидет возмездия час,
Писанием нам предречённый,
И аз, иже кровь в непрестанных боях
За тя, аки воду, лиях и лиях,
С тобой пред судьей предстану!..»

Это строки из прославленной баллады А.К.Толстого «Василий Шибанов». И это весьма точное (для стихотворного перевода прозаического текста) приложение Первого послания князя Андрея Михайловича Курбского, посланного им царю Ивану IV после своего бегства из России. А в трагедии «Смерть Ивана Грозного» приводится цитата из последнего послания Курбского, написанного в 1579г. – после тяжёлых неудач царя в Ливонской войне.

Ивану Грозному менее посчастливилось в литературе XIX в. Но послания его и особенно первое из них, тоже давно известны читателям; его многократно и обильно цитировали и пересказывали языком нового времени крупнейшие историки – С.М.Соловьев, В.О.Ключевский и другие.

Переписка Грозного с Курбским не дошла до нас в современных её списках; однако обстоятельство это (довольно обычное для произведений средневековой литературы) не дает оснований сомневаться в её подлинности. Существование полемической переписки между Курбским и царем отмечено в документах XVI в. весьма бедны: бурные годы опричнины не благоприятствовали сохранению литературных памятников.

Послания Грозного и Курбского дошли до нас в отдельных списках и сборниках, начиная с первой трети XVII в. Из числа этих сборников, составленным в основном из сочинений Курбского (с добавлением Первого послания царя) и дошедшим до нас в списках конца XVII в. и последующего времени. На основе и по образцу этих «сборников Курбского», было составлено и первое издание «Сказаний князя Курбского», предпринятое в 1833г. (и затем дважды переизданное) Н.Г.Устряловым. К сочинениям Курбского Н.Г.Устрялов добавил кроме Первого послания царя ещё его Второе послание 1577г. (тоже сохранившееся в списках XVII в., но отдельно от посланий Курбского). Сходным был и состав «Сочинений князя Курбского» (с включением обоих посланий Грозного), изданных в 1914г. (в «Русской исторической библиотеке», т. XXXI) Г.З.Кунцевичем.

В 1951г. был предпринят первый опыт издания гонений Ивана IV – «Послания Ивана Грозного» в серии «Литературные памятники». При издании посланий царя были привлечены новые списки, более древние, чем публиковавшиеся прежде; по более древнему списку было издано (в приложении) и Первое послание Курбского царю; остальные послания Курбского не включались.

Настоящее издание специально посвящено переписке Грозного с Курбским. Изданию предшествовала новая работа по разыскиванию текстологическому изучению рукописей – посланий; привлечен ряд новых списков; Первое послание Курбского и Первое послание Грозного публикуются в нескольких дошедших о нас редакциях.

Работа над публикацией 2-ого послания Курбского для настоящего издания была начата А.А.Зиминым, подготовившим с разночтениями по 19 спискам 1-ю редакцию этого послания. Дальнейшая работа над подготовкой послания и подготовка остальных посланий Курбского была осуществлена Ю.Д.Рыковым. Комментарий к посланиям Курбского составлен В.Б.Кобриным; перевод этих посланий сделан О.В.Твороговым. Археографический обзор составлен Ю.Д.Рыковым (послания Курбского) и Я.С.Лурье (послания Грозного). Статьи написан Д.С.Лихачёвым и Я.С.Лурье.

Предыстория переписки

Переписка Андрея Курбского с царем Иваном Грозным принадлежит к числу самых известных памятников древнерусской литературы. История этой переписки такова. В апреле 1564г. царский воевода князь А.М.Курбский бежал из новоприсоединённого к Русскому государству ливонского города Юрьева в соседний ливонский город Вольмар, принадлежавший польскому королю Сигизмунду II Августу. Поводом для бегства послужили полученные Курбским сведения о готовящейся над ним царской расправе. Андрей Михайлович Курбский был не только военачальником, сражавшимся под Казанью и в Ливонии, он участвовал в административных реформах середины XVI в., входил в круг самых близких царю лиц, которых он сам впоследствии назвал «Избранной радой». В начале 60-х годов XVI века, после падения «Избранной рады», многие из близких сподвижников царя были подвержены опалам и репрессиям. В этих условиях ожидал жестокого наказания и Курбский. Уже само назначение Курбского воеводой (наместником) в «дальноконный» Юрьев после победоносного похода русской армии на Полоцк 1562-1563 года, в котором он командовал сторожевым полком, могло рассматриваться как предвестие грядущей расправы над ними. Курбским стал вести тайные переговоры с литовцами с целью своего возможного перехода на службу к польскому королю. Но, перейдя к польскому королю, получив от него крупные вассальные пожалования, Курбский не просто вошёл в среду литовско-русской знати, нередко «отъезжавшей» из Москвы в Вильно и обратно. Он захотел обосновать свой отъезд и обратился к Ивану IV с посланием, в котором обвинил царя в неслыханных гонениях, муках и казнях бояр и воевод, покоривших Руси «прегордые царства».

Иван Грозный получив обличительное письмо от изменившего ему боярина, не мог удержаться от резкого ответа «государеву изменнику». Первый царь всея Руси, в правление которого к территории Русского государства были присоединены Казань, Астрахань и Западная Сибирь, создатель опричнины и организатор кровавых карательных походов на собственные земли, Иван IV был не только одним из самых страшных тиранов в русской истории. Он был довольно образованным для своего времени человеком. Царь ответил Курбскому обширным посланием, «широковещательным и многошумящим» по ядовитой характеристике его оппонента; завязалась знаменитая переписка.

Биография А.М.Курбского

Князь Андрей Михайлович Курбский (1528-1583) был выходцем из ста­ринного рода. Своего положения при царском дворе («боярин, советник и воевода») он добился исключительно благодаря личным заслугам, оказанным царю воеводской службой и пра­вительственной деятельностью. Он был пожалован землей в окрестностях Москвы, а впоследствии (1556г.) и боярским чином.

Родился в Ярославле, в семье, отличавшейся литературными интересами, видимо, не чуждой западному влиянию. Происходил из рода именитых ярославских князей, получивших фамилию от главного села своего удела - Курбы на реке Курбице. По материнской линии Андрей приходился родственником царице Анастасии.

Можно с уверенностью предположить, что Андрей Михайлович получил хорошее образование, хотя конкретных данных о его учебе нет. Он был одним из влиятельных государственных деятелей и входил в "Избранную Раду". Период политической деятельности и воинской службы князя Андрея Михайловича Курбского совпал с интенси­фикацией государственного строительства в России. Сословно-представительная монархия, сформировавшаяся в основных чертах в середине XVI в, предусматривала необходимость со­борного решения всех общегосударственных дел. Она просуществовала до 1560 г. Важным поводом, вызвавшим ее падение, были разногласия с семьей умершей в этот год первой жены царя Анастасии Захарьиной.

Больших успехов добился Курбский на военной службе. Наиболее известны его подвиги в походе на Казань. Войска, двинувшиеся на Казань, возглавлял сам царь Иван Грозный, князья Андрей Курбский и Пётр Щенятев вели правую руку войска. Ещё по дороге около Тулы они разбили татар, которые превосходили наших воинов по численности вдвое. В этой битве (как пишет Карамзин) князь Курбский ”ознаменовался славными ранами”. В течение всего похода и штурма Казани Курбский сражался очень мужественно. Особенно отличился он в конце битвы, когда часть (около 10 тысяч) казанцев, защищая своего царя Едигера, отступили в задние ворота к нижней части города. Курбский с двумястами воинов пересёк им дорогу, удерживая их в тесных улицах, затруднял каждый шаг казанцев, давая время нашим войскам. Уже после выдачи царя казанцы бросили тяжёлое вооружение и, перейдя речку Казанку, устремились к болотам и лесу, где конница уже не могла за ними гнаться. Только юные князья Курбские, Андрей и Роман, с малочисленной дружиной успели сесть на коней, обскакали неприятеля и задержали их, но казанцы намного превосходили по численности русских воинов, и им удалось разбить русский отряд. Брошенное в погоню новое войско настигло и уничтожило казанцев.

Курбский вместе с Микулинским и Шереметьевым возглавлял повторный поход по усмирению уже завоёванного царства.

Высказав Курбскому, особое расположение Царь послал его с войском в г. Дерпт и назначил его командовать в Ливонской войне (1558-1583).

В начале этой войны русские войска одержали целый ряд очень важных побед и почти полностью разбили Ливонский орден, но затем с вступлением в войну Дании, Швеции и других стран против России, победы сменились неудачами. И в результате Россия проиграла эту войну.

В 1560 после прекращения существования «Избранной Рады» последовали аресты и казни людей, входивших в неё. Курбский находился в близких отношениях с Адашевым, это усиливало немилость царя. Началась опала, Андрей Михайлович был отправлен на воеводство в Юрьев (место ссылки Адашева). Понимая, какая участь его ждёт, Курбский, поговорив с женой, решил бежать. Побегу Курбского предшествовали секретные переговоры с царём Сигизмундом II.

Пробыв год в Юрьеве, Курбский 30 апреля 1564 года бежал в литовские владения. Под покровом ночи он спустился по веревке с высокой крепостной стены и с несколькими верными слугами ускакал в ближайший неприятельский замок - Вольмар. Побег из тщательно охранявшейся крепости был делом исключительно трудным. В спешке беглец оставил семью, бросил почти все свое имущество. (За рубежом он особенно сожалел о своих воинских доспехах и великолепной библиотеке.) Причиной спешки было то, что московские друзья тайно предупредили боярина о грозящей ему опасности, что в последствии подтвердил сам Иван Грозный.

Курбский написал в Литве обвини­тельную историю князя великого, т. е. царя Ивана, где выражал политические воззрения своей боярской братии объёмом в 40 страниц. В истории он высказывает и несколько общих политических суждений.

Различие взглядов А.М.Курбского и Ивана Грозного

Главным предметом полемики между царём и Курбским был вопрос о том, кто из них верен политике начала царствования Ивана Грозного (политике Стоглавого собора 1551 года и реформ 50-х годов). Оба они были согласны в том, что Иван IV в начале царствования был «пресветлым в православии», но Курбский утверждал, что, расправившись с прежними советниками («Избранной Радой»), царь стал «супротивным» прежней политике. В своих письмах к Курбскому царь обвинял его в измене, вновь и вновь доказывал свою верность «пресветлому православию» начала своего правления.

Князь Андрей Михайлович Курбский был сторонником сословного представительства в центральных и местных органах власти. Курбский традиционно считал источником власти в государ­стве божественную волю, а цель верховной власти усматри­вал в справедливом и милостивом управлении державой к благу всех ее подданных и в праведном разреше­нии всех дел.

Упадок в делах государства и сопутствующие ему военные неудачи Курбский связывает с падением правительства и вве­дением опричнины. Роспуск Рады знаменовал полное и безус­ловное сосредоточение ничем не ограниченной власти в руках Ивана IV.

В правопонимании Курбского ясно прослеживается представление о тождестве права и справедливости. Только справедливое может быть названо правовым, так как насилие - источник беззакония, а не права. Излагая свои требования к правотворчеству, Курбский подчеркивает, что закон должен содер­жать реально выполнимые требования, ибо беззаконие - это не только не соблюдение, но и создание жестоких и неисполнимых законов. Такое законотворчество, по мнению Курбского, пре­ступно. В его политико-правовых воззрениях намечаются эле­менты естественно-правовой концепции, с которой связаны учения о государстве и праве уже в Новое время. Представления о праве и правде, добре и справедливости воспринимаются как составные компоненты естественных законов, посредством ко­торых божественная воля сохраняет на земле свое высшее творение - человека.

Правоприменительная практика рассмотрена Курбским, как в судебном, так и во внесудебном ее варианте. Состояние суда вызывало глубокое неодобрение у Курбского. Особое недовольство вызывает у Курбского практика заочно­го осуждения, когда виновный, а в большинстве случаев - просто несправедливо оклеветанный человек лишен возмож­ности, лично предстать перед судом. Совет настоятеля Песношского монастыря Вассиана Топоркова сыграл, по мнению Курбского, трагическую роль, обеспечив перемену в личности царя и образе его действий. Вассиян дал царю совет: „не держать советников умнее себя"».

Установившийся тиранический режим привел к потере зна­чения Земского собора, который стал всего лишь безгласным проводником воли Ивана IV. Наилучшим вариантом организации формы государственной власти Курбскому представляется монархия с выборным сословно-представительным органом, участвующим в разрешении всех наиважнейших дел в государстве. Курбский был не только за создание представительного органа (Совет всенародных человек), но и различных «синклитов», состоящих из специалистов самых различных профилей. Форма государственного устройства в виде единой централи­зованной государственной системы не вызывала у него никаких нареканий и вполне им одобрялась.

И главной причи­ной различия взглядов между А.М.Курбским и Иваном IV являлась проблема выбора основных путей политического развития России. Избранная рада, как и Курбский, была сторонницей постепенных реформ, ведущих к упрочению централизации. Иван IV, получивший прозвище «Грозный», предпочел «путь террора», способ­ствующий быстрому усилению его личной власти.

Первое послание А.Курбского Ивану IV.

Первое послание А.Курбского Ивану IV было написано, очевидно, вскоре после побега «государева изменника» за рубеж, т. е. в мае 1564 года. Текст этого послания лаконичен и логичен, а стиль представляет собой замечательный образец стройной риторики, лишённой каких-либо конкретных деталей. В послании содержится решительный протест князя Андрея против начавшихся в России беззаконий, гонений и казней государственных и военных деятелей на пороге опричнины. Курбский выступает в данном письме не только вроли защитника всех опальных царя Ивана, но и в роли своеобразного ветхозаветного пророка, обличающего царя в совершённых им законопреступлениях и кровопролитиях. Обличая лютую жестокость Ивана IV в отношении его подданых, жалуясь на лично перенесённые от царя многочисленные гонения и обиды, Курбский тем самым стремится оправдать свой «отъезд» к польскому королю и, главным образом, очевидно, не перед адресатом, а перед лицом общественного мнения. Это письмо объёмом в полторы страницы доставил царю личный слуга Курбского – Василий Шибанов.

Первое послание Ивана IV А.Курбскому

Первое послание Андрею Курбскому – самое крупное из публицистических произведений Ивана IV; оно являлось, несомненно, и одним из важнейших памятников древнерксской публицистики в целом. Послание датировано 5 июля 1564 года, написано на Первое послание Курбского. Быстрота, с которой было написано это обширное послание (пять – шесть недель), делает весьма вероятным предположение о том, что оно составлялось не одним лицом, а дьяками царской канцелярии (как и дипломатические послания). Однако ключевые места послания (воспоминания детства Грозного, полемические выпады против оппонента), несомненно, принадлежали самому царю: «грубянский» стиль послания и даже отдельные его обороты (сравнения противника с собакой) напоминает более поздние сочиченения царя – нампример, послания шведскому королю Юхану III.

Как и Первое послание Курбского, послание царя, очевидно, предназначалась главным образом не его формальному адресату, а более широким кругам читателей. Первое послание Ивана Грозного заключает всебе и прямые свидетельства об этом: в его ранних редакциях оно озаглавлено, как послание царя «во всех его великия Росией государство (в других списках: Российское царство) на крестопреступников его, князя Андрея Михайловича Курбского с товарищи о их измене»; один из наиболее ранних списков послания содержит ещё особое указание: «Послание царево все городы на крестопреступников его…»

Главными врагами государства он объявлял «изменных бояр» (ставя при этом в вину Курбскому «боярское правление» в годы своего детства, хотя Курбский был ровесником царя). Это указание на «бояр», как главных противников самодержавия, оказано большое влияние на истографию последующего времени. Царь уверял, что главной целью его существования является благо подданных: «… за них желаем противо всех враг их не токмо до крови, но и до смерти пострадати». По его словам, все репрессии против прежних советников уже позади, «ныне же убо все», в том числе и единомышленникики Курбского, могут наслаждаться «всяким благом и свободой» и не опасаться наказаний за «прежнюю злобу». Всё это писалось летом 1564г. – за полгода до учреждения опричнины. Это письмо было объёмом в 40 листов.

Второе послание Курбского Ивану IV

Второе послание Андрея Курбского Ивану Грозному было написано в ответ на Первое послание от 5 июля 1564 года. Это послание не имеет точной датировки. По сведениям Курбского 1579 года, он уже «давно» написал ответ, но не смог своевременно отправить «в царство Руское» из – за закрытия границы: лишь спустя много лет, в сентябре 1579 года, он предпринял попытку отправить его вместе с ответом на Второе послание Ивана IV в Россию. Отправляя давний ответ своему антопонисту, Курбский, видимо счел нужным дополнить старый текст, упоминанием, что он первоначально хотел пространно ответить на царское письмо от 5 июля 1564 года, но, т.к. научился под старость в Литве «аттическому» языку, «удержах руку со тростию». Естественно, что этих слов Курбский не мог написать в первые годы после бегства из Юрьева. Ясно, что мы имеем дело с позднейшей вставской в текст, которому, очевидно, следует датировать временем, по крайней мере, неранее начала 70 – х годов XVI века. Именно в это время Курбский делает перевод «Нового Маргарита» на славянский язык и в письме к Марку Сарыхозину, написанном по поводу посылки ему Предисловия к «Новому Маргариту», упоминает о том, что он немало лет потратил на изучение латинского языка и научился ему только «уже в сединах», т.е. под старость. Латинский язык, этот классический язык Возрождения, очевидно, и имел в виду Курбский, когда писал Ивану IV о том, что он знает язык аттический.

Во втором послании Курбский обратился с резкой критикой на «широковещательное и многошумящие» послание царя Ивана IV от 5 июля 1564 года. Второе послание Курбского Ивану Грозному в рукописной традиции сохранилось только в составе так называемых «Сборников Курбского». Сведений о том, что оно попало к адресату, нет. Объём этого письма составил одну страницу.

Второе послание Ивана Грозного Курбскому

Второе послание царя Курбскому написано в 1577 году – через 13 лет после Первого послания. На Первое послание Курбского, проникшее на Русь накануне опричнины, ни ответное «широковещательное и многошумящие» послание царя, составленное в том же 1564 году (ни тем более краткий ответ Курбского на это «широковещательное» послание, не отправленное, по – видимому, до 1579 года), не могли иметь распространение в русской письменности: даже текст государева послания «во все городы», совершенно устарел к этому времени: «казней наш Никита Афанасьевич» (Н.А. Фуников – Курцев), за преследования которого царь так странно ускорял в 1564 году Курбского и его друзей, был уже к этому времени: «казнен Иваном Грозным». В памяти оставалось только само богатство Курбского и то обстоятельство, что после измены он ещё «грамоту к государю невежливо писал». В 1577 году был предпринят один из самых больших и удачных походов Ивана IV в Ливонию. Отправившись из Пскова на юг царь затем направился по Двине и занял почти все прибрежные крепости; к сентябрю вся Ливония (за исключением только Ревеля и Риги) была в руках Грозного. Именно в этой обстановке царь в 1577 году и написал ряд посланий своим различным противникам: новоизбранному польскому королю Стефану Баторию, Четману Ходкевичу, виднейшим магнатом М.Талвашу и М.Радзивиллу, вице – регенту в Ливонии Андрею Полубенскому и «государственным изменникам» - А.М.Курбскому, Тимохе Тетерину, к «Туву да к Илерту» (Ливонцам Таубе и Крузе, служившим Грозному и изменившим ему). Письмо было составлено на две страницы.

Третье послание Курбского Ивану Грозному

Третье послание Курбского Ивану Грозному завершает знаменитую переписку. Писано оно в ответ на Второе послание Ивана IV Курбскому 1577 года. Третье послание писалось Курбским, судя по всему, в несколько приёмов. Вероятно Курбский не смог дать сразу ответ царю Ивану, т.к. положение Речи Посполитой в конце 1577 года было недостаточно прочным. Налицо были крупные успехи русских войск в Ливонии. К тому же часть шляхты Выступала в этих условиях за передачу власти Ивану IV. 21 октября 1578 года произошло сражение польско – литовских и русских военных отрядов под Венденом (Кесью), в результате которого царские воеводы потерпели поражение. Под властью польского короля после успешных военных операций оказались также Двинск (Даугавпилс) и некоторые другие города. Эти поражения царя от польско – литовских войск, очевидно, и вдохновили Курбского на написание торжествующего ответа. В Послании Ивану IV Курбский давал ответ на различные обвинения против него, выдвитутые Иваном Грозным в вольмарском послании 1577 года. Стремясь оправдать свое бегство из Юрьева, Курбский не только использовал священное писания, и сочинения «отцов церкви», но и приложил к ответу на Второе послание царя два переведенных им отрывка из «Парадоксов» Цицерона, содержание которых перекликались с его судьбой. Последнее он сделал также из желания подчеркнуть перед царемсвою образованность. Не отказал себе князь Андрей Михайлович и в удовольствии приложить к Третьему письму и свое Второе послание царю, которое, по его словам, он не смог своевременно отправить в Россию. Осенью 1579 года польско – литовские войска под руководством корля Стефана Батория захватили Полоцк. Натретий день после взятия Полоцка, т.е. 3 сентября, Курбский, принимавший участие в полоцком походе польско – литовских войск, сделал обширную приписку к первоначальному тексту Третьего письма к царю. Поражения царских войск Курбский объяснил отсутствием у царя опытных воевод, которых он ранее «различными смертми растерзал» и «всеродне погубил без суда и права, приклонивши ухо единой странъ, ширъчь презлым ласкателем, пагубникам отечества». Курбский вновь высмеивает утверждение царя, что ему в борьбе с врагами помогает сила животворящего креста. В качестве убедительных примеров неправоты Ивана Грозного князь Андрей ссылается на два «срамотнейших» поражения царя и его войск сожжение крымскими татарами Москвы в 1571 году и только что случившееся падение Плоцка. В конце сентября 1579 года царские войска потерпели ещё одно крупное поражение от войск Стефана Батория под Соколом, и это обстоятельство вдохновило князя на написание нового торжествующего дополнения к письму: он пишет, что приписана в Полоцке «по сущему преодолению под Соколом во 4 день», т.е. 15 сентября. Третье послание Курбского Ивану Грозному, как его «История о великом князе Московском», содержит большое число полозмов, что вероятно является свидетельстом того, что в языке Курбского произошли очень серьёзные перемены, вызванные его длительным пребыванием на чужбине. Это свидетельствует также и в пользу того, что князь рассчитывал на чтение своего послания «светлыми мужами» великого княжества Литовского. Попало ли это послание Курбского к царю неизвестно. Во всяком случае, ответа Ивана IV на Второе и Третье послания Курбского в рукописной традиции не имеется – очевидно.

Заключение

В этой переписке всего, было, пять писем: два от Ивана IV и три от князя А.М.Курбского. В первом письме А.М.Курбского содержится решительный протест против начавшихся в России беззаконий, гонений и казней государственных и военных деятелей на пороге опричнины. На первое письмо Курбского Иван Грозный ответил большим масштабным письмом, в котором царь пытается убедить, что главной целью его существования является благо подданых. По его словам, все репресии против прежних советников уже позади и можно не опасаться новой опалы. Во втором письме Андрей Курбский, которое он отправил с опазданием, а именно вместе с третьим, обрушился с резкой критикой на «широковещательное и многошумящие» письмо царя Ивана IV. Иван Грозный, ещё не получивший ответ на первое свое письмо, через 13 лет после написания первого письма Курбским, пишет второе. К этому времени в памяти осталось только само бегство князя в Ливонию. Третье письмо Андрея Михайловича Ивану Грозному завершило знаменитую переписку. В этом письме Курбский давал ответ на различные обвинения против него, выдвинутые Иваном Грозным во втором письме 1577 года.

Эта переписка, пренадлежащая к числу самых известных памятников древнерусской литературы, дает ответы на ряд вопросов того времени: почему бежал князь Курбский из России?, К чему все эти репрессии Ивана Грозного?, В чём различия взглядов царя Ивана и А.М.Курбского. Но не дает ответ на этот вопрос: почему князь Курбский бежал именно в Ливонию? Ведь именно с Ливонией Россия вела войну, и Курбский решил перейти на сторону врага, нежели присоединиться к другой стране.

Так или иначе, переписка непримиримых политических противников прекратилась.

Список использованной литературы

1. Я.С.Лурье, Ю.Д.Рыков. Иван IV, переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским.-М., 1993, 93-5/997.
2. Д.С.Лихачёв. Памятники литературы Древней Руси, вторая половина XVI века. - М., 1986, 86-5/6264.
3. Ключевский В. О. Русская история. Книга 3. – М., 1995. – 572 с.
4. История России с древнейших времён до 1861 года / Под ред. Н. И. Павленко. – Москва, 1996. – 559.
5. История России с древности до наших дней / Под ред. М. Н. Зуева. – Москва, 1996. – 639.

• История Руси (допетровская эпоха)

При реализации проекта использованы средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации № 11-рп от 17.01.2014 г. и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский Союз Молодежи»