Отец Мисаил Пузенко любил говорить проповеди. А потом – не любил. А потом – опять полюбил, и так далее… Но давайте по порядку.

Сразу после рукоположения отец Мисаил проповеди принялся читать. Читал он их из подшивок «Журнала Московской патриархии» и из киевского «Православного вестника».

Проповеди были очень умные, и отец Мисаил читал их с уважением. Постепенно входя во вкус и совершенствуясь: количественно – от одной проповеди до трех в течение литургии (после Евангелия, перед Причастием и перед отпустом), и качественно – от семинарских штудий отца Левонтия Фуги до Иоанна Златоустого и Максима Исповедника. Все было очень возвышенно, пока…

Пока в один прекрасный воскресный день от чтения великолепной инвективы Иринея Лионского отца Мисаила не отвлекли странные звуки в храме: благочестивый староста-инвалид то мелодично, то грубо храпел за свечным ящиком.

Отец Мисаил изумленным взглядом обвел храм. Все присутствующие на службе – семь старушек, один болящий парубок и трое неопределенного возраста городских хористок – мирно и сладко дремали.

«Почему ты мне ничего не говорила?» – строго вопрошал вечером Мисаил Голиндуху, но та без всякого раскаяния отвещевала: «Так ты ведь знаешь, что я, как ты затеваешь проповедь, выхожу погулять. А что, погода хорошая. Чем больше читаешь, тем прогулка длиннее, мне хорошо. А что?» После этого отец Мисаил года три проповеди читать не любил, так, отделается парой абзацев из прикладных житий на каждый день года, и все. Но какой-то червь неудовлетворенности его все же грыз…

И вот случилось… Побывав в областном центре, услышал отец Мисаил горячую проповедь новорукоположенного священника, зрелого возрастом, но юного духом. Шли новые времена перестройки, и таких горячих уже на сковородку не бросали – говори что можешь…

Горячий батюшка проповедь и не говорил, но пел. Он воздевал руки горе, помавал указующим перстом, склонял главу, стучал ладонью по аналою; голос то снисходил до тревожного шепота, то грозным криком разносился в подкупольном пространстве.

Отец Мисаил силился вспомнить, где же он нечто подобное уже слышал, но память подсказать отказывалась. Да это и неважно. Народ внимал, затаив дыхание, а в нужных местах то рыдал от сострадания к заблудшим грешникам, то саркастически усмехался над их неисправимостью.

Отзывчивое сердце отца Мисаила тоже трепетало, и еще долгое время он возвращался мыслию и чувствами к поразившему его зрелищу. Дома он принялся репетировать; старался тихо, чтобы не смущать семью, хотя иногда увлекался и выдавал себя громкими вскриками.

Впрочем, семья, привыкшая к батюшкиным исканиям, особого внимания на это не обращала. Разве что конфузливо вышло, когда матушка Голиндуха застукала отца-настоятеля выполняющим какие-то сложные телодвижения перед ее трюмо. Однако разве это важно?

Через две недели, на праздник Покрова, отец Мисаил выступил в храме в новой роли – трибуна, глаголом жгущего сердца людей. Все получилось удачно: сначала бабушки испугались и чуть не убежали, но потом вслушались, умилились, и одна даже всплакнула (как объяснила потом матушке, «батюшку жалко»). И дело пошло.

Разученные заранее проповеди (взятые в основном из учебника гомилетики) отец Мисаил возглашал над главами своих овечек и постепенно приучил их повиноваться малейшему движению своей пастырской длани: когда нужно рыдать, когда нужно скорбеть, когда нужно умиляться. Триумф единодушия.

Конец наступил опять же внезапно. В один из воскресных дней перед причастием народа отец Мисаил произнес энергичную речь на слова Христа о «первых и последних». Прямо перед алтарем стояли две его самые верные и сердечные слушательницы: Надя и Зина, родные сестры. Они, как всегда, слезами буквально обливались, умиленно кланялись и не переставая бормотали: «Спаси вас Господи, батюшка, за вразумление!»

Отец Мисаил был доволен: впитывая стекавшую с его уст духовную амброзию, паства преображалась буквально на глазах. Тут подошло время причащения. Выстроилась небольшая очередь. Надя стояла первой, а зазевавшаяся Зина – шестой. И вдруг Зина, сделав вперед пару шагов, с силой ударила Надю сзади ногой по щиколотке. Прошипев при том: «Ты младшая, нечего вперед лезть!» От боли Надя присела, повернулась и, не оставаясь в долгу, столь же неожиданно цапнула Зину зубами за ладонь.

Разбирательство со смутьянками батюшка провел показательное, еще перед отпустом.

– Как вы могли перед Телом Спасителя нашего такое безобразие учинить? Где ваше братолюбие (на «брато…» батюшка чуть запнулся, но все же продолжил речь)? Только сегодня Господь нас вразумлял о смирении, о том, что не должно христианину искать первого места…

– О чем-чем? Мы что-то про места ничего не слыхали…

– Как не слыхали? О чем я проповедь говорил?

– Дак мы не очень поняли…

– А рыдали тогда чего?

– Дак кричали вы, батюшенька, сильно очень…

– Братья и сестры, видите, что делается! Кто слушал внимательно, объясните Зине и Наде, о чем мы сегодня с вами беседовали.

Неожиданно все потупили глаза… Только один одухотворенный юноша, затеявший в последнее время ездить из города на богослужение в сельский храм, тихо сказал: «Вы, батюшка, проповедь читали на двадцатую главу Евангелия от Матфея. Очень хорошая проповедь. Только если бы вы ее спокойней говорили, понятнее было…»

***

Через несколько дней, будучи в городе, отец Мисаил опять слушал того самого, уже ставшего знаменитым, проповедника. Народ толпой ломился внять гласу нового Златоуста, многие рыдали и стремились прикоснуться к краю риз его. Только отцу Мисаилу стало почему-то скучно; вслушавшись, он понял, что батюшка говорит все на ту же тему и все теми же словами. Да еще вспомнилось, где он видел подобное: старая кинохроника, Италия времен дуче…

Так отец Мисаил опять разлюбил говорить проповеди. Прихожане мирно отдыхали. До следующего увлечения.

Этим увлечением стало проповедование от плачущего сердца. От кого-то батюшка услышал про благодатного старца, который приводил паству в состояние духовного возвышения тем, что выходил на амвон и там начинал бессловесно плакать о своих грехах.

Отец Мисаил всю службу искал в себе источник слез. Перед причащением он вышел из алтаря. Скорбь о своих грехах стояла у его очей. Все должно было получиться. Но… в этот момент в храм зашла целая компания молодых людей; они подошли к старосте – договариваться о крещении или венчании. Отцу Мисаилу стало неудобно плакать при посторонних.

Тогда батюшка крепко зажмурился и силой воли преодолел чувство стеснительности. Плакать он вроде бы и захотел, но слез близко к глазам не обреталось. Отец Мисаил растерянно оглядел прихожан, клирос.

И тут его взгляд остановился на матушке Голиндухе. Он вспомнил, как намедни он отказался идти с ней на прогулку, предпочтя телевизионное зрелище. Как рассердился за то, что она два раза посолила долгожданный оливье. Как она стоически штопала продырявленный очередной раз Ванюшей выходной костюмчик. Как он третий раз забыл купить заказанную ею для детей акварельную бумагу. Как грустно она перебирает своими тонкими пальцами колонковые кисточки, которые уже много лет не имеет возможности обмакнуть в краску, как…

Глядя на матушку Голиндуху, отец Мисаил заливался слезами. Матушка смотрела с тревогой, прихожане с большим недоумением. Самые прыткие сделали попытку оказать отцу-настоятелю срочную помощь…

В результате батюшка опять проповеди говорить перестал. Пока не услышал мудрые слова одного опытного духовника: «Прихожане никогда не будут разочарованы, если проповедь окажется короче, чем они предполагали…» С этого начались новые искания отца Мисаила. Самых что ни на есть коротеньких текстов. Чем то закончится – пока неизвестно…

19 ноября в 19:00 в культурном центре «Покровские ворота» (Москва, стр. 1; м. Чистые пруды) состоится вечер памяти протоиерея Михаила Шполянского и презентация его новой книги «Был такой случай» .

Гости вечера:

• Протоиерей Сергий Правдолюбов – настоятель храма Живоначальной Троицы в Троицком-Голенищеве, магистр богословия, член Союза писателей России.
• Михаил Бурмистров – богослов, преподаватель философии в ПГТСТУ
• Андрей Десницкий – российский библеист, переводчик, публицист, писатель, доктор филологических наук
• Алиса Струкова – программный директор фестиваля российского кино «Окно в Европу»

Еще один раз, будучи в гостях в Подмосковье, я был поставлен перед необходимостью поступить аналогично, но уже в более суровом варианте.Приехал я на день рождения друга, в семье которого незадолго до того произошли тягостные, трагические события. Но жизнь продолжалась... На праздничный стол друг заказал барашка, супруга должна былаего приготовить. Ждали гостей. Совершенно неожиданно, против договоренностей, барашка доставили живым. Да еще с большим запозданием. Менять что-либо было уже поздно. Вся многочисленная семьяпребывала в настроении растерянном и подавленном - праздник срывался. Тогда я вызвался помочь. Взял с собой старшего из сыновей друга и пошел с ним на задний двор. Топор, удар обухом по лбу барана; все весьма неуклюже и нервозно. Однако, как бы там ни было, с делом мы справились. Сумели даже освежевать тушу. Обалделость от происшедшего проявиласьтолько в том, что барана мы забили в противоположном от места свежевания углу двора - пришлось увесистый груз тащить волоком. В общем, не скажу, чтобы мой опыт в таких мероприятиях был уж очень существенным. Но принципиальное отношение ксему предмету понятно. Кстати, всего несколько лет назад был в моей жизни и такой, связанный с охотничьим ремеслом, эпизод. Один хороший человек, мой знакомый, попросил освятить его "заведование" -новый магазин охотничьего инвентаря. Просьба его была вполне искренняя, основанная на религиозном чувстве. Т.е. являлась не пустым следованием моде и потаканием суеверию - он был верующий христианин. И все же сомнения у меня были серьезные: освящать орудия убийства? Я довольно долго - несколько недель - тянул с решением вопроса.Советы знакомых как-то на сердце не ложились. Молился. Господь вразумил. Случилось мне в те дни читать книгу Зернова "Три русских философа". В статье об А. Хомякове я прочитал, что этот глубокийхристианский мыслитель и благочестивый член Церкви был не только заядлым охотником, но и крупнейшим для своего времени теоретиком охоты, знатоком множества нюансов сего занятия в традициях разныхнародов. Почтение, с которым я относился к личности Хомякова, ответило мне и на вопрос об освящении магазина: надо понимать так, что ничего неприемлемого для христианина в сем занятии нет, и потомуосвящение потребного инвентаря является допустимым и даже необходимым для верующего человека. Магазин я освятил. На память у меня остался простой, но замечательного качества складной охотничий нож"Магнум", не раз оказывавший мне на Кинбурне добрую службу. Итак, понятно - я "не охотник" не из сентиментальных соображений. Почему же? - ведь возможностей к тому было более чем достаточно еще и всветской жизни. Думаю, связано это с отсутствием во мне настоящей азартности. Интерес игры для меня всегда заключался в процессе, выигрыш как игра амбиций не интересен. Выигрыш же материальный простопретил - ради этого я принципиально никогда не играл. В то же время сама игра - движение фигур или шаров, расклад карт или символов - иногда занимала. Но эта занимательность всегда была дозированной,не было желания тратить на то силы и время. Видимо, потому и охота меня не увлекла - азарта нет, а как способ пропитания в наших условиях она крайне малоэффективна (по этой же причине сбор грибов илирыбалку я понимаю тогда, когда добычи много: клюет вовсю или грибы сами под ноги бросаются). Но все это вовсе не подразумевает, что я хоть как-то осуждаю охоту или не понимаю охотников; мое отношениек сему виду времяпрепровождения есть только следствие моего характера и не более того. А среди моих друзей немало страстных охотников. Один из них - добрый друг Александр Бабич.

Истории, героем которой он был, и посвящен этот рассказ. Лет десять назад мы с Аллой были на отдыхе на Кинбурне. По распоряжению начальника порта Хабарова нас поселили в благоустроенном жиломвагончике на территории так называемого морпричала. Зимой Днепровский лиман замерзает, и доставка людей на косу из Очакова осуществляется через морскую сторону кораблями (буксиром или лоцманскимкатером), выделяемыми для этого Никморпортом. Для приема этих кораблей на морском побережье косы соорудили причал с ведущим к нему с берега мостиком. На берегу для обслуживающего морпричал персоналапервоначально был сооружен этакий барак на несколько комнат, обшитый шифером. Рядом стоял длинный деревянный стол, скамьи, навес. На маскировочных сетях висели подвяливаемые лещи, а то и севрюжки. Настоле - копченая осетрина, калканы, крабы, мидии. Вся картина - с ночными посиделками, кострами и песнями - замечательно напоминала морской вариант "особенностей национальных охот, рыбалок и пр.".Позже база морпричала обустроилась, появилось здание морвокзала, жилые домики, даже сауна и музей истории Кинбурна. С появлением комфорта исчезло ее обаяние. Но это было позже... Тогда, в один изпромежуточных этапов застройки морпричала, когда жилые вагончики уже появились, но до сегодняшней урбанизации было еще далеко, и произошло описываемое событие. Вагончиков на территории морпричаластояло уже штук шесть, был еще цел и шиферный барак. Но людей обычно на территории обитало немного: работники морпричала - начальник Юра Ястребов, матрос Коля, водитель Анатолий. Кроме нас, изотдыхающих был еще заместитель начальника Никморпорта Александр Николаевич Бабич, какой-то мужчина и две женщины. А то, что Александр Николаевич страстный охотник, я уже упоминал. Время было - началоосеннего охотничьего сезона. Конечно, и Саша не преминул в оном поучаствовать. Охотились на уток, гнездящихся в большом количестве на косе, а еще более - на пролете, а также на перелетных дикихгусей. Охотники - Юра и Александр - выехали на джипе к озерам ночью, затемно. Когда небо только серело, над головой пролетела стая гусей: одна, другая. Очередная стая приближалась с северо-востока,идя очень низко. Когда ведущая птица была над головой, Александр Николаевич выстрелил. Серая тень в дымке утреннего тумана сделала резкий вираж, ушла за озеро и там исчезла в высокой траве. Но дажена таком расстоянии был слышен удар о землю - гусь-вожак оказался на редкость крупным (рассказывали в стиле охотничьих повествований - так гупнулся, что аж земля задрожала). Минут через двадцатьохотники отыскали добычу. Перед ними лежал гигантский пеликан... Охота на этих птиц запрещена. Но кроме того, как и большинство питающихся исключительно рыбой птиц - чайки, бакланы и пр., - пеликанысовершенно несъедобны: мясо очень жесткое и воняет рыбой. Но Бабич и Ястребов поступили по-мужски - уважаю! Плод своей неудачной ошибки они не бросили, но погрузили в машину и повезли на базу. Еслиуж так случилось - придется съесть, хотя бы таким образом реабилитировав ситуацию. Проснулся я рано, часов в пять. Вышел из домика; светало. Наш домик, как и другие, расположенные по периметру, стоялна краю просторной территории: небольшие песчаные холмы, луговое разнотравье. Посередине двора - полугрузовой джип "Тойота"; Александр и Юра с Колиной помощью достают что-то массивное из кузова. Яподхожу, любопытствую. Не сразу понимаю, что это перистое чудовище - пеликан. Начинается разделка туши. Обрубают шею, лапы, крылья. Саша берет крылья в руки - гигантский размах. Шутит: держа рукинаперекрест, приставляет их сзади к лопаткам. Идет по лугу; крылья вздымаются над плечами и, касаясь песка концевыми перьями, тихо шелестят за спиной. В это время на крыльцо нашего вагончика выходитАлла - почему-то проснулась необычно рано. И вот она видит: по лугу на фоне восходящего солнца идет обнаженная фигура (плавки телесного цвета вряд ли были слишком контрастны). И за спиной, опаленныерозовыми лучами, развеваются огромные белые крылья. Я смотрю на матушку. Она медленно опускается на ступеньки крыльца... Саша складывает крылья и, взяв их под мышку, идет к кухне. Матушка сидит накрыльце, подперев щеку ладонью. Солнце заливает золотыми потоками укромные уголки низин и впадин, тени растворяются в песке, шум прибоя - в звуках начинающегося дня....

Александр Николаевич, затеяв игру, проникся образом. В результате не преминул поучаствовать и в дальнейших событиях. Часа через два разрешение на швартовку к причалу запросил рыболовецкий сейнер.Моряк вразвалочку сошел на берег... Классического, почти опереточного вида мореманы-рыбаки - в робах, с бородами и дубленой просоленной кожей - сошли на причал. Видят: по берегу слоняется вроде какпоп в дырявом подряснике. Мореманы пошептались с матросами причала и выслали на переговоры делегацию в составе двух личностей, замечательно похожих на флибустьеров-философов из "Пиратов Карибскогоморя". Худой (в полном соответствии с теорией "дихотомии добра и зла") поинтересовался возможностью преумножить количество добра в мире - освятить их "Летучий Голландец". А я только рад - весьнеобходимый инвентарь всегда при мне, дело доброе. Но корабль освящать - не автомобиль, банкой воды не обойдешься. Нужно ведро, а к ведру, желательно, - помощник, пономарь. И тут вызывается Бабич -он ощутил себя приобщившимся к миру горнему и участие в священнодействии воспринял как закономерное продолжение "ангельского служения". Итак, я при епитрахили и требнике и "этот мальчик со мной" приведре освященной воды обходим корабль, палубу, немногочисленные помещения, моторный отсек; темную глубину трюма кропим сверху. Служба завершена, все вполне довольны. Об оплате я и не думаю - и наприходе она у нас была совершенно символическая , только ради отчетности. А тут и говорить не о чем. Сидим за столом под маскировочной сеткой, пьем чай из местных трав. Рядом - колонка с водой, бочка, корыто.Подходит один из "пиратов", на плече - мешок с добычей (?); неразвязанный мешок падает в корыто. "Пират" удаляется на корабль. Юра поднимает увесистый и чем-то плотно заполненный куль. Развязывает.Из мешка выскальзывает гигантский осетр - длиной более моего роста. Осетр сворачивается в корыте, хвост лежит на земле. Юра удовлетворенно хмыкает: "Это, батюшка, ваш заработок". Я изумлен: - Что этоони такую рыбину выдали? Она же сумасшедшие деньги стоит, такое и брать неудобно... - Удобно, удобно.

«Легенды отца Мисаила и матушки Голиндухи», повесть, открывающая сборник отца Михаила (Шполянского), священника Украинской Православной Церкви, публициста и писателя, воспитывавшего трех родных и 11 приемных детей, в 2014-м от нас ушедшего, автобиографична. Но герой ее дан будто со стороны. Текст остроумен, однако внутренне серьезен, и эти две части смыслового диптиха стремятся к полноте, они совершенно точно предназначены друг для друга. Отец Михаил вспоминает, как, будучи далеким от церкви подростком, рыбачил с отцом с катера на Днепре. Но первые впечатления от службы являются прямым продолжением развития его личности. Происходящее в церкви поразило юного Мишу Пузенко своей новизной и «надприродностью». Темперамент заставляет автора дать герою имя Мисаила из Пушкинского «Бориса Годунова» и фамилию Пузенко, несущую явно комический эффект.

Повествование о. Михаила всегда по крайней мере двухслойно. Вот сцена, в которой прозорливый монах требует покаяния от прихожанки, которая, в общем, живет по-христиански, венчалась, хоть и тайно, в запертой церкви - времена-то советские: «Не перечь мне, сосуд греха!.. Венчание ваше есть посмеяние над таинством… Живете невоздержанно, послушания мужу не оказываешь! Кайся!» Ирония иронией, но под ней начинает шевелиться страх того, что архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской) называл апокалипсисом мелкого греха. Порой подсознательно вертятся мысли вроде: «Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи…» (Лк. 18:11.) А ведь повседневные грехи могут критической массой качественно перевесить грехи смертные.

Среди других рассказов о. Михаила есть мистический случай, эпизод называется «Печальная история». Освободившийся из мест заключения, опустившийся Гена прибился к семье священника и сознательно пытался изменить свою жизнь: с помощью о. Михаила и добросовестного сотрудника паспортного стола восстановил утраченные документы, стал работать, вставил зубы, нашел в деревне симпатичную женщину с маленьким ребенком, и дело шло к венчанию. Но в один день Гену словно подменили. Многие скажут: ну запил... Только Гена признался священнику: однажды после причастия, словно повинуясь чьей-то злой воле, не проглотил Святые Дары, вышел из церкви, выплюнул на цветник… Сделался бомжем. Латинского слова «мистика» - «таинственность». Христианство, православие в принципе мистично, не в литературном смысле, а в прямом - главные акты приобщения к Богу, это таинства.

Однажды батюшку при всем облачении, случайно оказавшегося в арт-центре, ретивая фоторепортерша запечатлела на фоне плаката с огромной голой куклой с выдающимися анатомическими деталями и названием акции «Трансцендентность и сексуальность». Родственница священника уговорила фотографессу не публиковать снимок, но та успокоила: «Фотография все равно не прошла бы из-за дурацкого выражения лица: выпученные глаза и открытый рот». Автор не склонен к лакировке действительности, пишет как есть, и это вызывает доверие.

Иногда он сетует на заблуждения паствы: «Погребения… закладывание в гроб водки и сигарет, бросание в могилу денег…» В анализ отец Михаил не вдается - перед нами не богословский текст. И все же в таких эпизодах чувствуется характеристика православия Украины. Острое ощущение недугов украинского православия не дает покоя о. Михаилу, но читается оно редко, почти между строк, автор не пишет о гонениях и прямом святотатстве, повествование замечательно оптимистично.

Рассказ о том, как в определенной степени вымышленный отец Мисаил выбирал манеру проповедей, не только поучителен, но и выдает настоящее литературное мастерство. Подсмотрев пламенную проповедь другого священника, отец Мисаил в своем приходе тоже стал воздевать руки и возвышать голос. Старушки чуть не убежали, так испугались, а юноша, который ездил в сельский приход из города, виновато сказал: «Очень хорошая проповедь. Только если бы вы ее спокойно говорили, было бы понятнее». Тогда отец Мисаил решил взять пример со старца, который на амвоне бессловесно плакал о своих грехах. «Всю службу искал в себе источник слез… Но в этот момент в храм вошла компания молодых людей, они подошли к старосте договариваться о крещении или венчании. Отцу Мисаилу стало неудобно плакать при посторонних. Тогда батюшка крепко зажмурился и усилием воли преодолел приступ стеснительности… Но слез близко к глазам не обреталось». Отец Мисаил вспомнил слова опытного духовника: «Прихожане никогда не будут разочарованы, если проповедь окажется короче, чем они предполагали». И стал искать для проповедей самые короткие тексты.

Мы часто полагаем в священниках людей особых. Это часто мешает нам видеть в священнике человека, что порой оборачивается другой стороной, боязливым отчуждением. Но православный священник еще и батюшка, в некотором роде адвокат и психотерапевт, он накормит и оденет. Заслуга о. Михаила в попытке преодолеть отчуждение, сблизить прихожан и священника на человечной горизонтали.

Мой анабасис, или Простые рассказы о непростой жизни - Михаил Шполянский

Книга священника Михаила Шполянского - это автобиографические рассказы сельского батюшки (о. Михаил служит в Старой Богдановке, что под Николаевом). Слово "анабасис" означает "восхождение". Восхождение автора книги отца Михаила - это духовный путь от воцерковления до священства, путь к подлинному служению ближнему.

Книга для чтения в трамвае

Как меня рукополагали

Бог поругаем не бывает

Мертвыя погребать...

Антиполиглот

Мелочи приходской жизни

1. Свеча горящая

2. Безумные тигры

3. Кулаком дно бочки вышибая...

4. "Давид пред сенным ковчегом скакаше играя"

5. Крещения: свет и тени

6. Ледяная купель

7. Сон в пасхальную ночь

8. Дорога скорби

9. Рай земной

10. Синий туман похож на обман

11. Храни Веру православную!

12. Факультет нужных вещей

13. Здравствуйте, господин президент!

14. Цыганская свадьба и добрый пoпа

Прилоги бесовские

Кинбурнские зарисовки

1. Богом данная

2. Благими намерениями...

3. Птицы ошалели

4. Война грибов и мышей

6. Без мозгов

9. Нудисты

10. Ангел во плоти

11. Подводная лодка в степях Украины

12. День Абсурда

13. "Зачем, скажите, вам чужие палестины, вот вам история..."

14. Методика доктора Видяпина живет и побеждает

Не смотреть!

Медицинский факт

1. Зуб мудрости

3. Ангелы-хирурги

4. Елей от преподобного

5. Пономари и палки

6. Есть Бог на свете!

7. Совершенство чистоты

Скворцы и дети

Доктор Гена

Водка и Олимпус

Как я разлюбил Папу Римского

Что прежде было - вновь пребудет, Усиленное линзой лет. Кому-то лепет или бред, Кому - пророчество и чудо.

В церковном народе бытуют две точки зрения на то, каковым должен быть образ пастыря, священнослужителя в глазах окружающих - близких, прихожан, общества. Одна точка зрения исходит из того, что клирику (служителю Церкви) следует быть несовместным миру, являть своим житием неотмирность христианства как религии "будущего века". Это мнение имеет весомые подтверждения в Писании (...а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин.15:19)) и в Предании. В соответствии с этим мнением иерей должен иметь "аки ангельский образ" (в полноте воплощаемый в "ангельском чине" - монашестве), быть иным для окружающих и своей инаковостью являть небесную иерархию ценностей. Вторая точка зрения предполагает, что клирик, живя среди людей, должен быть близок, понятен людям, быть для них "своим" и именно в этой сродственности являть людям открытость и естественность для них пути ко Христу. Это мнение также имеет основание и в Писании (для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1Кор.9:22)), и в Предании. Я не буду вдаваться в рассмотрение обеих точек зрения, пытаться их сопоставить и обосновать. Этому не место в формате предисловия. Я только констатирую их существование. И, с моей точки зрения, их взаимную необходимость - как выражение полноты Церкви. И еще я констатирую свою принадлежность ко второму типу церковнослужителей. Возможно, это связано с тем, что крестился я в 26 лет, а священником стал уже в достаточно зрелом возрасте - в 34 года. И потому мир вне Церкви и жизнь на пути к Церкви - со всеми ее ошибками и слабостями - мне близки и понятны. Сейчас, оглядываясь на прожитые годы, я вижу, что даже в самых "экстремальных" моментах моей жизни присутствовал Господь - как Он присутствует во всем и для всех. И это - самое важное откровение для каждого из нас: Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь... Господь близко (Флп.4:4-5). При этом необходимо учитывать, что генезис моих воззрений прошел длинный путь - от элементарного незнания о существовании христианства и Церкви до обретения веры, воцерковления, служения в клире Церкви. И рассказывая о разных моментах моей жизни, я в каком-то смысле рассказываю о разных людях. Так что не стоит считать эти рассказы пособием по подготовке клириков Церкви. Это - просто жизнь. В предлагаемых читателю историях описано немало забавных, а иногда, с житейской точки зрения, абсурдных ситуаций. Это не случайность. Мне кажется, что абсурдные явления жизни - убедительное доказательство существования Бога и Высших планов бытия . Богу же все возможно (Мф.19:26), - и именно это "все" - очевидное нарушение закона вероятности и просто признаков житейской достоверности - свидетельствует о том, что Господом и волосы на голове все сочтены (Мф.10:30). "Все" в мироздании существует только в Его отеческой воле, и мир не есть нечто самодовлеющее и самоценное, но только Путь и Арена - путь в вечность и арена борьбы между Богом и дьяволом - в душе каждого из нас. Итак, не бойтесь... (Лк.12:7). Несколько слов о юморе и христианстве. Оправданна ли, в частности, юмористическая составляющая в моих рассказах? Убежден, что да. С одной стороны, юмор - это подмеченный с улыбкой тот же абсурд жизни. Если наблюдение замкнуто само на себя - получается: "без ума смеяхся". Если же за улыбкой проступает присутствие Божие - это дело душеполезное. С другой стороны, способность к веселью, радости необходимы и для сугубо духовной жизни, ибо улыбка есть антитеза унынию. Конечно, нельзя не заметить, что в Евангелии, которое является абсолютным критерием всего в мире, юмор практически отсутствует. Но сие кажется мне вполне объяснимым и необходимым. Смех Сына Божия в сердцевине падшего мира, скованного путами дьявола, был бы равнозначен хохоту на похоронах. В земном раю до грехопадения смех радости и любви, можно предположить, был естественен. Но на руинах, среди сонма страждущих и гибнущих, он невозможен. Невозможен, в первую очередь, для Того, Кто глубже всех знает и понимает глубину трагедии. В то же время улыбка и смех - как выражение радости о любящем всеприсутствии Божием, о Его милосердии, о красоте и благодатности Его творения - естественны и необходимы. Необходимы, как своего рода "давидово" славословие (выражавшееся даже в танце) и как оружие против сатанинского яда уныния и отчаяния. И это подтверждается опытом святых отцов - от прп. Антония Великого до прп. Серафима Саровского. В качестве примера приведу историю из жития прп. Антония Великого (в своем достаточно вольном по форме, но точном по сути пересказе). Как-то один охотник, путешествуя по пустыне в поисках добычи, встретил группу монахов, трудившихся на сборе хвороста для обители. С ними был и их авва Антоний. Св. Антоний рассказывал братиям нечто веселое, и все смеялись. Охотник подошел к монахам и спросил у аввы: "Как это ты, святой отец, рассказываешь что-то смешное братии, в то время как монахам, как известно, подобает бесстрастие?" Преподобный ответил: "Вот у тебя есть лук. Натяни его", - и охотник натянул тетиву. "Сильнее", - сказал авва Антоний. Охотник натянул сильнее. "Еще сильнее!" - "Сильнее нельзя, тетива лопнет". - "Так и душа монаха. Если натягивать ее сверх меры, она может не выдержать напряжения и пасть. Веселя братию, я даю отдохновение их душам, а они же собирают силы на свершение новых подвигов ради Господа". Так сказал великий авва, основатель христианского монашества. И охотник, вняв его слову, ушел вразумленный. Немного о названии книги. Само слово "анабасис" (греч.) буквально переводится как "восхождение и спуск". Его можно перевести и как "путь по холмам", "возвращение через горы". Впервые в литературном контексте оно было использовано Ксенофонтом в качестве названия рассказа о возвращении домой греческих наемников из неудачного похода в Персию. Также историк Арриан назвал "Анабасисом Александра" свое описание похода Александра Македонского в Индию. Впоследствии слово "анабасис" нередко появлялось в юмористическом ключе - как синоним похождений, приключений; например, "Будийовицкий анабасис Швейка". В книге использованы поэтические тексты. Я должен предупредить, что сами эти тексты прямого отношения к описанным в книге событиям не имеют и подобраны были мной исключительно ассоциативно, по созвучию настроения и образа. Автор стихотворений пожелал остаться анонимом. Во втором издании этот томик (первая часть "Анабасиса") имеет еще один подзаголовок: "Книга для чтения в трамвае". Это не значит, что есть какие-то препятствия для чтения ее в другом виде транспорта. Просто таким образом автор желает предупредить читателя о жанре книги и о ее вполне скромных литературных достоинствах. Не стоит в ней искать чего-либо значимого. Итак, я дерзаю надеяться, что мой "Анабасис" - простые рассказы из моей непростой жизни, - возможно, кому-то окажется в чем-то и душеполезными, а кому-то просто принесет отдохновение и радость.

Иерей Михаил Шполянский

Как меня рукополагали

Часть 1.

Часть 2.

Часть 3.

Только дым над домишком стоит, Лишь дорога слепит и скользит. Лай собак да ворон черный грай, До страдания дорог сей край.

Круговерть новизны, крутизны, В белизне - ...

Быстрая навигация назад: Ctrl+←, вперед Ctrl+→